День из чужой жизни — страница 29 из 39

ка, чтобы я ему подробно рассказала, где мой домик находится. После чего дедок, уверенный в том, что у меня крупные семейные неурядицы и муж-самодур, с видом бывалого разведчика отправился в путешествие на мотоцикле с коляской, загрузив туда кое-какие инструменты, которые приятель из моей деревни просил ему одолжить.

— А дедок что, машину водить не умеет? — спросила я, проводив транспорт взглядом в окно. — Могли бы ведь вместе осваивать автовождение.

— Да куда там! — отмахнулась Семеновна. — Я, видишь ли, не доросла, чтобы у такого мастера учиться! Он-то в прошлом танкист, вот и мнит о себе невесть что! Или просто цену себе набивает, старый корнеплод! Ладно, пока он там катается, давай-ка мы с тобой тут кое-что обсудим, чтобы времени не терять.

— Давайте! — кивнула я, подумав, что речь пойдет, скорее всего, о деньгах.

Не угадала, Семеновна об этом даже не заикнулась. А методично загибая пальцы, принялась перечислять:

— Супостаты, судя по твоим словам, попались тебе серьезные. Такие не будут бегать попусту — значит, на это есть действительно веская причина. Это раз. Два — твой охмуритель тоже что-то у тебя надеялся найти, пока ты его не убедила, что все это без толку. Ну, он-то тебе поверил, потому что узнал получше. Или потому, что как раз не знает чего-то такого, что знают супостаты. Вопрос: а что такого они могут о тебе знать?

— Семеновна! Разве что-то, чего я и сама о себе не знаю! Вы же сами об этом можете судить! Я же вам вчера всю свою жизнь за последнее время изложила как на духу!

— Помню, помню. Разве такую исповедь забудешь? — Тут Семеновна хитро улыбнулась. — Кстати, мне тоже больше всех понравился тот командированный, что с собачкой к тебе приезжал. Как там его? Леонид?

— Он женат, — напомнила я. Ой, что-то со своей вчерашней исповедью я, кажется, перестаралась! Это все наливка, змея, виновата!

— Ну да, ну да, — с видом образцовой паиньки покивала Семеновна.

— Нет, правда! — начала было я, но от меня отмахнулись:

— Людка, да не грузи ты жизнь правилами, она и без того непроста! Да и толку с этого нет, раз он все равно уехал. Но мне бы хотелось на него взглянуть!

— Давайте лучше к нашим супостатам вернемся, — предложила я, не удержавшись от вздоха. — Что такого они могли вбить себе в свои дурные головы? С чего решили, что у меня может быть какой-то ключ к украденным миллионам?

— Должен быть, — уверенно заявила Семеновна. — С фантазией у таких ребят обычно туговато, так что опираться они должны на факты!

— А факты говорят, что нет у меня ничего, кроме неприятностей, — стояла я на своем.

— Итак, — снова отмахнулась от меня Семеновна, — давай-ка снова все по порядку, начиная с того дня, как возле твоего неблаговерного эта самая шалава, подсадная утка, закрякала. Отложим в сторону все эмоции, гони только сами события, в хронологическом порядке. Он от тебя свалил (и скатертью ему дорога!), и поначалу у супостатов все шло гладко, потому что все были довольны, кроме тебя. Так?

— Так, — согласилась я. Если откинуть эмоции, а с ними и горькие слезы в подушку, и ощущение того, что жизнь оборвалась, то все действительно так и было.

— Ладно, дальше поехали. Ты решила взглянуть на свою разлучницу и начала их подкарауливать вдвоем. Так?

— Так, — только и оставалось мне ответить.

— А потом твой неблаговерный загремел в каталажку, а у супостатов резко ухудшилось настроение, потому что шиш им обломилось из наворованного. И они с чего-то решили взяться за тебя. Вот и выходит, что нам с тобой важен именно этот временной промежуток: от начала твоей слежки и до его ареста. Все до мелочи! Так что давай его жевать и прокручивать, пока не докопаемся до сути!

«Жевательный процесс» не успел ни к чему привести и вообще продлился не слишком долго, потому что был прерван возвращением дедка. Его прямо-таки распирало от новостей, так что уговаривать его поделиться с нами почти не пришлось. Как только Семеновна рявкнула на него:

