Дверь в подъезд открылась. Не собираясь таиться (все равно обнаружат!), я громко икнула, и тут же по ступенькам затопали. Пьяную мне изображать не пришлось, поскольку, как только я увидела одни лишь их тени, ноги у меня подкосились сами собой, помимо моей воли, и я завалилась в уголок. Застывшие на нижней ступеньке парни брезгливо повели носом.
— Это еще что такое? — спросил один из них.
— Да пьянь какая-то, — ответил второй, наводя на меня тонкий луч фонарика.
Я что-то нечленораздельно забормотала пьяным голосом и, будто бы от света, прикрыла лицо руками, вместо него выставляя напоказ свою залитую кефиром и усыпанную крошками грудь. Парни ее заметили, потому что один из них добавил, украшая сказанное витиеватыми выражениями из русской народной речи:
— Облеванная вся…
— Пойдем отсюда… — также приукрасив строчку словесным орнаментом, подвел итог его спутник. — Воняет…
Да, запах стоял крепкий. Мало того что я сама постаралась испортить воздушную атмосферу кефиром и спиртом, так еще до меня здесь, в этом тупичке, явно не один раз в том же направлении работали коты. А может, и не только они одни. В общем, парфюмеры столь разнообразное сочетание запахов зовут обычно букетом, только иметь дело им приходится с куда более приятными компонентами.
Когда парни вышли из подъезда, я еще долгое время не решалась сдвинуться с места, только прислушивалась к тому, что происходит на улице. Они обыскали еще три подъезда, потом сошлись все трое во дворе.
— Наверное, у нее кто-то знакомый живет в этом доме, вот она и заползла туда, — предположил один из парней.
— Главное, упустили, — мрачно сказал второй. — Ладно, пошли. Ждать ее здесь смысла нет, потому что если она ночевать здесь и не останется, то одна точно выйти уже не решится, а связываться с ее провожатыми нам ни к чему.
Парни действительно ушли, в чем я смогла убедиться, осторожно выглянув на улицу, приоткрыв подъездную дверь. Это, конечно, было отрадно, но вот то, что я от них услышала перед уходом, отнюдь не добавило мне оптимизма. Они точно знали, что живу я не в этом доме, а это наводило на мысль о том, что им известен мой адрес. Факт, не сулящий мне в ближайшем будущем ничего хорошего. Но я решила, что горевать по этому поводу начну чуть позже, а пока все же попробую добраться до своей квартиры, хотя бы для того, чтобы смыть с себя кефир. И булочку. Я выбралась из укрытия и поплелась в сторону своего дома, на всякий случай продолжая изображать из себя пьяную. Впрочем, особо стараться мне и не пришлось, потому что коленки до сих пор подгибались, и шаталась я почти натурально. А выглядела! Оказавшись под одним из фонарей, я могла только порадоваться тому, что меня сейчас не видит никто из знакомых, потому что, кроме залитой кефиром кофты, на мне еще была юбка, специально вывалянная в грязи и перепачканная ржавчиной, и самостоятельно успевшие разорваться колготки.
Кое-как добравшись до дома, я поднялась к своей квартире, шарахаясь от каждой тени, и привычным движением сунула ключ в замочную скважину. Дверь открылась, и я с облегчением скользнула внутрь. Наверное, те же самые чувства испытывает улитка, когда забирается в свою раковину: наконец-то я в безопасности, потому что всюду вокруг меня мои родные надежные стены! Но не знаю, как там у улиток, а у меня это чувство быстро прошло — сразу же после того, как я включила в прихожей свет. Потому что, едва только мои родные стены осветились, сразу стало ясно, что в их пределах кто-то успел вдоволь похозяйничать: и в прихожей, и в доступной взгляду комнате все было разбросано, словно здесь пронесся ураган. Я такого с утра точно не устраивала, Юлька с Димкой если и приедут, то не раньше чем через месяц, а Гутярин мой, как известно, такого сделать сейчас не мог, потому что в данный момент занимал совершенно другую жилплощадь, отведенную ему государством.
— Здравствуйте, Людмила Ивановна! — вдруг раздался за моей спиной незнакомый мужской голос. Я при виде учиненного в моей квартире разгрома так и застыла на пороге, с незакрытой входной дверью, поэтому для полноты ощущений мне как раз только и не хватало, чтобы кто-то внезапно возник бы у меня, так сказать, с тыла, да еще и рявкнул над ухом. От этого я мигом ожила и сделала сразу три вещи: вздрогнула, подскочила на месте и взяла ноту где-то в регистре меццо-сопрано — визгом это назвать уже было нельзя. Потом я попыталась развернуться, но тут подломился мой каблук, и вместо разворота я продемонстрировала чудеса вертикальной посадки — ну чисто современный самолет палубной авиации! И не успела я еще приземлиться на точку, так заботливо обтачиваемую мною на тренажерах, как до меня уже дошло, что убивать меня, кажется, не собираются: сзади кто-то смущенно охнул, а затем последовали извинения. Вместе с извинениями неизвестный протянул мне свою рыцарскую руку, вернув меня в более свойственное приматам положение, и тут я наконец смогла рассмотреть, из-за кого выписала свои сложные пируэты под столь смело взятую ноту. Нормальный мужик, симпатичный даже. Густые волосы цвета спелой пшеницы, серые глаза. На вид от сорока пяти до пятидесяти. Среднего роста, сухощавый, одет прилично. А главное, со словами: «Я от следователя Силантьева», — тычет мне свое раскрытое удостоверение.
