Сойдя с тротуара, он пропустил ближайший автомобиль и перешел через улицу. Мало того что его фотографии напечатали в газетах, так теперь его еще и показывают по телевизору на всю страну. А может быть, и на весь мир. Слава богу, на нем, когда его снимали, были черные очки. Они помогут ему маскироваться. Ну хоть немного.
Прямо перед ним оказалась древняя стена с арочным порталом. И Гарри вспомнил, что очень похожую стену он видел, когда ехал на ватиканской машине с водителем на встречу с главным полицейским Ватикана. И еще подумал, что если стена та самая, то он находится где-то совсем рядом с Ватиканом. Он совсем не знал Рима; попросту выбрался из метро на первой попавшейся станции и пошел пешком наугад. Ничего хорошего он от этого не ждал, тем более что когда-то слышал, будто заблудившийся человек начинает кружить по одним и тем же местам.
Неожиданно для самого себя он вошел в густую тень под аркой. Хоть ненадолго отдохнуть от ослепительного солнца и изнуряющей июльской жары. Постояв несколько секунд, он перешел на другую сторону улицы и вновь оказался на солнце. И, вторично за несколько последних минут, застыл, оторопев.
В какой-нибудь половине квартала от него стояло несколько полицейских машин. Конные полицейские образовали барьер и оттесняли толпу. Чуть поодаль виднелось несколько машин «скорой помощи» и автомобили с эмблемами разных СМИ, в том числе пара больших грузовиков с оборудованием.
В этот момент толпа устремилась мимо него к месту происшествия, а он отступил назад. Нужно было понять, где он находится. Но он не мог этого сделать. Он находился возле маленькой площади, куда выходило четыре улицы. Виа ла Специя. Виа Саннио. Виа Манья-Греция. И виа Аппиа-Нуова, на которой он и стоял.
— Святой отец, что случилось? — Говорил кто-то молодой, по-английски, с ярко выраженным нью-йоркским акцентом.
Гарри обернулся. Рядом с ним стоял совсем юный парень, почти подросток в футболке с надписью «Смерти конец» на фоне портрета Джерри Гарсиа. Рядом с ним стояла столь же юная круглолицая подружка. Оба смотрели не столько на него, сколько на происходящую в отдалении суматоху.
— Я не знаю. Извините, — коротко ответил Гарри и, повернувшись, пошел дальше. На самом деле он очень даже хорошо знал, что там происходило. Полицейские искали его.
Ощущая, как в груди гулко бьется сердце, он прибавил шагу, чтобы не слишком выделяться среди прохожих, большинство из которых обгоняли его. Слева от себя, на другой стороне улицы, он увидел просторный зеленый газон, а за ним большую и, по-видимому, очень древнюю церковь.
Он быстро перешел через улицу и направился по площади к храму. В это время мимо, воя сиренами, почти вплотную одна к другой промчались две полицейские машины. Гарри шел не останавливаясь, не оглядываясь.
Перед ним возвышалась церковь. Огромная, древняя, зовущая к себе. Убежище от творившегося за его спиной хаоса. На ступеньках толпился народ, судя по всему туристы. Кое-кто оборачивался туда, откуда шел Гарри, пытаясь рассмотреть, что же происходит вдали. А кое-кто разглядывал церковь. Так ведь это большой город, чего же еще ожидать. Люди повсюду. Нужно попытаться, вдруг удастся смешаться с толпой и выиграть время, еще немного остаться неузнанным.
Он пересек вымощенную брусчаткой дорожку, поднялся по ступенькам и присоединился к толпе. Вряд ли кто-то обратил внимание еще на одного человека, который протиснулся между туристами, чтобы войти в высокие бронзовые двери.
Ему показалось, что внутри очень тихо, несмотря на жужжание множества голосов. Возле двери Гарри остановился, как и все остальные: священник-экскурсант, восхищенный открывшимся зрелищем. Лежащий прямо перед ним центральный неф имел в ширину добрых пятьдесят футов, а в длину — в пять, а то и в шесть раз больше. Покрытый позолоченной лепниной потолок вздымался на девяносто, если не больше, футов от украшенного сложным мозаичным узором каменного пола. Сквозь прорезанные под самым потолком окна вливался и падал вниз почти материальными столбами солнечный свет. Вдоль расписанных фресками стен располагались двенадцать огромных фигур, изображавших апостолов; их окружали другие статуи, тоже чрезвычайно искусной работы. Убежище, избранное Гарри, было, похоже, не просто церковью, а большим собором.
Слева от него двигалась вдоль стены группа туристов из Австралии, направлявшаяся к громадному алтарю в дальнем конце собора. Гарри поспешно пристроился к ним и шел так же неторопливо, как и они, рассматривая действительно замечательные произведения искусства. За все это время он заметил лишь одного человека, который разглядывал его, да и то это оказалась пожилая женщина, смотревшая не на самого Гарри, а на нашлепку пластыря у него на лбу.
Пока все шло нормально. Перепуганный, растерянный, измученный, Гарри отдался на волю движения толпы; он ощущал исходящую от стен эманацию многих столетий и думал о том, кто и когда мог проходить здесь по тому пути, каким двигался сегодня он, и при каких обстоятельствах.
