– Ты мне уже об этом говорила. И про Чисона тоже спрашивала. – Он посмотрел на нее внимательно. Что-то у нее случилось, у Ви.
Он остановился.
– Слушай, у тебя, наверное, деньги кончаются? Ты сегодня брала билет на меньший срок, чем я?
Ви закусила губу, глаза у нее наполнились слезами. Да, действительно, у нее кончаются деньги. Билет приходится брать совсем ненадолго. Это уже давно так. Они познакомились полгода назад, и вот уж два месяца, как она все высчитала и поняла, что больше чем на десять минут ей нельзя покупать. Так что остальное время она сидит и просто смотрит на Леха. Хорошо еще, что администрация пока разрешает.
Он нахмурил брови, беспомощно оглядываясь.
Ви достала из сумочки зеркальце, носовой платок.
– Знаешь, я иногда даже думаю – вот эта компания, которая «усилители» продает. Что она станет делать, когда у людей кончатся все деньги? Наверное, сами начнут применять свои средства и погибнут, как мы. – Она вытерла глаза и убрала платочек. – Я тебя хочу попросить. Когда совсем не смогу ходить на Вокзал, ты там в мечтах представляй, что я с тобой. Хорошо?.. А мне уж придется сидеть в саду.
Он промолчал. О господи, ну почему жизнь сделалась именно такой?! Еще двести – триста лет назад, если верить книгам, так удивительно было. Аисты углом летят в небесной голубизне, землепашец, подняв голову, следит за их полетом. Светит солнце, в пустой церкви органист играет хорал, а у берега на волне поднимает белые паруса корабль. Качнулся морской горизонт, птица распростерла крылья, и все это куда-то зовет, стремит… Но куда, к чему? К тому, куда приехали мы, – вывеска «Ринкфармакопеи» и сад, где сидят безнадежно одинокие.
Ви вздохнула, затем насильственно улыбнулась:
– Не расстраивайся. Это шутка. Я тебе соврала, честное слово. Деньги у меня еще есть. Кроме того, мы ведь всегда можем бросить Вокзал. Мы еще не совсем на крючке, как другие. У нас и своя жизнь есть. Например, встречаемся с тобой… И вообще…
Ужасно жалобно прозвучало это «вообще».
Лех взял ее под руку, и они пошли дальше.
И вот они идут. Уже пал вечер. Зажглись огни реклам, все вертится и мигает на стенах. Проносятся машины, оглушающе грохочет механическая музыка. Улица представляется им странной, чужой. Необъяснимы предметы и явления, непостижимы силы, управляющие всем этим. Маленькие люди, Лех и Ви, в большом сложном мире. Но ведь и они жаждут настоящей жизни и, может быть, даже достойны ее.
Внезапно Леху приходит в голову, что не все так беспочвенно в его последнем сне. Искаженно, но он отражает реальность. Пусть нет черного офицера, который вел его на расстрел. Но все равно на дальнем конце цепочки и сейчас сидит кто-то живой, существующий, решивший заработать на чужом горе, сказавший себе: «Я вот так, а на остальных плевать». И неправильно, будто человеческое проявляется только в страданиях. Нет. Людям снятся лишения не потому, что именно нищеты и несчастий им хочется. Тут другое. Люди мечтают бороться за большое, иметь цель. Они хотят проявлять все свои способности, осуществляя человеческое право на улучшение мира, в котором живут.
Лех стискивает зубы. Он уже читал это у какого-то философа: наверное, первый шаг к потере самостоятельности, к опасности был сделан, когда люди научились грамоте. Затем второй шаг – промышленная революция, в ходе которой машины взяли на себя физический труд. А теперь совершилась и научная революция, когда машины стали считать и думать, и все это будто бы очень плохо. Но с другой стороны, разве возможно для человечества оставаться вечно с каменным топором в руках? Может быть, не машины виноваты, ведь есть же страны, где они не пугают людей. Скорее, дело в том, что обществу наживы некуда дальше идти, оно изживает себя. Когда-то оно годилось, «каждый сам за себя». Но теперь это гибельно. Уже нельзя не думать о счастье других, иначе могущественные силы экономики опять низведут человека в положение раба природы, но только другой, механической, машинной.
Лех сжимает кулаки и оглядывается. Он вспоминает испугавший его утренний голос по радио, разговоры о «сокрушителях» и то, как странно ведет себя последнее время Чисон. Конечно, уже наступает кризис. Надо обязательно найти тех, кто хочет протестовать и бороться. Успеть объединить их, пока еще не поздно и сам он с Ви еще не погибли.
Часть этого мираПовесть
Они стояли на лестничной клетке. Лифт шел откуда-то далеко снизу – с пятьдесят пятого, что ли, этажа. Или со сто пятьдесят пятого.
Рона сказала:
– Посоветуешься. Все-таки такой человек, как он, должен разбираться. Это мы с тобой живем, ничего не знаем. А Кисч может посмотреть и сразу догадаться, что именно между строк скрывается. По-моему, тут ничего плохого, если ты к нему приедешь. Он сам все время приглашает. Заодно поймем, кто же он есть в действительности.
– Ну приглашает-то больше из вежливости.
– Из вежливости он бы одно письмо написал. Или просто открытки присылал бы к праздникам. А раз он длинные, большие письма пишет, это совсем другое дело. Вот скажи, кому ты в последние годы писал длинные письма?
– Ну… в общем…
– Никому.
– Да, пожалуй.
– Ты не будь таким вялым. Если ты вот так приедешь, то либо вообще забудешь его спросить, либо пропустишь самое важное из того, что он скажет.
– Да нет, я ничего.
– Встряхнись, Лех. Давай посмотрим эту штуку еще раз. Пока лифта нету.
– Давай.
