– А ты чего сидишь? – спросила она. – Не идешь к Стасу?
– Нет.
– Ты, конечно, совсем затворником стал.
– Да, сынок, сходи развейся.
Женя посмотрел на Аню. В ее голубые глаза.
– А девчонки там будут?
– Ну ты и козел.
Женя допил чай и вернулся к себе в комнату. Лучше пораньше лечь спать, чтобы встать завтра на смену. Он уже месяц работал с дядей Жориком на молочном заводе. Он просто настраивал оборудование, как ему говорил дядя Жорик. К лету он скопит деньги и отправится на море. Он обязательно поедет на море летом. Женя почесал голову, потом шею и руки. Разделся и лег в прохладную постель. В окне кружили крупные снежинки.
Аня, красивая своей беременной красотой, сидела во главе стола. Так было удобнее класть маленькие ступни на колени Макса, чтобы он массировал их.
– Можно рыбу убрать? – говорила она.
И Стас убирал рыбу.
Карина с Юрой, как всегда, сидели на одном стуле. Юра – на стуле, Карина у него на коленях.
Вован настраивал гитару, чтобы спеть Свете любимую «Кукушку».
Каспер сидел на диване между Леной и Стасом.
– Санька не хватает, – говорил он. – И Женька.
Саша сидел в учебном классе и читал письмо от Кати. Он получал от нее письмо каждый месяц. Она рассказывала, как живет в другой стране. Рассказывала про свадьбу. Рассказывала про свой новый дом. Рассказывала про друзей. Она прислала Саше фотографию. На ней Катя обнимала за шею своего мужа. Игорь был высоким. Намного выше Кати. Намного выше Саши. И волосы у него были черные, мягкие и длинные. «Педик», – подумал Саша и провел рукой по своему неровному русому ежику.
Катя лежала в белом халате на кушетке и стонала.
– Я не хочу, – плакала она.
– Что значит «не хочу», – ухмылялась акушерка. – Там же не оставишь.
– Можно просто достать.
– Давай разочек поднажми, и достанем. Давай, вдох, вдох, вдох, выдох.
Катя напряглась так сильно, что глаза покраснели и синяя вена на лбу вздулась. И снаружи раздался крик. Кричал ее сын. Светловолосый, с мутными глазами. Семимесячный. Она обняла его и заплакала.
Киря курил на веранде. Мастерская еще работала. Кто-то менял колеса. Валентин сидел за столом в передней комнате и заполнял квитанции. В домике Сережа смотрел телевизор. Телевизор подарил им Федя в честь завершения сделки.
Киря курил. Он много курит, когда выпьет. У Ангелины Васильевны такой самогон, что от него быстро пьянеешь и хочется много курить. Он ходил к ней сам. Хотел увидеть Марину. Может, забрать ее. Марины не оказалось дома. Но дома была ее мама с новым мужем.
Киря сидел и курил, смотрел, как снег крупными хлопьями ложится на двор. И думал о Марине. Взять бы ее на руки, как тогда, и унести, и спрятать. Только для себя.
Он докурил, выбросил окурок и вошел в дом. Валентин не поднял головы. В комнате было тепло. На диване за столом сидел Сережа и смотрел телевизор. Хороший, с плоским экраном.
– Скучно сидим, Сережа.
– Предложения?
– Девчонок надо позвать.
– Сделаем.
Сережа поднимается из-за стола, надевает фуражку и, пошатываясь, выходит из дома.
– Валек, – кричит Киря. – Айда к нам.
– А платежки ты сам заполнишь?
– Нет, это без меня.
– Во-во.
– Завтра заполнишь. Иди выпьем. Сейчас девочки будут.
Валентин закрывает книгу. Складывает бумаги в ящик. Входит в комнату.
– Тоска, Кирюш?
– Тоска.
– Ниче, ниче. Будет еще.
Раяна и дядя Витя слушают радио. Радиоспектакль «На дне». Раяна приготовила чак-чак. Они пьют крепкий чай и едят чак-чак. Они еще не знают, что стали бабушкой и дедушкой. Они еще не знают, что летом вернутся в Казахстан, чтобы растить внука. Они еще не знают, что их внук блондин. Раяна так и не посмотрела в карты, что рассыпала, когда утром звонила дочери, а та не взяла трубку.
Ангелина Васильевна смотрит на брюхо Зорьки. «Скоро отелится», – думает Ангелина Васильевна. Будет бычок. Зорька лежит и нехотя жует сено. Ангелина Васильевна думает: хорошо, что дочь вернулась. Хорошо, что появился зять. Он поможет откормить бычка.
Старейшина Хаггард поет «Тихую ночь» и думает о маленьком приходе в маленьком южном городке с терриконами. Он выучил это слово не сразу. Раскатистое «р» не поддавалось. Язык не слушался и только перегонял слюну по нёбу. Терриконы. Странные горы.
Старейшина Хаггард вспоминает свой старый приход. Вспоминает крещение. Как он опустил девочку в воду и все вдруг стало белым. Это длилось так долго, что он стал сомневаться, не сон ли это. Но это был не сон. Это было таинство крещения, которое он не забудет никогда. И никогда такое не повторится.
Старейшина Хаггард поет «Тихую ночь» и думает о доме. Уже летом он вернется в родную Юту. Женится. А через год у него родится дочь Мэри. В честь Матери Христа, конечно. Он напишет Марине письмо. И она пришлет ответ. Он напишет еще одно, но не отправит.
Маша с мамой говорят с сестрой Мариной из Кейптауна. Сестра Личарская, так зовут Марину в миссии, рассказывает о непроходимой бедности местного населения и благости церкви, что выделяет им немалый бюджет на борьбу с этой бедностью. «Но бороться с бедностью тут, – говорит сестра Личарская, – все равно что бороться с морскими волнами на мысе Доброй Надежды». Маша очень хочет в миссию. Она отправится сразу после школы. В Индонезию.
Геннадий гуляет по парку. Нателла не захотела мерзнуть. Осталась дома. Геннадий смотрит, как кружат белые хлопья, и благодарит Бога за это рождественское чудо.
Геннадий садится на лавку, припорошенную снегом, и достает из внутреннего кармана плоскую бутылку. Мысленно читает молитву и делает глоток. Потом еще один. И еще. Закручивает крышку, выбрасывает в урну. Бутылка громко звенит. Человек с собакой оборачивается, собака лает. Геннадий улыбается.
Он встает с лавки, отряхивает брюки и идет по центральной парковой аллее.
Вода в карьере блестит. Белые снежинки не оставляют ряби. Камни вокруг отливают серебром. Луну не видно за снежными облаками. Чей-то тихий смех и плеск воды. По ровной глади плывет лодка. В лодке Бут и Марчелла. Он гладит ее по длинным русым волосам, а она гладит его небритое лицо. Он целует ее руку. Она смотрит на него и улыбается.
– Тебе не холодно? – спрашивает Бут.
– Нет. Совсем не холодно.
– А мне холодно. Очень холодно.
– Я тебя согрею.
И Марчелла обнимает Бута и прижимает его голову к груди, целует его лысую макушку.