Заставив себя вернуться мыслями к действительности, он заметил, что группа остановилась подле алтаря и некоторые из австралийцев опустились на колени на стоявшие перед ними скамеечки и, перекрестившись, склонили головы в молитве.
Гарри последовал их примеру. И сразу же его охватили эмоции. К глазам подступили слезы, и ему пришлось напрячь всю свою волю, чтобы сдержать рыдания. Никогда в жизни он не испытывал такого страха и такого чувства одиночества, как сейчас. Он не имел никакого представления о том, куда можно пойти и что делать в следующую минуту. Внезапно ему чертовски захотелось вернуться к Геркулесу и остаться с ним.
Все еще стоя на коленях, Гарри повернул голову и бросил взгляд через плечо. Австралийская группа уже двинулась дальше, а на ее место подходили другие туристы. А с ними шли двое охранников в форме швейцарской гвардии и внимательно рассматривали посетителей. И держались они так, чтобы их присутствие было всем заметно. На них были белые рубахи с эполетами и темные брюки. Гарри не мог точно сказать издалека, но ему показалось, что на поясе у каждого висел чехол с рацией.
Гарри вновь повернулся к алтарю. Стой, где стоишь, приказал он себе. Если не суетиться и не делать резких движений, они не подойдут.
Пользуйся моментом, раз уж он выдался. Подумай. Куда идти, что делать.
Думай.
40
Наклоняя головы к земле, собаки натягивали поводки и тащили за собой вожатых, а с ними Роскани, Скалу и Кастеллетти через лабиринт грязных, почти не освещенных туннелей и в конце концов остановились у основания вентиляционного колодца станции Манцони.
Кастеллетти, самый низкорослый из троих детективов, скинул куртку и полез в шахту. Добравшись до дальнего конца, он обнаружил, что крышка не заперта, приподнял ее, высунул голову и окинул взглядом галерею, которая вела к выходу со станции.
— Он вышел отсюда. — Голос Кастеллетти, который спускался вниз, упираясь спиной в одну стенку, а руками и коленями в другую, гулким эхом разнесся по шахте и примыкавшим к ней ходам.
— А войти здесь он мог? — прокричал Роскани.
— Нет, без лестницы — никак.
Роскани взглянул на ближайшего к нему кинолога.
— Давай-ка посмотрим, откуда он вошел.
Через десять минут они вновь оказались в главном туннеле и прошли тем путем, каким шел Гарри, выбравшись из жилища Геркулеса. Собаки уверенно вели по следу, руководствуясь запахом свитера, доставленного из номера Гарри в отеле «Хасслер».
— Он в Риме всего четыре дня. Так откуда же, черт бы его побрал, он мог узнать об этих местах?
Голос Скалы разлетелся по туннелю, фонарь в руке детектива освещал путь сразу за кинологами, тогда как те направляли лучи фонарей перед своими собаками.
Внезапно передний пес остановился, поднял голову кверху и чихнул. Остальные тоже замерли на бегу. Роскани поспешно прорысил вперед.
— Что случилось?
— Они потеряли след.
— С чего это? Шли-шли нормально, и на тебе! Мы посреди туннеля. Каким образом?..
Кинолог обошел свою собаку и сам втянул воздух ноздрями.
— Ну и что? — Роскани остановился рядом с ним.
— Принюхайтесь.
Роскани вдохнул через нос. Потом еще раз.
— Чай. Черный чай.
Сделав еще один шаг вперед, он осветил фонарем пол туннеля. Так и есть — пол был засыпан на протяжении пятидесяти, а то и шестидесяти футов. Листья чая. Сотни, тысячи. И разбросаны здесь, несомненно, с одной-единственной целью — сбить собак со следа.
Роскани подобрал с пола несколько листочков и поднес к носу. Понюхал и с отвращением бросил на пол.
— Цыгане.
41
Марчиано терпеливо слушал Жана Трембле, кардинала из Монреаля, нудно читавшего вслух из досье, которое лежало на столе перед ним:
— Энергетика, черная металлургия, морской транспорт, проектирование и строительство, энергетика, оборудование для земляных работ, проектирование и строительство шахт, оборудование для машиностроения, наземные перевозки, краны большой грузоподъемности, экскаваторы… — Трембле неторопливо перелистывал страницы досье, пропуская названия корпораций и зачитывая вместо этого отрасли, в которых они работали: — Тяжелое машиностроение, строительство, строительство, строительство… — В конце концов он захлопнул книгу и поднял взгляд: — Что, Святой престол теперь переключился на строительный бизнес?
— В некотором роде. — Марчиано постарался ответить кардиналу Трембле как можно тверже, преодолевая мешавшую говорить сухость во рту и стараясь не слышать отзвук собственного голоса, неприятно отдававшийся в голове. Он отлично понимал, что стоит показать свою слабость, и он проиграет. А это будет означать верную смерть отца Дэниела.
Кардинал Мазетти из Италии, кардинал Росалес из Аргентины, кардинал Бут из Австралии сидели словно члены верховного суда, в одинаковых позах, сложив руки на досье, которые они закрыли почти одновременно, и смотрели через стол на Марчиано.