Рев мотоциклов послышался где-то совсем близко. Марина вздрогнула, но осталась лежать с закрытыми глазами. Она узнала голос Саши. Отчего-то хотелось превратиться в камень, чтобы не встречаться с ним глазами. Марина боялась выдать себя. Чем? Тем, что покраснеет или начнет заикаться и нервно смеяться. Или станет слишком непринужденно себя вести. И почему она должна себя как-то вести? Ведь чужой секс никак ее не касается. Не должен касаться. Но он касался. И намного сильнее, чем хотелось.
Она все еще лежала ничком, когда почувствовала на своей спине холодные капли. Кожа тут же покрылась мелкими бугорками. Марина села.
– Ох, еб… Ну и шишак!
Саша склонился и нагло рассматривал ее лицо. Она заметила, что правый глаз у него чуть косит. Не по-уродски, а мило. И представила, как этими болотистыми глазами он косится по ночам, а может, и днем бывает, на голую подругу. Стало тошно. Может, у нее сотрясение?
– Горе луковое. – Саша потрепал ее по макушке.
Так делают собакам или детям. Она почувствовала, как краснеет, и, чтобы не смотреть на обнимающихся Катю и Сашу, которых не могла теперь не представлять на продавленном диване маленькой комнаты, снова побрела к воде. Окунаться в холод не очень хотелось, поэтому просто села на камень. Зачерпнула воды и приложила руку ко лбу. Это вряд ли поможет, но хотя бы уменьшит боль.
Солнце уже скрылось за камнями, и вода стала чернее. Марина думала о тоннеле, где без солнца нет зеленых бликов и точно нет рыбок, и о том, смогла ли бы она теперь там проплыть. Смогла бы, но только убедившись, что больше не столкнется ни с кем.
Женя вынырнул из темной воды. Он высморкался и улыбнулся. Кажется, впервые. Он держался за камень, на котором сидела Марина, и молчал. Она же смотрела поверх его головы на ныряльщиков со скалы, но чувствовала его взгляд. Думала о своей шишке и прочих синяках. Порез на колене зарубцевался, но был жутко фиолетовым. Ожог от выхлопной трубы розовым пятном все еще напоминал о дурацком пьяном выпускном. И почему такие шрамы возникают именно летом, когда их никак не спрятать? Она больше не могла выносить эту тишину, хотелось что-то сказать, но ничего не придумывалось. Вот Катя всегда находила темы для разговора. Поэтому всем нравилась. Поэтому нравилась Саше.
Домой Марина шла одна. Дорога обратно всегда тянулась противно и медленно. Хотелось пить. Каждый раз Марина обещала, что больше не потащится в такую даль. Но на следующий день забывала свое обещание. Что еще оставалось? На море они не ездили с тех пор, как она себя помнила. Мама любила рассказывать Марине о том, как им весело было вдвоем. Были и фотографии, но воспоминаний не было.
Она думала о море, пока шла по пыльной укатанной дороге и вдыхала запах сухой амброзии. Мама бы уже чихала. У нее всегда в середине лета начинается аллергия. Она зашторивает окна, ложится под одеяло и спит по много часов. А бабушка иногда заходит и проверяет, дышит ли ее дочка. Марина в детстве тоже так делала.
Мотоцикл Жени поднял рыжее облако и остановился. С волос еще капала вода, и футболка была мокрой. Женя не смотрел Марине в глаза, искал на земле что-то, чесался, но тут же одергивал себя. Его волнение начало нервировать и Марину. Она чувствовала, как щеки медленно начинают нагреваться. «Давай уже».
– Не хочешь вечером покататься?
Это было почти ожидаемо, а потому Марина не сильно удивилась и согласилась. Удобно. Они и так часто видятся. Можно и повстречаться.
Мама собиралась на работу, когда Марина, еле волоча ноги, вошла в калитку. Мама работала в охране. Сутки через трое. Это оказалась единственная доступная работа для человека с экономическим образованием. Много маминых подруг также устроились в охрану на швейной фабрике.
«Джинсовый мир» открыл свои двери тысячам горожан, обеспечив их работой и достойной заработной платой. Десятки магазинов по всей стране уже впустили первых покупателей. Генеральный директор Денис Мансуров не случайно выбрал город Шахты для своей фабрики. Ведь именно здесь в 60-е работал один из передовых хлопчатобумажных комбинатов, снабжающий весь Союз первоклассными тканями.
Хоть работа в охране и казалась унизительной, Марина была рада тому, что у мамы она вообще есть. Пенсии бабушки едва хватало на жизнь. А деньги от продажи молока шли на закупку корма для Зорьки на зиму. Тем не менее бабушка умудрялась дарить деньги на все праздники. В последней открытке Марина обнаружила пятьсот рублей, которые тут же отдала маме.
– Притащили два мешка сахара…
Бабушка что-то рассказывала маме, но тут же замолчала, когда вошла Марина.
Она поставила на стол тарелку с рагу. Не просто тарелку, лохань, которую нужно было доесть. Нельзя оставлять Боженьке на слезки, любила говорить бабушка. И Марина доедала. Сейчас ей не хотелось. Голова все еще болела, а от вида еды подташнивало.
