Котёнка положив на пузо,
чуть вздрагивая шёлком век,
спит моя боль, моя обуза,
спит мой любимый человек.
ДиН стихиДмитрий МурзинРазрыв шаблона
Замысел для рассказа стал эпопеей
В двух частях: «Выпивка» и «Закуска».
Просишь короче? Короче я не умею.
Хочешь о грустном? Что же, давай о грустном.
Сбегал за литром с первого гонорара.
Не приходя в себя, стал «каким-то кем-то».
И под фанфары с запахом перегара
Вносит в культуру свою нетрезвую лепту.
Угрюмо твердит, что мы — впереди Европы,
Что нету такого ни в Старом, ни в Новом Свете,
Что накопили изрядный духовный опыт,
Чтоб передать его этим… как его… детям.
Держит ответ, не помня о чём спросили.
Будет банкет — всё остальное не важно.
Потом твердит, что страшно трезветь в России…
А пропивать Россию уже не страшно?
Выключи свет. Задохнись в полумороке мрака.
Думать о смерти не поздно уже и не рано.
Стыдно быть плевелом, но полновесности злака
Не ощущаешь в себе, до второго стакана.
Стыдно и тошно. Хоть совесть теперь и не модна.
Пули ещё не отлиты, не льются слёзы,
Можно дышать, да только дышать свободно
Не получается. Даже в презренной прозе.
О. М.
В суставах хруст аттических солей,
Век-волкодав и он же век-заноза,
Такие нас трясут метаморфозы,
Что ваш Овидий, что ваш Апулей.
Я — середина списка кораблей.
Египетская марка, четверть прозы,
Шум времени и Тютчева стрекозы,
Московский гной, воронежский елей.
Я — смешан рай, и ад, и Ленинград, —
С военной астрой вышел на парад.
Я — камень, но не камень преткновенья.
И с головой, закинутой до пят,
В пустом восьмом трамвае невпопад
Читаю вам своё стихотворенье.
C. Самойленко
Музыкант мотив начинает вброд,
И становится чуть теплей,
Если вдруг аккорд музыкант берёт —
Много взял на себя, злодей.
Дребезжит чуток барабанов жесть,
Духовых потускнела медь,
Если всё вокруг принимать, как есть,
То останется только петь.
Петь и знать, что — кончено, не простят,
Петь своё до кровавых слёз…
Но верхи фальшивят, низы басят,
И весь мир летит под откос.
У Лукоморья — дуб зелёный,
Из Александровского сада,
И днём и ночью кот учёный,
среди кирпичного надсада
Идёт налево — песнь заводит,
На розу жёлтую похожий…
Там чудеса, там леший бродит
У ног прохожих.
Там на неведомых дорожках
пчелиный рой сомнамбул, пьяниц,
Избушку на куриных ножках
Печальный сделал иностранец.
Там о заре прихлынут волны,
Такси, с больными седоками,
Там лес и дол видений полны,
С особняками.
Там королевич, мимоходом,
Плывёт в тоске замоскворецкой.
Там в облаках, перед народом,
Блуждает выговор еврейский.
И от любви до невеселья,
Там ступа с Бабою-Ягою,
под Новый год, под воскресенье
Идёт, брёдет сама собою.
Там царь Кащей над златом чахнет,
И пахнет сладкою халвою,
Там русский дух… там Русью пахнет!
Над головою.
Возвращается из командировки муж — небрит, колюч,
На день раньше — у жанра свои законы.
В скрипичную скважину вставляет скрипичный ключ.
В квартире накурено, не прибрано, даже воздух лежит неровно.
Время течёт как-то наискосок.
Муж вроде только вошёл, а уже проверяет спальню,
И любой чужой запах, окурок, носок
Воспринимает слишком буквально.
Заглядывает под кровать, в шкаф кидается,
Открывает, а там электрический свет, поезда, вагоны…
И металлический голос: «Осторожно, двери закрываются,
Следующая станция — „Разрыв шаблона“».
Герой лирический замаливает нелирические грехи:
— Милый автор! Отпусти и дело с концом!
— Нет! — отвечает Автор и пишет стихи
Про Ложь в обличии женском и Неправду с мужским лицом.
Классический треугольник вписан в порочный круг,
Стало быть — больше сумерек, меньше света,
Герой любит Ложь, Неправда Герою друг…
Что ещё нужно Автору для сюжета?
Символ? Деталь? Лакомство для ума?
Чтобы повествованье буйствовало, кипело,
Ложь называет Лирического «моя Чума»,
Приходит и говорит: «Время твоё приспело».
Герой чувствует себя бабочкой за стеклом,
Бьётся в стены своей прозрачной тюрьмы,
Выхода нет, и, когда они за столом,
Она называет это пиром во время Чумы.
По воле Автора бабочка уходит вразнос,
Стены прозрачной тюрьмы состоят из трещин,
И в одну из них видны Ложь и Неправда, целующиеся взасос,
И в жизни Лирического лжи и неправды становится меньше.
Автор ставит точку. Автора не гнетёт
Вопрос, кто станет товаром, а кто дельцом,
Кто обманет кого, кто кого переврёт:
Ложь в обличии женском? Неправда с мужским лицом?
Нет, уж лучше эти, с модерном и постмодерном…
…Но уж лучше эти, они не убьют хотя б.
Как бы нам ни стелили, как бы нам ни спалось,
Лучше — чтобы убили, чем вот так, как пришлось.
Лучше чем эти невольно-вольные стили
Выгибоны, впадины, пируэты…
Знаешь, как было б надёжно, если б убили,
А не это, вот так, вот этим, вот через это.
