[77], – отвечает работник, подавая Адди чашку чая мате.
Адди выходит с чашкой на крыльцо, где разворачивает стул лицом к западу, к берегу Рио. С тех пор как их корабль приплыл в Южную Америку, он полюбил горький вкус мате. Он подносит чашку к губам и впитывает безмятежное утро, аромат тропиков, вездесущее птичье пение. В нормальных обстоятельствах он закрыл бы глаза и наслаждался красотой. Но обстоятельства, конечно, далеки от нормальных. Слишком многое стоит на кону, чтобы он мог действительно расслабиться. И поэтому он всматривается в береговую линию, вспоминая последние несколько месяцев: чего ему стоило добраться до этого острова у берегов Бразилии.
Как оказалось, рыбак, которого он выбрал в Танжере, несмотря на убогость своего ялика, смог доставить Адди и Лоубиров до Тарифы. Оттуда они на автобусе поехали на север, в Кадис, где им сказали, что через неделю в Рио отплывает испанское судно «Мыс Горн».
– Я продам вам билеты, – сказал агент в Кадисе, – но не могу гарантировать, что вам разрешат сойти на берег с просроченными визами.
Они не это хотели услышать, но, насколько они знали, «Горн» был их единственной надеждой. Это предположение подтвердилось, когда они начали узнавать в порту лица других пассажиров «Альсины» – пассажиров, которым тоже посчастливилось пересечь Гибралтарский пролив и добраться до Кадиса. Адди и Лоубиры, не теряя времени, купили билеты в один конец на «Горн», успокаивая себя тем, что, если доберутся до Южной Америки, их не отправят обратно.
Когда они наконец поднялись на борт корабля, Адди был вынужден признать, что у него за душой осталась лишь горстка франков. В Бразилии ему придется начинать практически с пустыми руками – правда, с которой он боролся, пока «Горн» шел на юго-запад в сторону Рио. Плавание заняло десять дней. Беженцы на борту почти не спали, поскольку при посадке их предупредили, что как минимум полдюжины судов до них отправили обратно в Испанию – эта весть породила у некоторых мысли о самоубийстве.
– Я спрыгну, клянусь, – сказал один испанец Адди, – я убью себя, прежде чем это сделает Франко.
Адди, Элишка и мадам Лоубир цеплялись за свои просроченные визы и упорную надежду, что капитан «Альсины», как и обещал, смог отправить телеграмму в бразильское посольство в Виши. Может быть, если петиция достигла Соуза Дантаса, посол поможет. Даже если не достигла, всегда есть шанс, что президент Бразилии, Жетулио Варгас, войдет в их положение и продлит их документы по прибытии. В конце концов, не их вина, что путешествие так затянулось.
Семнадцатого июля «Мыс Горн» наконец пришвартовался в Рио, и, по какой-то счастливой случайности, пассажирам разрешили сойти на берег. Адди был на седьмом небе от счастья. Однако свобода оказалась недолгой. Через три дня к порогу Адди, Лоубиров и еще тридцати семи пассажиров «Альсины», прибывших на «Горне» с просроченными визами, пожаловала бразильская полиция и препроводила их обратно в порт, где их посадили на грузовое судно и отправили за семь километров от берега, на Илья-дас-Флорис, где они теперь содержатся.
– Нас держат в заложниках, – возмущалась мадам Лоубир после первого дня на острове. – C’est absurde[78].
Им не объяснили причин задержания. Они могли только предполагать, что это из-за просроченных виз, и это подозрение подтвердилось, когда один из пассажиров, свободно говоривший на португальском, подсмотрел письменное уведомление, в котором говорилось о намерении Варгаса отправить беженцев обратно в Испанию.
Адди делает еще глоток чая. Он отказывается верить, что после шести месяцев закончит там же, откуда начал, в раздираемой войной Европе. Пассажиры «Альсины» смогли добраться сюда. Наверняка кто-нибудь убедит президента разрешить им остаться. Может быть, дядя Элишки – в те первые дни в Рио они жили у него. Он производил впечатление хорошего человека. У него есть деньги. Но, с другой стороны, какой доступ у обычного человека к президенту? Им нужен кто-то влиятельный. Как часто говорит мадам Лоубир: «Когда смажут нужные руки, мы получим наши визы». У Лоубиров есть средства на взятку, но кому принадлежат эти «нужные» руки, Адди понятия не имеет. Он уверен, что, не имея контактов в Бразилии, без знания языка и без сбережений мало чем может помочь. Он сделал все что мог, чтобы доставить их сюда, остальное, как ни тяжело ему это признавать, не в его власти.
Лоубиры говорят, что на данный момент вся их надежда на Хагенауэра, пассажира «Альсины», чей дед в Рио имеет отдаленное отношение к бразильскому министру иностранных дел. Неделю назад Хагенауэр дал взятку охраннику на острове, чтобы тот передал его деду письмо с описанием ситуации, в надежде, что его дед затем передаст просьбу министру иностранных дел от имени беженцев. По всеобщему мнению, план выглядел перспективным. Однако, пока он не будет реализован, оставалось только ждать.
