– Дорогой наш Небесный Отец, спасибо Тебе за прекрасное воскресное утро. Спасибо за великолепный хор и его руководителя, сестру Тамару. За слезы, что очищают нашу душу. Мы благодарим за работу наших миссионеров, братьев. Мы благодарим за новых членов нашей церкви. Пусть они несут свет дальше в свои семьи и в мир. Благодарим за молитвы и письма нашей сестры Марины из Кейптауна. Мы просим Тебя о мудрости, Небесный Отец. Пусть Твои слова доходят до наших сердец, и пусть Твоими словами говорят члены нашего прихода и несут добро и сострадание. Аминь.
– Аминь, – хором ответил зал.
Марина сидела в седьмом ряду с краю, ближе к выходу. Старейшина Хаггард, когда увидел ее, так растянул губы, что Марина невольно хихикнула. И это показалось таким естественным. Что может быть проще, чем улыбка?
В зале в произвольном порядке расположились человек пятьдесят. Мужчины в рубашках и брюках, женщины в платьях и юбках. Маша в первом ряду снова в пододеяльнике, но в ярко-оранжевый цветочек. Президент прихода Геннадий спустился со сцены и сел рядом с женщиной, которая перед собранием играла на пианино. Она коснулась тонкими пальцами плеча, и в этом движении была нежность.
С такой же нежностью она дирижировала хором. Пели «Верю во Христа». Марина никогда не слышала ничего подобного.
– Верю во Христа, Христос мой царь, – пели сопрано. – Ему сердца поют как встарь.
– Прославлю радостно Христа, – подключался альт. – Аминь провозгласят уста.
– Верю во Христа, – вступал тенор, старейшина Джонс. – Он Божий Сын…
Марина не могла поверить, что обычные люди из числа прихожан могут так слаженно петь. Женщина тонкими руками будто дергала за невидимые веревки, и голоса то взмывали вверх, то замолкали, то соединялись многоголосицей в одну звенящую ноту. Марина пробовала следить за текстом в программке, но не могла понять, как все эти слова соединяются с непонятными для нее знаками: черточками, точками, запятыми, линиями, скобками.
Когда пение закончилось, несколько секунд казалось, что в воздухе еще звучит мелодия.
Марина пыталась сосредоточиться на следующих после пения выступлениях с рассказами о самых разных вещах, но ей было скучно, и мысли возвращались к подруге. Стоило с утра отправиться к ней, но слишком тошно было от этой мысли. Маша говорила об одежде. О том, в чем ходить подросткам. Марина не помнила слов, но суть она уловила. Можно одеваться как хочешь, главное, быть собой и быть с Богом. Они говорили о Боге, как о каком-то приятеле, с которым видятся каждый день. Марине это нравилось и пугало.
Когда собрание закончилось, хор снова пел какой-то гимн. Марина даже пыталась подпевать, но выходило рвано. Она никак не могла уследить за строчками, которые хор будто брал из каких-то других мест. В конце собрания президент Геннадий снова произнес молитву. Он казался обычным. Ничего пугающе Божественного в нем не было. Если б не костюм, он ничем бы не отличался от Бута, например.
– Рад, что ты пришла, Марина. – Старейшина Хаггард протянул ей руку.
И почему они постоянно жмут руки?
– Как тебе? – Он обвел глазами зал.
– Круто.
Джонс тоже пожал Марине руку и улыбнулся так красиво, что в него легко можно было влюбиться.
Хотя собрание закончилось, никто не торопился расходиться.
– Что-то еще будет?
– Отдельные собрания для мужчин, женщин и детей. Хочешь остаться, Марина?
То, как Хаггард произносил ее имя, завораживало и пугало. Марина вдруг осознала, как редко слышит свое имя. Почему так?
– Нет, мне надо домой, но в другой раз…
– Увидимся во вторник?
– Во вторник.
Глава 9
Женя курил в окно. Сад в лунном свете казался мутным. Женя медленно моргал и делал короткие затяжки. Он снова виделся с Леной. Она сама его нашла. Подкараулила у дома, когда он возвращался от Саши, тот в очередной раз хотел бросить Катю. И Жене ничего не оставалось, как выслушать все, чем он недоволен. На пункте «слишком доступная» Жене захотелось врезать другу по морде. Не какой-то апперкот, а пощечину наотмашь. Он не уверен, что вообще знает, как бить кулаком. Пощечина кажется чем-то простым, с чем справится даже трехлетка. Но Женя не ударил. И промолчал.
Трудно сказать, как он относился к доступности. Лена была доступной. Но разве ему не было хорошо? Противно, но хорошо. С Леной он не стал бы планировать будущее, но провести лето можно. А Катя подходила и для одного, и для другого. Почему Саша этого не видит?
Лена стояла у самой кромки света от фонарного столба так, чтобы видно было силуэт, но не лицо. Женя сразу узнал ее фигуру. Исключительно тонкая талия и невероятный изгиб мягких, он знал наверняка, бедер. Она курила тонкую сигарету, держа ее короткими пальцами с бледными ногтями. Женя представил ее ладонь в своей и поморщился.
– Чего тебе?
Жене самому не нравился тон, который он выбрал.
– Поговорить. – Она выпустила в его сторону дым.
Как его это раздражало.
– Говори.
Она переминалась с ноги на ногу, а Женя пытался вспомнить, о чем они говорили в прошлый раз и говорили ли.
