ла, как один миссионер влюбился в прихожанку и увез ее с собой в Юту. Ее родители были против, но ничего не могли сделать. А может, они только делали вид, что против, а сами радовались завидной судьбе дочери.
Марина больше не гуляла по вечерам. Из ее жизни как будто исчезла потребность общения с «обычными» людьми. Встречая в школе Лену или Карину, Марина не сразу вспоминала, что вообще когда-то они дружили. С Кариной они еще обменивались репликами, Лена же удостаивалась лишь кивка. Почему так, Марина и сама не могла бы сказать. Какие-то слухи долетали, но она тут же их забывала.
И все, казалось, пришло к гармонии, если бы не желание принять крещение. Не потому, что она хотела стать мормонкой. Она хотела стать полноценным членом этого общества. Как Маша, смеяться над шутками брата Олега. Как Лариса, подкалывать самого президента прихода Геннадия, когда тот не хочет выделять бюджет на какой-нибудь праздник. Ей хотелось получить свою роль. Маша отвечала за программки для каждого собрания. Составляла их вместе с Геннадием и старейшиной Джонсом. Брат Олег заведовал учебной частью. Тамара руководила хором. Людмила, женщина с разноцветными ногтями и красной помадой, отвечала за связи с администрацией. Брат Арман занимался всем, что связано со спортивными состязаниями, а его трое сыновей ему помогали. Как спорт и церковь были связаны, Марина так и не поняла. Лариса была организатором праздников. И Марина, помня летний пикник, завидовала ее роли и мечтала стать ее помощницей, ведь нужны же зачем-то целых три помощника Арману.
Желанию стать членом Церкви Иисуса Христа Святых последних дней мешало разрешение от родителей. Марина не сможет принять крещение без письменного согласия мамы. А одна мысль рассказать маме о церкви вызывала панику. Особенно когда она так далеко. И Марина молилась. Молилась каждый вечер о том, чтобы как-то Иисус все разрешил.
И Иисус разрешил. Одним утром Марина проснулась с мыслью попросить Раяну притвориться ее матерью. В конце концов, это всего лишь формальность. Где-то в архивах будет пылиться листочек в клеточку с двумя-тремя предложениями о том, что мать разрешает своей несовершеннолетней дочери принять крещение.
– Мама даст согласие, – сказала Марина после собрания Хаггарду.
И ни один мускул ее не дрогнул, когда она врала в темно-карие глаза старейшины Хаггарда.
– Это супер, Марина. Скажи, когда мы сможем прийти познакомиться.
Пол под ногами чуть накренился. Здание старое, наверняка деревянный паркет давно погрызли мыши. Кровь прилила к голове.
– Прийти?
– Да.
– Домой?
– Я очень хочу познакомиться с твоей мамой. – Хаггард улыбался. Искренне?
– Я спрошу.
Это она произнесла так глухо, что сама себя не услышала. Вот и все. Ее план, кажется нашептанный самим Спасителем, развалился. Как она сможет это устроить? Неужели это конец?
Да, все было кончено. Марина брела домой, не разбирая дороги. Обычно, вдохновленная собранием, она влетала в маршрутку и всегда находила свободное место. «Ангел свободных мест, – как шутил брат Олег, – всегда рядом, надо лишь попросить». Теперь, она была уверена, ей не видать свободного кресла до конца жизни.
Марина открыла Библию и прочла стих: «Просите, и дано будет вам; ищите и найдете; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят».
Банальность, но какова была вероятность, что из тысячи страниц она откроет именно нужную?
Она прибавила шагу. Кажется, дорога сама несла ее. Мимо вокзала, мимо дурацких терриконов, мимо проклятого Бута. Она даже не обратила внимания на необычный шум из его мастерской. Она спешила туда, куда ходила так много раз, что могла бы сделать это с закрытыми глазами.
Раяна оказалась дома. Налила любимый крепкий чай с сахаром. И хотя Марина решила отказаться от кофеиносодержащих напитков, как это делают миссионеры, она глотнула и закрыла глаза от удовольствия, мысленно задав вопрос Иисусу, что плохого в чае.
– У Кати все хорошо, – сказала, не дожидаясь вопроса, Раяна. – В декабре поедем в гости и до самых родов.
Она хитро улыбнулась.
– До чего?
– Катюша беременна. Стану бабушкой.
Марина не знала, что на это сказать. Она не раз слышала о чьих-то беременностях. Но никогда никто не беременел из тех, с кем она делилась самым сокровенным. Неожиданно для себя самой ее просьба вдруг показалась такой маленькой и никчемной. Какое крещение, когда самый близкий человек перешел в другое измерение.
Марина смотрела на чаинки в своей кружке и не понимала, что чувствует. Раяна взяла пачку с подоконника и закурила. Как это все вдруг стало таким приземленным? Марина забыла о том, что есть люди, которые курят и пьют. Даже бизнес бабушки будто исчез из поля зрения.
– Так что ты хотела? – спросила Раяна и стала тасовать липкую колоду.
Марина смотрела, как ловко ее руки перебирают карты, и не могла вспомнить, зачем она пришла. Может, ей уже не надо? Может, ей до конца жизни сидеть в таких комнатах и слушать о чьих-то беременностях?
– Я хотела вас попросить…
Раяна начала выбрасывать по три карты на стол. Марина знала этот расклад. Ей так хотелось посмотреть, но она знала теперь, что это все неправильно. Никто не знает, что нас ждет впереди. Тем более липкие карты.
– Валет выпал, – говорила Раяна, держа в серых зубах дымящуюся сигарету. – Интересный…
– Кто? – сказала Марина быстрее, чем подумала.