Адди допивает чай и держит чашку в ладонях, его мысли обращаются к Элишке, к месту в основании шеи, куда она поцеловала его прошлым вечером, прощаясь, чтобы получить свой «сон красоты». В Дакаре они решили, что им суждено пожениться. Мадам Лоубир была крайне возмущена этой идеей. Но Адди не смущает ее неодобрение. Со временем, уверяет он себя, он убедит Гранд-даму в том, что достоин руки ее дочери.
Он наблюдает за идущей к порту баржей и гадает, как это частенько бывает, что его семья подумает об Элишке. Она умна, и она еврейка. Она неравнодушная и правильно говорит, умеет спорить. Наверняка его братья и сестры высоко ее оценят. Папа тоже. Но вот мама? Иногда он слышит голос Нехумы, говорящий ему, что он вляпался по полной, – предупреждающий, что Элишка слишком избалованная, чтобы стать Адди такой женой, которую он заслуживает. Она избалована, это он признает, но понимает, что это не истинная причина, по которой его мама была бы против.
– Отношения начинаются с честности, – когда-то сказала ему Нехума. – Это основа, потому что любить – значит делиться всем: мечтами, неудачами, самыми глубокими страхами. Без этих истин отношения разрушатся.
Адди провел много часов, обдумывая мамины слова, стыдясь признать, что, несмотря на все их с Элишкой разговоры о Праге, Вене и Париже – этих ярких кадрах их довоенной жизни, – он все еще не способен свободно говорить с ней о своей семье. Прошло почти два года с тех пор, как он последний раз получал весточку от родителей. Два года! Внешне он сохраняет свойственную ему жизнерадостность, но внутри неопределенность разрывает его на части. Он теряет голову. Элишка, наоборот, бойкая и остроумная и, похоже, уверена в своем будущем. Адди инстинктивно знает, что она не сможет понять, почему ночами ему снится Радом, а не Рио, почему он часто мечтает проснуться дома, в своей старой спальне на Варшавской улице, несмотря на обстоятельства. Он проводит большим пальцем по ободку чашки. Элишка тоже пережила потери, он знает. Она тяжело переживала уход отца – и, возможно, поэтому убедила себя, что нет смысла жить прошлым. Адди начал понимать, что мир Элишки не предназначен для размышлений о прошлом, для печали.
«Тебе не нужно выбирать между Радомом и Рио, – напоминает себе Адди. – По крайней мере сейчас. Сейчас ты здесь, на почти пустынном острове в Южной Америке, с любимой женщиной». Адди закрывает глаза, пробуя на миг представить жизнь без Элишки. Жизнь, в которой ничто не связывает его с их общими европейскими корнями. Жизнь без ее улыбки, ее прикосновения, ее непоколебимой способности находить радость во взгляде вперед, а не назад. Но не может.
Глава 25Яков и Белла
Окрестности Радома, оккупированная Германией Польша
конец июля 1941 года
Яков и Белла скрючились за продуктами у заднего борта грузовика, прижав колени к груди и опираясь друг на друга, чтобы не упасть. Франка, ее родители Моше и Терза и брат Салек прячутся у противоположного борта. Впереди ругается водитель. Скрипят тормоза, и грузовик начинает останавливаться. После выезда из Львова они останавливались всего два раза, чтобы заправиться. В остальном, согласно указаниям Сола, они двигались на северо-запад, к Радому.
Теперь грузовик медленно ползет. Через борта слышны голоса. Немцы.
– Anhalten![79] Остановить машину!
– Не останавливайтесь, – громко шепчет Яков. – Пожалуйста, не останавливайтесь.
Что будет, если их обнаружат? У них с собой фальшивые документы, но очевидно, что их перевозят незаконно. Зачем еще им прятаться?
Рядом с Яковом невозмутимо молчит Белла. Как будто, потеряв Анну, она стала невосприимчива к страху. Яков никогда не видел ее такой безутешной. Он готов на что угодно, чтобы помочь ей. Если бы только она поговорила с ним. Но он до сих пор видит по ее глазам, что ей еще слишком больно, рана слишком свежа. Ей нужно время.
Он обнимает Беллу одной рукой, прижимая ближе, пока грузовик останавливается, и мысленно готовится просить. Он предложит немцам фотоаппарат, если они разрешат им ехать дальше. Но так же быстро, как грузовик остановился, он кренится, взревев двигателем. Их резко наклоняет, и на секунду кажется, что они балансируют на двух колесах. Под действием силы тяжести коробки начинают падать. Снаружи голоса немцев становятся громче, злые и угрожающие. Грузовик набирает скорость, раздаются выстрелы, пули пробивают деревянные борта в нескольких дюймах над головой Якова, оставляя за собой две маленькие дырочки. Посреди этого хаоса они с Беллой пригибаются как можно ниже, опустив головы между колен. Яков одной рукой прикрывает свою голову, а другой – голову Беллы, молясь под натужный рев и хлопки мотора. «Быстрее. Езжай быстрее». Треск выстрелов преследует их еще долго после того, как стихают крики.
Сначала Белла возражала против возвращения в Радом, цепляясь за надежду, что Анна еще может быть жива.
– Я должна разыскать сестру, – рявкнула она, удивив Якова злостью в голосе.