— Да заклюют вас райские птички! — простонала я в ответ. — И часто вы так подкрадываетесь к людям?
— Да я вообще-то не крался, — сказал он, убирая во внутренний карман пиджака свои корочки. — Просто зашел к вам по пути с работы, хотел кое-что уточнить. Позвонил в дверь — вас нет. Телефон ваш я, как назло, не записал. Поэтому обратился к соседям, чтобы спросить, не знают ли они, во сколько вы обычно возвращаетесь с работы, и есть ли мне смысл вас ждать. Меня пригласили войти, а тут вы мимо меня и проскользнули. Не думал, что так вас напугаю! — Тут он заметил мой весьма далекий от повседневного внешний вид и удивленно взглянул мне в лицо.
— Вообще-то обычно я выгляжу иначе, — поспешила я заверить его.
— У вас что-то сегодня случилось? — спросил он.
— Если бы только что-то, — вздохнула я. — А то все и сразу. Начиная с того, что по дороге домой меня чуть было не похитили, и кончая тем, что кто-то весьма основательно переворошил всю мою квартиру. Вы ведь, надеюсь, не думаете, что такой бардак, как сегодня, — моя нормальная окружающая обстановка?
— На вас это не похоже, — кивнул он, потом повернулся ко все еще открытой входной двери, захлопнул ее за собой и спросил: — Вы позволите?
— Проходите, — кивнула я, сообразив, что он хотел бы осмотреть мое жилье повнимательнее. — Только уж, извините, я вас ненадолго оставлю. Хочу привести себя в нормальный человеческий вид.
— А как насчет того, если вы вдруг потом чего-то не досчитаетесь? — поинтересовался он. — Я ведь тут неофициально.
— Валяйте, — махнула я рукой. — Вряд ли взломщики оставили здесь на вашу долю что-то ценное. Да у меня и не было-то ничего, если честно: лишних денег не водится, бриллиантов не нажила, наркотиками не торгую…
На этом мы расстались, и я пошла в ванную. Там я застряла весьма надолго: мало того что в ванной время летит для меня незаметно, так еще и ничто не действует на меня так успокаивающе, как теплая вода, а успокаиваться мне, сами понимаете, было после чего. Ну и, опять же, добросссо… вестными котами вся провоняла.
Господин помощник Силантьева (так и не успела прочитать в корочках его фамилию!) за это время успел сверху донизу осмотреть мою квартиру, лишний раз заверившись моим согласием через закрытую дверь ванной комнаты. Надеялся, что предыдущие незваные гости что-то оставили здесь по его душу? Вот на что я бы уж точно надеяться не стала. Когда я вышла из ванной, следователя в двух моих комнатах уже не оказалось, зато из кухни доносился аромат жарящихся котлет. На этот запах я и пошла, застав на своей заброшенной после развода кухне совершенно невероятное (для меня, во всяком случае) зрелище: мужчина, следя за тихо шипящей на плите сковородой, резал хлеб на разделочной доске.
— С легким паром, Людмила Ивановна, — сказал он, увидев меня. — Извините, что я тут решился без вас похозяйничать, но, знаете, есть очень хочется, а разговор у нас с вами предстоит еще долгий.
— Это вы меня извините, — воскликнула я с запоздалым раскаянием: надо было бы сообразить, что человек зашел ко мне с работы, и хотя бы чашку чая предложить. Впрочем, а что бы я могла еще предложить ему, кроме банальной заварки? Я ведь в отличие от него не ношу в своей сумке домой полуфабрикатов, чтобы не подвергать свой желудок искушению. Были только кефир с отрубным хлебушком — и те погибли, даже не доехав в сумке до дома, а героически спасая мою жизнь на подступах к нему. И я честно призналась: — Но, знаете, сегодня я не ожидала гостей, а сама для себя практически ничего не готовлю в последнее время.
Он улыбнулся:
— А я это уже понял. У вас вся посуда абсолютно сухая. А между тем, судя по кухонному полотенцу, у вас нет привычки ее вытирать.
— Надо же, какая проницательность, — удивилась я. — Ну а что еще вы можете обо мне сказать?
— Что ваш муж был маменькиным сынком, плавно перекочевавшим из родительских рук в супружеские, — заявил он.
— Ну, в последнее-то время он, надо заметить, несколько подрос, — уточнила я. — Настолько, что даже решился отказаться от опеки. Но как вы узнали, что он собой представлял?
— По множеству мелочей. Но главное, уж очень удивленный у вас был вид, когда вы увидели, как я готовлю ужин. Наверное, вам нечасто доводилось видеть мужчину у плиты?
— До сегодняшнего дня не чаще, чем подлинник Моны Лизы, — согласилась я. — Простите… как вас?
— Паров Николай Андреевич. — Он сделал движение к карману пиджака, будто снова намереваясь достать удостоверение, но я махнула рукой, останавливая его: человеку, который так умеет жарить котлеты, очень хотелось верить на слово. Он понял мой жест и, оставив удостоверение на месте, пододвинул мне стул: — Садитесь, Людмила Ивановна. Вы вышли как раз вовремя, все готово.