Аня выводила стрелку. Правый глаз всегда давался легче. Идеально острая линия тянулась к краю брови, отчего ее голубые глаза становились выразительнее. Аня любила цвет своих глаз, но на фоне белой кожи и желтых волос они совсем терялись. И только стрелки, четкие и стройные, выделяли их. Только стрелки. Никакой помады. Помада казалась ей верхом вульгарности. Еще в школе она пробовала красить губы, но при поцелуях все размазывалось по лицу. А целовалась Аня много. И хотя сейчас гораздо реже, все-таки губы она оставляла чистыми.
Женя прошел мимо в летнюю кухню. Придумал жить там. Еще летом выбросил старые газеты, которые хранил дед. Думал, пригодятся для розжига. Печкой уже много лет никто не пользовался, да и газеты отсырели. Аня даже вымыла окна. Не потому, что Женя просил, он просил еще, когда дед был жив. А потому что чувствовала, что ему нужна помощь. Не придумав ничего лучше, Аня вымыла окна. Лучше от этого в домике не стало.
Аня докрасила левый глаз. Прищурилась – неровно. Черт с ним. Достала из холодильника торт, критически его осмотрела. Добавить бы розочек, но они не будут держаться на слоеной крошке. Свечи уже лежали в сумке. Идти ей придется пешком. Макс там уже с обеда. Могла бы попросить Женю, но он после драки с Сашей нежеланный гость. И все из-за чего? Из-за какой-то пришелицы. Катя ей сразу не понравилась. Надменная острячка. Такие раздражали Аню. Такие всегда оттягивали на себя внимание. Такие уводили чужих парней. Аня скривилась и снова посмотрела на себя в зеркало. Ее нельзя назвать красавицей, но она заполучила Макса. Усмирила его, приручила. Спрятала его от завистливых глаз. Подружки шептались, уж не приворот ли она сделала. Но Аня знала единственный способ такой, как она, удержать мужчину. И сколько бы Макс ни срывался, как шелудивый пес с цепи, в первые два года их знакомства, в конце концов только она могла дать то, что ему нужно. А теперь, когда она носит его ребенка, он и вовсе никуда не денется. Если Макс и питал иллюзии, что смешно, то сейчас они разрушены.
Эти мысли придали Ане уверенности. И даже стрелка на левом глазу показалась сносной.
Платье для беременных ничем не отличалось от ее обычных платьев. Вся ее фигура еще долго поможет скрывать положение, но для своего какого-то тайного знания Ане хотелось купить платье в отделе для беременных. С трудом удержалась от покупки пинеток в том же магазине – плохая примета. Накинув джинсовую куртку, Аня с удовольствием заметила, что та не сходится на груди. Она и раньше не сходилась, но теперь была причина. Кеды шнуровать пришлось, сидя на стуле. Она представляла, как совсем скоро это будет делать Макс, и улыбнулась.
Свет в летней кухне горел, но окна плотно зашторены. Аня подумала постучать, сказать, что она уходит, и даже подошла, прислушалась. Тишина.
– Дрочит, наверно, – сказала она шепотом.
Зачем она так сказала? Чтобы заглушить мысли. Не думать, идти дальше. Считать шаги до дома Вована. И хоть путь был неблизкий, сейчас Аня была рада пройти его. Главное – не думать. Идти вперед.
Где-то на середине пути ее догнали Карина с Юрой. Аня была так рада, что даже прослезилась. «Гормоны», – подумала она. Карина предложила пройтись вместе, а Юра с тортом поспешил на своем мотоцикле к парням, с которыми из-за переезда в центр редко виделся.
– Женя придет? – спросила Карина.
– Нет.
Аня почувствовала тяжесть в животе. «Из-за этого идиота забыла сходить в туалет», – подумала она.
– Так глупо все это, – продолжила Карина. – Столько лет неразлейвода, и так поссориться… Как у Жени вообще рука поднялась…
– Сашка сам напросился, – выдохнула Аня.
– Он, конечно, дурак, и это его обычное состояние.
– Женя заступился…
– Хочешь отдохнем? Ты так дышишь…
– Давно не ходила.
Карина сбавила шаг, и Аня задышала медленнее. Найти бы какие-то кусты, но вокруг дома, а впереди поле.
– Ань.
– Что?
– Ты про Лену знаешь?
– Что именно?
– Что она беременна.
Аня остановилась. Кусты. Хоть что-нибудь. Возле одного из домов она увидела кучу угля. Поспешила к ней. Сняла трусы, присела. Боль резанула живот, Аня напряглась. Несколько капель скатились по берду. Она напряглась сильнее, снова боль, и больше ничего. Наверное, не стоило есть черешню из компота. Аня встала, оправила платье. Карина ждала. Аня рассказала про черешню, и они двинулись дальше, по дороге вдоль поля. И хотя был только вечер, луна освещала серебром высохшие ветки амброзии. Жене бы стало плохо, будь он здесь. Ане было плохо.
Наконец они дошли до дома Вована. Как и обещал, он выправил дорожку к туалету, куда Аня первым делом направилась. Она сидела в темном деревянном домике, свет Вова так и не провел, и думала о Лене. Все вокруг вдруг решили стать беременными. И от кого? От Жени? Конечно, сейчас он самый уязвимый. Он не отвертится. Не хватит зубов. И тогда что? Лена придет со своим крутым задом и выпирающим животом к ним домой? Поэтому Женя перебрался в кухню?
Выйдя из туалета, она нашла Макса, писающего за деревом.