— Ну давай уже, старый корнеплод, рассказывай, что узнал! — да налила ему рюмочку, он и начал выкладывать итоги своей разведки. Факты, надо сказать, высветились прелюбопытнейшие: действительно, ночью в деревню въехали две машины с номерами, которые были тщательно замазаны грязью. Дедков приятель не отказался бы эту грязь колупнуть из чистого любопытства, но один из супостатов все время крутился возле машин, хотя главной целью его наблюдений были не они, а мой двор общим планом — ну, типа, если бы я откуда-то из погреба выскочила или из потайного хода. Остальные же супостаты перевернули вверх дном все, что было в моем домишке, — благо, там было всего ничего, так что и им работы было немного, и мне теперь не слишком долго все восстанавливать. Но самое интересное заключалось не в том, что супостаты делали, а в том, о чем они при этом говорили. Народ в деревне развлечениями не избалован, так что из любого представления выжимает все по максимуму. Вот и в этом случае на улице никто не стал показываться, но ухо многие держали востро! В том числе и дедков приятель. Может, не все он понял из подслушанного разговора, но услышал про хозяйку домика (про меня то есть) много чего: что поймали супостаты какого-то хозяйкиного заступника, и он теперь из-за этого в больнице лежит, и что сама хозяйка домика, оказывается, миллионами ворочает, только никто об этом не знал. Вот и супостаты по глупости сунулись за ней в этот домик, наивно полагая, что она там схоронилась. Да, видно, что жила тут недавно — наверное, выжидала, когда деньги со счетов в офшор переведут. А теперь не иначе как сама смоталась за границу, к своим деньгам — что ей делать в глухой деревне, в то время как по своим средствам может безбедно развлекаться на любом курорте мира, причем круглогодично? Короче говоря, домик супостаты поджечь пытались не ради какой-то определенной цели, а просто так, чтобы выместить накопившуюся злость. Хотя не слишком были уверены в том, что хозяйка все-таки сбежала. Оставалась у них еще надежда на то, что сумеют ее поймать при попытке выехать из страны, да все-таки вытряхнуть из нее тайну какого-то клада. Что это за клад такой, дедков приятель понять так и не смог, но сама услышанная информация привела к неожиданному результату: с самого утра особо ретивые охотники за кладами на всякий случай вдоль и поперек перекопали весь мой участок, так что на данный момент там не осталось ни сорняка, ни травиночки, хоть сейчас иди, огород засаживай.

— Гастарбайтеры тупоголовые, — усмехнулся дедок, опрокидывая за разговором уже четвертую или пятую рюмочку: заинтересованная Семеновна машинально подливала ему, как только рюмка пустела. — Я их высмеял, как мог, а то, не ровен час, и в сам дом бы еще надумали сунуться.

— Там уже все и так перевернули, эти заезжие, — напомнила Семеновна.

Меня же куда больше взволновала информация не о доме, а о заступнике, попавшем в больницу. Кто это мог быть? Следователь Силантьев? Возможно, но маловероятно. Значит, скорее всего, это Николай! Поплатился за то, что мне помог! Но как? Попался случайно? Или ринулся меня разыскивать ко мне на квартиру, забыв про всякую осторожность? В любом случае эта новость меня не обрадовала! Если бы знала телефон нашей больницы, кинулась бы туда позвонить. Но телефона не было. Вообще никакого.

— Людка, ты что приуныла? — окликнула меня Семеновна, похоже, пропустившая информацию о заступнике мимо ушей. — Даже если заберутся в полупустой дом, то много не вынесут. А что огород вскопали — это же здорово! На дармовщинку, от забора до забора! Радоваться должна! На будущий год немножко его подполешь, подрыхлишь — и сажай, чего хочешь!

— Мне бы еще до будущего года вначале дожить, — остудила я ее восторг по поводу дармовой перекопки. И повернулась к дедку: — А имени заступника они не упоминали в разговоре?

— Ой, вон ты о чем! — дошло наконец до Семеновны. — Думаешь, Николай?..

— Вероятнее всего. — Я заломила пальцы. Дедок с Семеновной переглянулись за столом: дедок вопросительно вскинул брови, Семеновна нахмурила свои. И, чтобы дедок не докучал вопросами, налила ему еще рюмочку. Дедку такая стратегия пришлась по вкусу: он выпил, крякнул и вместо расспросов только заметил:

— Никогда я вас, женщин, не понимал и понять не надеюсь.

— Куда тебе! — махнула на него рукой Семеновна. — Это тонкая материя, а не то что огурцы по теплицам тырить. И вообще хватит уже с тебя, — спохватилась она насчет снова подставленной рюмочки. — Можешь еще пригодиться сегодня.

Но было поздно: глазки у дедка уже хмельно блестели. И хоть он и видом, и словами был готов хоть сейчас идти как в разведку, так и в бой, видно было, что самый верный путь для него — в кровать на пару часиков. Куда Семеновна его и выставила без особых церемоний, проследив, чтобы не завернул по пути к теплице.

— Даже не знаю, что дальше делать, — тяжело вздохнула я, когда Семеновна вернулась обратно за стол, из обеденного превращенный нами в стол совещаний. — Хорошо хоть, что вроде искать они меня больше не собираются. Разве что на границе…

— Я бы на это не слишком надеялась. Это могло быть сказано и на публику, в расчете на то, что до тебя дойдет эта информация, и просто в запале. Но, поразмыслив, они могут все-таки возобновить свои ловчие мероприятия, даже если действительно собирались всерьез их приостановить, так что не стоит расслабляться. А уж если в городе где тебя заприметят…

С этими доводами я вынуждена была согласиться. И снова у меня возникло ощущение, что я — загоняемая дичь, вокруг которой неуклонно сжимается кольцо из охотников… Может, и дедка уже отследили? Но нет, он же обо мне ни слова не говорил, а просто привез приятелю инструменты, посплетничав между делом. Так что же мне тогда так тревожно? Наверное, из-за Николая! Ну да, хоть я от него и бежала без оглядки, да все-таки ведь не совсем чужой он мне человек.

— Семеновна, а вы, случайно, не знаете, как в нашу городскую больницу позвонить? — спросила я наугад.

— Как не знать? — оживилась Семеновна и принялась копаться в ящике буфета. — В нашем возрасте это ходовой номерочек, потому что многие друзья-приятели уже успели там побывать. Сейчас… Вот. — Она вытащила на свет самый нормальный мобильный телефон, который я у этого чуда уже и не ожидала увидеть. — В самом деле, позвоним в приемный покой и спросим, как у него дела, да в каком отделении лежит. Как его фамилия-то?