Он еще отпил. И помолчал.
– А кого ты испугалась?
– Я их не знаю.
– Слушай сюда. – Он придвинулся вплотную. – Меня тут все знают. Если кто-нибудь хоть пальцем… скажешь, Киря хребет сломает. Поняла?
– Поняла.
– Повтори.
– Если хоть пальцем, Киря хребет сломает.
Он отодвинулся и распрямился, будто насосом подкачали снова его мускулы.
– Эти хмыри нормальных девочек перепортили.
– Угу, – зачем-то согласилась Марина.
– Ты себя-то береги. Может, женюсь потом на тебе. Слышь?
У Марины забилось в груди. Она снова посмотрела на часы, потом на Кирю. Его коротко стриженная голова склонилась над липким столом. И все стало так реально вдруг. Она представила себя за этим столом, как что-то очень обыкновенное и привычное, как чистка зубов или чай по утрам, и захотелось вскочить и бежать. Куда угодно, хоть обратно к терриконам, в овраг с колючими кустами и ужами.
– Мне пора.
– Мамка заругает?
– Она в ночную.
Ну что за дура? Неужели сложно было ответить «да»?
– Ну посиди трохи. Щас батю проверю.
Киря поднялся нехотя и прошел в дом. Марина, повинуясь не только инстинктам, но и здравому смыслу, бросилась к калитке. Она даже не старалась быть незаметной. Толкнула с такой силой, что калитка распахнулась и металлом грохнула о газовый столб, разбудив каких-то собак.
Марина бежала. Бежала, как не бегала на физкультуре. Бежала, как бегут в кошмарных снах, до жжения в горле. Она даже не оборачивалась, не хотела терять важные секунды. Просто перебежать дорогу, взять чуть левее, на более уютную часть Пограничной, где почти в каждом доме еще горит ночник и работает телевизор. На ту часть улицы, где она знает каждый дом. С краю от дороги старушка, которая шьет. Из вон рук плохо, но бабушка к ней обращается. Дальше семья, где кто-то болел когда-то туберкулезом, поэтому не выходит из дома. За ними пасечник. Напротив родители парня, что в прошлом году разбился в карьере. В любой из этих домов она могла постучаться, и ее бы пустили. Наконец показался черный прямоугольник соседского КамАЗа. Значит, сосед вернулся из рейса. А он, кажется, какой-то авторитет.
Обо всем этом Марина думала, пока бежала к темному дому. Мамы не было, а бабушка давно спала. Просто открыть калитку и захлопнуть, задвинуть щеколду, выпустить Красавчика, пусть бегает. Она дернула ручку, еще и еще. Закрыто. Красавчик нехотя залаял. Бабушка подумала, что Марина давно спит, и заперлась. Несколько секунд ушло на то, чтобы придумать решение. Простое на самом деле. Перелезть через забор. Не оглядываясь, есть ли за ней погоня, Марина ухватилась пальцами за край деревянного забора и подтянулась. Она быстро перебирала ногами по плоским штакетинам, подтягивая тело наверх. Получилось довольно легко, и Марина уже облегченно вздохнула и спрыгнула. Треск послышался сзади, и Марина повисла на середине пути. Дурацкие джинсы зацепились за один из гвоздей. Несколько рывков, и ноги уже крепко стояли на земле. И кусок джинсовой ткани остался на заборе.
Марина постояла какое-то время, прислушиваясь к улице. За шумом в ушах она тем не менее разобрала, что никакой погони за ней нет. И даже улыбнулась своей фантазии. С чего она взяла, что такой лоб, как Киря, погонится за ней? Марина подошла к собаке. Красавчик, зевая, лизнул ей пальцы. Марина погладила его и щелкнула застежку на ошейнике. Пес тут же радостно завилял хвостом и потрусил по двору по одному ему известному маршруту. Марина вошла в летнюю кухню, опустилась перед иконой на колени.
– Пожалуйста, пусть я не стану Марчеллой.
Английская школа при Церкви Иисуса Христа Святых последних дней занимала два кабинета второго этажа Дома техники. На первом ютились разные конторки и игровой клуб, а на втором, куда вела широкая мраморная лестница, разместился приход. То, что церковь эта расположилась в одном из самых заметных зданий в городе, подкупило Марину. Ведь вряд ли какая-то сомнительная секта или опасный культ захочет привлекать к себе лишнее внимание.
Поднимаясь по лестнице, Марина еще думала о том, чтобы развернуться, сбежать вниз, перейти улицу, сесть на маршрутку и вернуться домой. Но ноги послушно шагали по ступеням, создавая придушенное эхо. Когда она оказалась на площадке нужного этажа, то увидела холл с несколькими дверями, большими, ведущими, очевидно, в зал для собраний, и простыми двумя сбоку. Через открытые две двери можно было увидеть светлые комнаты с досками и стульями. Возле дверей стояли несколько человек, они о чем-то оживленно беседовали на английском.
– Хеллоу, Марина. – Один из группы обернулся и растянул губы.
– Нью хейр?
– Хеллоу, – ответила Марина, запинаясь.
Меньше всего ей хотелось говорить. Еще меньше хотелось говорить на английском.
– Хау дид ю файнд ас?
– Чего?
– Как ты нашла нас?
– А. Это. Май френд.
– Вэлком ту бегинерс груп.