Потому-то пора уходить со сцены, снимать пуанты, стирать белила,
Объявлять об отказе участвовать в этом концерте…
Чем, скажите, смерть вам так сильно не угодила,
Что всё это вдруг кажется лучше смерти?
ДиН стихиАся СенинаВеснушки
Здравствуй, мальчик в зелёной кепке!
Ты теперь, по данным разведки,
Не один — ну так будь же счастлив,
Мой прекрасный.
Небо свесило тучек месиво.
Посмотри, как глазам весело.
Далеко ускакали годы.
Далеко ли?
Ты себя хоть разок спрашивал,
Для чего моё небо раскрашивал,
И зачем эти цепи горные
Такие задорные?
Ассонанс этих линий судеб.
Декаданс. И плевать на судей.
«Я тебя никогда не забуду».
Если буду.
Зима пришла твоим голосом,
Вписанным в буквы неправильно,
Вкусом клюквы, снегом заправленным,
Другим маршрутом автобуса.
Зима пришла. Южным полюсом
Повернулась к нашему солнышку.
На белом песке — вспомнишь ли? —
Пальцы чертили полосы.
Зима пришла, как обещано,
Коротким письмом — затрещиной —
Нежданным, негаданным, правильным,
Далёким, родным. Неотправленным…
Дожилась до осеннего солнышка,
Домечталась до снежной зимы.
Счастье, правда, осталось на донышке
И успело уже остыть.
Руки снова летают в воздухе,
Ноги снова танцуют навзрыд,
А слова суховатой поступью
Удаляются — путь открыт.
Выход найден. И свет расходится
По тоннелю в конце души.
Только поезд мой не заводится,
И растеряны карандаши.
Зимою не хватает слов,
Чтоб выйти в лес и стать поэтом,
Чтоб сотни тихих голосов
Поймать рукой необогретой.
Замёрзшей ручкой записать
Дупло в столетнем исполине,
И на полях зарисовать,
Что на ветвях рисует иней.
Нет, не удержишь между строк
Еловый запах, запах снега,
Как пахнет высохший листок,
Закат рябинового цвета.
Как пахнут сумерки в лесу,
Как стонут по ночам деревья.
И я с собою унесу
Холодный нос и настроенье.
«…вчера мы хоронили Астафьева…»
Ненастно. Кладбище. Колодец.
День провалился. Пустота.
Позади усердно молятся,
И крестятся, и говорят.
Стоят задумчивые дети,
Понять пытаются — никак.
Тихонько! Маленькая лестница —
одна ступенька. Мрак.
Венок венчает тело с осенью,
С землёй, с воронами. Вчера
Он был. Сегодня проседью
Снег в тёмно-русых волосах
Пишите! Дождиком по стёклам.
Целуешь в ушки —
Мурашки душат.
Спокойной ночи! —
И сон нарушен.
Ничто не нужно,
Никто не нужен.
Лишь только ты
И километры телефонного провода. —
Би-би-биииии…
Раскрошен в детальки, в винтики,
В осколки зеркал банальные,
Мир в раздолбанном видике
Всё крутится — и это главное!
Небо — обои ромбиком,
Солнце — паук за дверцею,
Такой небритый, с горбиком,
Только улыбкой и светится.
Стол, исковерканный мыслями
Или бездарной безделицей,
Словно земля под листьями,
На зелень часов надеется.
Часики тикают-такают,
Фиксируют изменения:
Одно за другим поколения…
А может быть, просто квакают?
А может — кассету с плеером?
А может — стакан с мороженым?
Эх, снова весне поверила,
Из этих осколков сложенной.
Веснушки
Я летала, южный ветер
Обрывал с меня пальто.
Был февраль лучист и весел,
Хоть с метелью — всё равно!
Не писалось — не хотелось
Счастье тратить на слова.
Раскрылатая незрелость —
Разболелась голова:
Южный ветер через уши
Выдул все мои мозги.
С пустотою стало хуже
Без растаявшей тоски.
Без растаявшего снега
Падать больно с облаков.
Что ж, безумною калекой
Приземлюсь среди стихов
Потерпи, я скоро уйду.
И молекулы воздуха примут привычные позы,
Чтоб тупым безразличием встретить другую беду,
И в часах снова тихо затикают-такают слёзы.
Не одёргивай штор! Осторожно, собьёшь паутину,
Не гляди из окна, когда я на него обернусь,
Никогда не играй, не пиши ни стихи, ни картины,
Не мечтай, не забудь про свою сероглазую грусть.
Потерпи, я уйду от тебя очень скоро.
Унесу за собой запах солнца и шорох волос,
Я всего лишь твой сон, я приснилась, и это бесспорно,
Я всего лишь хочу, чтоб тебе так же мирно спалось.
Всё смешалось. Под ногами
Стало больше света, чем вверху.
Мир укутан тёплыми снегами,
Небо нянчит солнце облаками,
И оно не плачет поутру.
Отдавая дань последним сводкам,
Пробредет по городу метель,
Как всегда, немыслимой походкой,
В рукавицах, в шерстяных колготках…
В белом месиве увязнет белый день.
А когда на небе и на кухне
Лунный блинчик мирно зашкворчит,
Как всегда, в районе свет потухнет.
Кто ругнётся, кто глаза потупит,
Кто зажжёт свечу и промолчит.
И мечтая о грядущем лете,
Приведём в порядок календарь.
Чай с малиной, и под мышкой дети,
И опять кончается февраль.