– Чужой, – покачала она головой. – Дорога…
Марина таращилась в карты, которые постоянно двигала на столе Раяна. Сколько раз они с Катей умоляли Раяну раскладывать им карты на парней. Сколько раз она снимала сглазы и порчу, с которыми, кажется, обращались все девушки района. Сколько раз Раяна читала и приговаривала что-то так тихо, что не разобрать. Сколько раз она смотрела своими черными глазами, кажется, в самую душу и говорила то, что не могла знать.
– Пустая дорога, – покачала она головой. – А валет тобой интересуется. Любви нет. Не вижу. Хотя… Нет. Интерес. Даже чуть больше, чем интерес, но…
– Я хотела попросить вас притвориться моей мамой.
Раяна перестала тасовать карты и посмотрела на Марину. Ее подведенные жирным черным глаза, казалось, сверлят мозг. Марина выдержала, не опустила глаза.
– Хорошо.
– Я хожу в церковь одну. И хочу принять крещение.
– Хорошо.
«Что хорошего?» – кричала про себя Марина. Раяна затянулась и выпустила дым.
– Из-за этого валета? – Раяна еще сильнее вкрутила взгляд в Марину.
– Нет.
– Хорошо.
– Они хотят прийти и познакомиться с мамой, чтобы убедиться, что она точно согласна.
– Хорошо.
Этого дня Марина ждала с ужасом. Казалось, обман раскроют и ей придется с позором покинуть приход. Оставить друзей, которые у нее появились и подарили надежду на что-то впереди. Что-то большее, чем остаться среди терриконов и ждать смерти.
Бабушка ни о чем не догадывалась. Она выглядела довольной тем, что внучка больше не бродит вечерами по улицам, хорошо учится и даже усерднее помогает по дому. Самым сложным оказалось придумывать каждое воскресенье разные дела, но и с этим Марина справлялась. И пусть Иисус не одобряет вранья, скоро Он все ей простит.
День знакомства назначили на вечер пятницы. После школы Марина зашла в магазин за тортом и помчалась к дому Раяны. Помимо вранья ее беспокоило еще кое-что. А именно дом. Марина стеснялась даже своего дома, но дом Кати вызывал панику. Она хотела успеть до прихода миссионеров хотя бы сложить диван в комнате Кати. Она казалась самой приличной. Каково же было ее удивление, когда она увидела стол с белой скатертью, которая оказалась простыней, во дворе. Под деревом, где все время стояла железная кровать. Грязный матрас был застелен цветастым одеялом.
Раяна оказалась женщиной со вкусом. Она навесила на дерево лампочек и цветных ленточек. Марина не могла не признать это все впечатляющим. Даже туалет в конце двора куда-то затерялся. В сумерках двор выглядел прекрасно. Бархатцы, единственные цветы, каким-то образом сосредоточились вокруг стола. Все это казалось волшебством. Как двор, который Марина знала как свой собственный, так преобразился?
Марина помогла поставить на стол откуда-то взявшийся чайный сервиз и вазочки с чак-чаком. Раяна готовила его превосходно. И теперь купленный «Дамский каприз» казался верхом пошлости.
Отец Кати тоже куда-то делся. Марина даже прошлась по местам, где он мог прятаться, но не нашла его. Все выглядело идеально. Настолько идеально, что не могло быть правдой.
В пять часов миссионеры постучали в деревянную калитку. Марина вздрогнула. Где-то в глубине души она надеялась, что они не найдут этот дом, Пограничная их заплутает, сожрет. Ей вдруг захотелось все отменить. Все напряжение и все ужасы, которые она рисовала в воображении, свалились разом. Она ждала развязки. Самой безобразной.
– Привет, Марина. – Этот голос вернул в реальность. – Ит лукс эмейзинг!
Старейшина Хаггард с восторгом оглядывался, и его улыбка сняла часть напряжения. Старейшина Джонс задержался у калитки. Они о чем-то говорили с Раяной.
– Ю лук лайк Элис ин Вондерленд!
– Что?
– Алиса. – Хаггард щелкал пальцами, пытаясь вспомнить.
– Алиса в Стране чудес?
– Сейчас пять часов, и мы будем пить чай.
Марина догадалась, что он процитировал сказку, но, к своему стыду, поняла, что смотрела только советский мультфильм. Она мысленно сделала пометку прочитать текст. Ведь он сравнил ее с Алисой. Это хорошо? Советская Алиса ей совсем не нравилась.
Перед чаем старейшина Джонс прочитал короткую молитву. Марина тайком посмотрела на Раяну. Та улыбалась и щурила подведенные черным глаза. Слишком уж подведенные, заметила Марина.
Миссионеры говорили так, будто были знакомы с Раяной давно. Марина представляла, как бы отвечала мама. Конечно, она бы не накрасилась так ярко. И скорее всего, говорила бы мало и совсем не смеялась. Но как бы ни раздражала пошловатость Раяны, Марина была ей благодарна. Все шло как надо. Могло быть лучше? Возможно. Этого уже не узнать. В какой-то момент, когда во дворе стало совсем темно и фонарики на дереве стали красивее, а воздух свежее, Раяна зажгла свечи и закурила. Она сделала это так резко, что Марина не сразу это поняла, только когда до нее долетел дым, который выпустила изо рта Раяна. Марина покраснела, хоть этого и не видно в вечернем полумраке. Она готова была расплакаться от стыда, но Хаггард посмотрел на нее тем взглядом, от которого становится спокойно и тепло. Он не осуждал, – прочитала Марина в этом взгляде. Старейшина Джонс лишь запихал в рот побольше чак-чака, чтобы ничего не сказать.