Старейшина Джонс указал на одну из дверей. Марина вошла. В светлой комнате перед доской были полукругом расставлены стулья. Двое разговаривали у окна, несколько человек сидели на стульях и просматривали блокноты с записями. Марина села на свободный стул ближе к выходу и достала толстую тетрадь, которую купила специально для занятий. На обложке скалился певец Scooter.
– Ду ю лайк Скутер? – спросил кто-то.
– Ес.
– Ес, ай ду.
«Спасибо, умник», – подумала Марина и захотела тут же уйти, но в комнату вошли старейшина Хаггард и еще трое студентов.
– Окей, – начал с улыбкой Хаггард. – Хуз нью?
– Ши из. – Умник указывал на Марину.
– Марина, найс ту си ю! Хау ар ю?
– Э, нормал.
– Гуд. Тел ас эбаут еселф.
– Что?
– Хау олд а ю?
– Пятнадцать.
– Айм фифтин.
Это продолжалось еще какое-то время, пока вся группа не узнала, что Марина учится в десятом классе, любит животных и музыку. Начался урок. Краснея каждую минуту занятия, Марина все ниже склонялась над новой тетрадью и старательно выводила цветными ручками незнакомые слова с доски, а карандашом сверху записывала транскрипцию, понятную только ей. Как же ей хотелось уйти и не чувствовать себя глупой, но еще больше ей хотелось остаться и становиться умнее. Этот урок отличался от всех уроков английского в ее школе. За пять лет сменилось три учителя, и ни один из них не дал ей уверенности, что она сможет когда-нибудь понимать слова любимых песен и тем более говорить.
Через полтора часа, когда раздали листочки с упражнениями на дом, Марина вздохнула с облегчением.
– Марина, ты придешь в следующий вторник? – спросил старейшина Хаггард.
– Приду.
– Хорошо, буду ждать. – Он пожал Марине руку и обратился к группе: – В эту субботу разговорный клуб веду не я.
– О-о-о, – послышался чей-то вздох.
– Брат Джонс проведет игру.
– Мы что, все вместе будем?
– Да, Андрей. Это будет полезно.
– Полезно опозориться перед теми, кто шпарит?
– Не знаю, что значит «шпарит», но важно говорить с тем, чей уровень выше.
– Я с тобой говорю.
– Андрей, ты мог привыкнуть к моему произношению.
– Ладно, приду.
– Хорошо.
– А мне можно? – удивилась сама себе Марина.
– Конечно, Марина. В два часа в холле.
Хаггард еще раз пожал Марине руку. Его ладонь была теплой и сухой, ладонь Марины – холодной и влажной. Ей стало неловко, но Хаггард не заметил. Он только шире улыбнулся своими американскими зубами. В этот момент его красные прыщи на щеках будто испарились, остались добрые карие глаза и белые зубы. И как они это делают?
Спускаясь по мраморной лестнице, она думала об уроке, проговаривала про себя новые фразы. Ей непременно хотелось на следующем занятии хотя бы раз ответить на вопрос Хаггарда не тупым «что?». «Хау а ю, – говорила она с собой, – айм файн, энд ю?» И все остальное будто перестало существовать. И Катя с Сашей, и Женя, и Бут со своим вертепом вдруг показались такими далекими, такими нереальными, будто их и не было никогда.
Марине не терпелось рассказать маме и бабушке про уроки, куда она теперь будет ходить регулярно. Она вошла в летнюю кухню, где, знала, найдет их обеих, и замерла. За столом сидел Сережа. В милицейской форме. Его фуражка лежала тут же на столе. Бабушка сидела напротив. Она не выглядела взволнованной или уличенной в чем-то незаконном.
– Еще чайку, Сергей Михайлович?
– Благодарю, Ангелина Васильевна.
Бабушка встала, кряхтя. Она всегда вставала с небольшой раскачкой, будто телу нужна была инерция, чтобы оторваться от стула.
– А это внучка ваша?
– Она.
– Учится в школе?
– Ну, чего стоишь как истукан? – Бабушка полушутя-полусерьезно сказала Марине.
– Да, в четырнадцатой.
– Какой класс?
– В десятый перешла.
Сергей Михайлович что-то записал в своей большой тетради.
– Сергей Михайлович – наш участковый, – пояснила Ангелина Васильевна. – Иди помоги матери с бельем.
Никакого белья не существовало.
Глава 8
Марина никому не рассказала про занятия английским. Она бы точно не могла сказать, стесняется ли она того, что ходит в секту, или боится, что Катя захочет составить ей компанию. Ей хотелось иметь что-то свое. Хотя бы свою собственную секту.
С Катей они мало виделись всю неделю. Марина поняла, что дело в Жене. Он не хотел ее видеть, а Катя так влюбилась в Сашу, что готова была даже отказаться от лучшей подруги. И Марине некогда было ее винить. Хватало своих забот. Например, не выходить из дома, чтобы не столкнуться случайно с Кирей. Или Бутом. Или Марчеллой. С кем-то из того ужасного двора.
От мыслей о Буте и компании, о бабушке и странном милиционере, о подруге, которая все меньше походила на подругу, Марине стало так тошно, что захотелось тут же очиститься. Нырнуть в прорубь, как в сказке про Сивку-Бурку. В кипящую воду, чтобы вместе с кожей слез стыд. В ледяную, чтобы заморозить всю боль. И в святую, чтобы стать счастливой. Про святую воду она точно не знала, но верила бабушке, когда та умывала ею в детстве, чтобы оградить от несчастий.