На шишку на лбу ни мама, ни бабушка не обратили внимания или не хотели поднимать эту тему. Они напряженно молчали, ждали, когда Марина уйдет. Им явно хотелось что-то обсудить наедине, поэтому Марина быстро поела и ушла к себе. Достала из шкафа единственные джинсы. Мама принесла с работы. Немного не по размеру, но она их ушила, и сели как влитые. Марина берегла их для школы, но сегодня решила быть красивой и спрятать ободранные ноги. Долго смотрела на свой лоб, взяла ножницы и отрезала челку, чтобы скрыть ушиб. Получилось не очень. Но терять уже было нечего. Пробравшись в комнату к маме, она брызнула на себя ее французские духи и выбежала из дома так быстро, что никто не успел ничего почувствовать.
У школы собралась большая компания. Три мотоцикла были припаркованы у теплотрассы. Чтобы с кем-то повидаться, необязательно назначать встречу. Достаточно стоять у школы, рядом с теплотрассой, чтобы увидеть всех. Буквально всех. Никто не мог пройти незамеченным. Карина и Юра, Лена, Катя, Саша, Вован со Светой. Жени не было.
Саша присвистнул Марине и тут же получил оплеуху от Кати.
На улице было темно, поэтому никто не заметил, как покраснела Марина. Девочки тут же обступили и стали рассматривать новые джинсы и прическу. Карина с видом знатока одобрила – ее мать торговала одеждой. Катя ничего не сказала про джинсы и челку, но похвалила духи.
Какое-то время все что-то обсуждали, смеялись, Саша рассказывал шутки, но Марина не могла сосредоточиться ни на одной. Ей было неловко за себя. Ради чего она так разоделась? Джинсы сильно облегали, мешали дышать, топ едва прикрывал пупок. А Жени все не было.
Когда боль обиды стала уже жечь глаза, раздался рев мотоцикла. Женя со Стасом на пассажирском месте припарковался рядом с другими. Стас сказал, что у него полетел аккумулятор и они с Женей пытались его зарядить. Пришлось толкать мотоцикл домой.
Марина делала вид, что с интересом слушает Стаса, но думала о Жене, который так и остался сидеть на мотоцикле. В голубых джинсах и белой футболке он выглядел красивым. Она хотела улыбнуться, но не решалась. Наконец она посмотрела на него, и он кивнул ей. Он ждал ее, не собирался тут оставаться. И под обжигающими взглядами всей компании она прошла к нему, села сзади. Ноги ее дрожали, руки хотели вцепиться в ребра под белой тканью, а глаза – зажмуриться, но она сидела ровно, слегка придерживаясь за сиденье. Женя, не обращая внимания на улюлюканье, завел мотор и аккуратно тронулся. Марина сцепила руки вокруг его талии и уткнулась головой в спину.
Женя ехал осторожно, в какой-то момент Марина все-таки смогла поднять голову и посмотреть вокруг. Ночные фонари окрашивали город разноцветными красками, он даже казался не таким угрюмым. Машин на дорогах было мало, и мотоцикл юрко сновал между ними. Теплый ветер трепал волосы, путая их так, что потом только при помощи масла можно безболезненно их расчесать.
По тротуарам гуляли парочки, и Марина улыбалась. Наконец она не чувствовала тоски по неслучившейся любви с Сашей. Она вообще забыла про Сашу. Про их с Катей секс. Про свои волосы. Про Бута и его противную улыбочку. Вот бы они никогда никуда не приехали. Пусть эта ночная дорога не кончается.
Марина глубоко вздохнула и придвинулась ближе к Жене. Послышался звук нескольких мотоциклов.
Кто-то крикнул:
– Жека, давай до храма!
Саша с Катей и Юра с Кариной оказались по бокам от Жени на широкой Советской. Конечно, Саша хотел ехать наперегонки. Хотел всех обогнать. Из-за рева моторов было плохо слышно, но Юра жестом показал, что он свернет направо, поедет домой. Саша махнул ему и крепче взялся за руль. Катя смеялась неизвестно отчего. Мышцы под футболкой стали каменными, Женя крутанул ручку на руле, и мотоцикл издал рев, от которого Марина вздрогнула.
– Может…
Она хотела сказать, что можно вернуться домой. Лучше вернуться домой.
– Держись крепче, – крикнул ей Женя и рванул так, что Марина подпрыгнула сзади и больно ударилась копчиком о сиденье.
Она закрыла глаза и уткнулась лбом в шею Жени. Наверняка ему неудобно, но он об этом не думает. Ему важно обогнать Сашу. Хотя бы раз. Но Женя водит аккуратно, он не станет подвергать риску свою жизнь и жизнь пассажира. Так Марина рассуждала, пока не дышала. В какой-то момент она почувствовала, как накренился на повороте мотоцикл, она почти коснулась коленом асфальта и уже даже была бы рада свалиться и остановить эту гонку, но Женя выровнялся и погнал с еще большей скоростью.
Сложно было понять, где они едут. Огни слились в одну длинную желтую цепочку, шум улиц перекрывал отчаянный рев мотора и грохот сердца.
– Господи, господи, господи, – шептала про себя, а может, вслух Марина.
Женя сбавил скорость. Теперь казалось, что они даже не едут. Она открыла один глаз. Улица была незнакомой, пока они не поднялись на бугор, для чего Женя чуть прибавил газ. С горки открылся вид на Советскую и главный городской храм, подсвеченный желтыми фонарями.
– Оторвались, – сказал Женя и остановился на тротуаре. – Будет искать меня внизу.
Марина все еще держалась за Женю, сердце, кажется, билось о его спину. Она знала, что он улыбался. Его скулы двигались.