– О, Нюрка!
– Еще раз так назовешь…
– Я тя так люблю.
– Накушался уже?
– Сильно-сильно.
Макс шагнул к Ане, чтобы обнять, но она оттолкнула его и пошла по дорожке в дом. Света уже получила свое кольцо и теперь между глотками любимой отвертки любовалась на свой палец с плоским колечком. Вид ее разозлил Аню. Поэтому она постаралась не смотреть на Светку и на Вована. Пузатый, развалившийся на диване, он бренчал что-то на гитаре. Вскоре вернулся Макс и присоединился к попыткам Вована петь. Подпевала им и какая-то новая подруга Стаса. Или Каспера. Иногда казалось, что у них одна на двоих. Когда у Ани было хорошее настроение, она шутила, что девчонка им нужна, чтобы маскировать свою нездоровую дружбу. Наверняка кто-то из них обрюхатил эту Лену. А достанется Жене. И маме. И дяде Жорику. И ей.
Аня ревностно рассматривала обстановку. Всего две жилые комнаты. Кухня, она же прихожая, она же не пойми что с огромной кроватью, где кто только не обжимался за это лето. Новый диван, на котором валялись сейчас Вован и Макс, столик с резными ножками работы зэков, шкаф с посудой, битой по большей части. Гардины на окнах, смотрящих в глухую стену соседнего дома. В той другой комнате, Аня знала, старый разложенный диван. Раньше на его месте стояла кровать, но она занимала почти всю комнату, а Свете хотелось поставить там шкаф. Пришлось избавиться от кровати. Но Вован любил кровать, поэтому оставил ее в прихожей. Светка была худой и с большой грудью, которую она непременно выставляла в вырезе всех своих маек. На левой груди было родимое пятно. Уродливое, но Вован его обожал. Может, не только он. На прошлый день рождения он подарил ей золотой крестик, который теперь притягивал к родимому пятну и груди еще больше внимания.
Макс уснул. Он всегда засыпал пьяным. Это Ане в нем нравилось. Вована сразу тянуло на приключения, отчего и случались все конфликты. Как-то он сломал Юре челюсть, а на следующий день ничего не помнил. Не помнил, что ударил брата за то, что тот хотел уложить его спать. Приди она раньше, уследила бы за Максом. Теперь придется его оставить. Раньше она могла дотащить его до дома, теперь ей нужно беречь себя.
«Дурацкий сюрприз и дурацкая вечеринка», – подумала Аня, когда прощалась со Светой и Кариной. Юра вызвался подвезти Аню, но она отказалась. Торт так и остался стоять с двадцатью одной прогоревшей свечой.
Несмотря на почти полночь, было тепло, но Аня мерзла. Она попыталась застегнуть на широкой груди свою джинсовую куртку – тщетно. Надо было забрать рубашку Макса или попросить куртку у Светы. Аня было повернулась снова к дому, но живот снова резануло, как и мысль голову. Вдруг она увидит то, чего не должна. Нет. Все это вздор. Дела давние. Никому это сейчас не интересно. Разве что Стасу с Каспером…
Аня торопилась. Ходить ночью одной ей никогда не нравилось. Она не была отчаянной, как ее подруги, которые могли даже подраться с заведомо более сильным противником. Как-то, когда Марчелла не была еще Марчеллой, они возвращались с дискотеки в центре пешком, не было денег на такси. В районе вокзала за ними увязался пьяный парень. Он шатался, падал, но продолжал идти следом. Тогда Марчелла подгадала, когда он снова споткнется, развернулась и с разбегу ударила ногой в живот. Силу она не рассчитала, парень упал и не шевелился. Аня хотела убежать, но Марчелла склонилась над ним, и в тот момент он схватил ее за ноги и повалил на землю. Весь его хмель куда-то улетучился, он вдруг стал трезв и расчетлив. Сжал коленями руки Марчеллы, а ее ноги никак не доставали до него. Аня несколько мгновений стояла парализованная, раздумывая убежать. Она бы убежала, если б не Киря. Он спас ее от вины длиною в жизнь.
Не самое лучшее время вспоминать такие истории. С Марчеллой они перестали общаться, с Кирей так и не начали. Кажется, они какое-то время были парой. А потом Марчелла стала Марчеллой, и Аня никогда не узнавала ее на улице.
На Одоевского горел фонарь, и Аня вздохнула. Скоро она окажется в своей спальне, куда попадает его свет. Но Ане нравится свет уличного фонаря. Она бы не смогла, как Женя, смотреть на мрачный сад.
В доме света не было. Мама, наверное, уже спала. Окна кухни, хоть и были завешаны, светились. Аня подумала пройти мимо, но остановилась. Зачем-то прислушалась. Было тихо. Аню раздражала тишина. Она часто засыпала в наушниках или под звуки маленького черно-белого телевизора, который ей отдал дядя Жорик.
Аня подошла ближе, взялась за ручку и считала. Один, два, три. Зачем? Рванула дверь. Так она не заскрипит.
За круглым столом без старой клеенчатой скатерти сидел Женя. Кажется, спал. На столе пиво и сушеная рыба, смрад которой стоял во всей комнате. Аню затошнило. На железной кровати, поджав под себя ноги, сидела Лена и ела из тарелочки черешню из компота, сплевывая косточки в руку. Аня быстро подумала, что ягоды в следующий раз лучше лущить.
– А тебе не пора? – спросила Аня, чтобы нарушить тишину.