– Может, проводишь меня?
Женя вздохнул и двинулся в сторону ее дома. Она поспешила за ним. Шли молча. Жене хотелось курить, но он опять решил бросить. В лунном свете террикон отливал серебром. Порода, что еще не успели перебрать местные, содержала в себе мелкие угольки.
У дома Лены росла пушистая сирень. И хотя цветов на ней уже не было, дерево красиво раскидывалось и заслоняло собой почти весь кирпичный фасад.
– Собаки нет? – зачем-то спросил Женя.
– Есть. Шпиц Олли.
– Мелкий.
– А тебе большие нравятся?
– Да.
Лена мялась. От ее жеманности Жене становилось неловко. Хотелось почесать голову. И он уже потянулся, но тут Лена вдруг оказалась очень близко. Она приподнялась на цыпочки, искала губами его рот. Женя сделал шаг назад, но она обхватила его за талию, все ее мягкое теплое тело прижалось к нему. Ее язык был таким же горьким и умелым, каким Женя его помнил. Он выставил ладони, чтобы оттолкнуть ее, но они скользнули под майку и прилипли к ее горячей коже.
Жене ничего не оставалось, как впечатать ее в забор под раскидистой сиренью.
На обратном пути он купил в круглосуточном ларьке две пачки синего «винстона», пообещав себе, что в последний раз, и пачку презервативов, раз теперь они ему нужны. У себя, приняв горячий душ, он распахнул окно и закурил. Сначала одну, потом вторую. На третьей он задышал спокойнее и смог о чем-то подумать. И думал он о Кате, которую Саша вот-вот бросит, а может, уже бросил. Отчего-то ему было жаль. Жаль, что не к нему она села тогда на выпускном. Сколько бы всего могло не произойти и произойти. Саша мог бы взять себе Марину, как и планировал. И тогда… Женя попытался представить их вместе, но у него никак не получалось. При любом раскладе Марина оставалась одна. Саша бы ее не выбрал. Он вспомнил, как она приходила к нему больному, как не испугалась. Достал еще сигарету.
Утром мать разбудила его перебранкой с Аней. На этот раз из-за денег. Аня не хотела платить за продукты и коммунальные услуги. Женя подумал, что из-за его болезни мать сильно задолжала. Он быстро встал, умылся, съел бутерброд с чаем и поспешил в гараж. Пешком, потому что денег на бензин не осталось.
В гараже еще никого не было, и Жене пришлось ждать у закрытых ворот. Курить не хотелось, хотя пачка царапала ногу через прохудившийся карман шорт. Солнце еще не жарко светило в лицо, и Женя неохотно жмурился.
Сильно опоздав, наконец появился Вован. С опухшим лицом и не в духе, он отпер гараж. Женя знал, что ему нужен кофе и радио, чтобы начать день, поэтому не мешал.
– Макс тебе не сказал? – заговорил вдруг Вован.
– Что?
– Он решил оставить Стаса. Двоих мы держать не можем.
Женя постоял какое-то время и вышел. Вован что-то еще говорил, но Женя не слушал. Работа была тем немногим, что Жене по-настоящему нравилось. Возишься с железками, слушаешь музыку и болтовню пацанов. И пусть платили не много, но хватало на сигареты и бензин. Теперь просить у матери? Жене стало душно, он быстро думал. Может, к Юрку попроситься? Но он теперь в центре. На дорогу будет уходить бо́льшая часть денег. Спросить у Санька? Но Женя злился на Сашу. Тому не нужно было работать, всем обеспечивал отец. Если бы Женин отец был жив, ему тоже не пришлось бы работать. «Нужно открывать свой гараж», – думал Женя, пока бесцельно бродил по залитым солнцем улицам. Но сам он не сильно разбирался в ремонте, поэтому придется нанимать кого-то, платить деньги, а денег нет.
Незаметно для себя он пришел к высокому забору, за которым тарахтело такое же радио и слышны были голоса. Женя приоткрыл калитку и заглянул во двор. На него обернулись две пары сонных глаз.
– Не стой истуканом, – хрипнул Бут. – Заходи.
– Кофе будешь? – спросила Марчелла.
– Будет, вари, – сказал Бут.
Бут придвинул табурет для Жени. Женя неуверенно вошел и оглядел двор. Залитый желтым светом, он совсем не походил на тот, что он помнил. Теперь тут казалось все уютнее и как-то домашнее. Возле домика под навесом Марчелла вкрутила медную погнутую турку в сковороду с песком на электрической плитке. Женя никогда не пил кофе на песке. Он вообще не понимал кофе. Мама и Аня пили растворимый, но только утром, иначе мучила бессонница. Саша угощал его кофе из кофеварки, чай у него дома был только крупнолистовой, и всем лень было его заваривать, а чаю в пакетиках его родители не доверяли. «Пыль из-под грязных ног индусов», – говорил его отец. Женя же верил, что кипяток убивает индийских микробов. Он не знал, как начать разговор, поэтому сразу выпалил:
– У вас нет работы?
– У меня как раз есть работа.
– Мне нужна работа.
– А что ты умеешь?
– У Макса я делал всякий мелкий ремонт. Воздушные фильтры, масло, как-то кардан починил.
– Кардан, говоришь? И долго проездил?
– Полгода.
Бут со звуком вздохнул. Марчелла принесла два прозрачных стаканчика на блюдцах.