– Ну она же у тебя!..
Лех вынул из кармана гибкий желтый листочек. Не сообразишь даже, из какого материала сделан. Буквы и строчки сами прыгали в глаза, отчетливые, броские.
КОНЦЕРН «УВЕРЕННОСТЬ»
БЕЗ ПОТЕРИ ЛИЧНОСТИ, БЕЗ ВРЕДА
ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ!
ВАШИ ТРУДНОСТИ В ТОМ,
что желания не сходятся с возможностями.
МЫ БЕРЕМСЯ УСТРАНИТЬ ДИСПРОПОРЦИЮ:
во-первых, БЕЗ ЗАБОТ, а во-вторых,
ИСПОЛНЕНИЕ ЛЮБЫХ ВАШИХ МЕЧТАНИЙ!
В точном соответствии сумме Вам до конца дней гарантируется
стабильная удовлетворенность.
МЫ ДУМАЕМ, РЕШАЕМ ЗА ВАС.
Однако притом у Вас постоянно будет о чем разговаривать с близкими.
НИ СЕКУНДЫ СКУКИ!
НАБЛЮДАЕТСЯ ЗАКОНОМ, ОДОБРЕНО ПРАВИТЕЛЬСТВОМ
– Меня очень устраивает, что будет о чем разговаривать. – Рона взяла листок из рук Леха. – А то, с тех пор как мальчики уехали, у нас с тобой одна тема – телевизионные программы ругать. Но это вечером. А так по целым дням молчим. Будь у нас о чем говорить, мы бы и горя не знали.
– Да… Но видишь, тут все противоречиво. С одной стороны, «исполнение любых мечтаний», но тут же «в точном соответствии сумме». Я так понимаю, что заберут деньги, ценные бумаги, все сплюсуют, а потом согласно результату снизят наши желания при помощи мозговой операции либо психотерапией. Только ведь так и можно. Но в то же время тут написано: «Без потери личности». Однако личность как раз и есть желания, мечты, всякое такое. Правда же?.. У них, может быть, не очень хорошо вышло с электродами, вот придумали другое, более радикальное… Эти листки, кстати, сейчас везде: в киосках, на почте по столам, даже в метро на скамейках.
– У кого «у них»?
– Ну, которые наверху… Потом сама эта сумма. Акции будут падать, деньги тоже дешевеют из-за инфляции… то есть не «из-за», а сама инфляция, в общем. А тут сказано: «Стабильная удовлетворенность».
– Нам и нужна стабильность. Мы с тобой сколько потеряли на изменениях курса? Те бумаги, которые держим, постоянно падают в цене. А едва что-нибудь продали, оно взвивается. Это прямо экономический закон: что продаем, обязательно становится дороже, а оставленное постепенно обесценивается.
– Никакого закона. Просто покупают те бумаги, которые должны подниматься. Умные люди покупают.
– Ладно, пусть. Я только знаю, что, если так и дальше пойдет, мы потеряем все.
– Да. Но каким способом концерн будет обеспечивать стабильность, если деньги и бумаги все время меняются в цене?
– Вот об этом ты с Кисчем и посоветуешься.
– Может быть, сначала все-таки вызвать их агента?
– Нет. – Рона покачала головой. – Ты сам прекрасно знаешь, что он нас сразу уговорил бы. Нам с этими агентами не тягаться, они специальные институты кончают. У них на каждое возражение есть умный ответ. Так тебя выставят, что просто от стыда согласишься на любое предложение… Вообще, если агента впустили в квартиру, дело сделано. Поэтому я и считаю, что надо проконсультироваться у Кисча – каково его мнение. И при этом узнаем, кто же он на самом деле. А то подписывается Сетерой Кисчем, как будто так и надо.
Лифт пятнадцатой линии лязгнул и уплыл наверх. Лифт девятой остановился, но в тот же миг откуда-то выскочил человек, бросился внутрь, захлопнулся и укатил. Кабины за решетками так и мелькали. Из-за дверей напротив доносился мотивчик, сбоку – стрекотание какого-то механизма. Поезд воздушной дороги прогрохотал вовне, за стенами, с неба ударила звуковая волна от самолета, пневмопочта выкинула в прозрачный ящик на площадке пачку газет с журналами и целую кипу желтых листков.
– Нажми еще раз. И выйдем на балкон.
Еще только вставало мутное солнце. Ущелья улиц были затянуты красновато-серым маревом копоти.
– Так странно. – Лех оперся на парапет. – Иногда сверху отыщешь какой-нибудь закоулок вдали, и кажется, будто там живут интересно, есть что-то таинственное, сокровенное. А если спуститься, прийти, те же подъезды, магазины, стены. И никакой таинственности, только, может быть, секретность.
– Ничего, Лех, не печалься. «Уверенность» нас выручит. Наверное, это не похоже на богадельню. Да и какая богадельня, если тебе сорок семь, а я на два года моложе?
– Понимаешь, я вот сейчас сообразил, в чем разница между «Уверенностью» и другими системами. – Лех повернулся к Роне. – Когда, например, человек на поводке, то заплатил один раз определенную сумму и тебе только обеспечивают бодрость. Как ты оставшиеся деньги тратишь или новые зарабатываешь, им все равно. Чем в жизни занимаешься, они и знать не хотят. То ли в конторе, то ли с револьвером пьяного подстерегаешь за углом. Можешь даже быть членом какой-нибудь ультралевой и бомбы приклеивать к дверным ручкам. А «Уверенность» – принципиально другое. Все отдай до конца, что у тебя есть, и за это будешь удовлетворен, но так, как они хотят, по их усмотрению. Причем «до конца дней». Вот главные слова. Так что, если мы с тобой согласимся, себе уже не будем принадлежать, это точно. Суверенитета нет.