– Селим, – начинает Генек.
Он замолкает, облизывает губы, испытывая неловкость за свое счастье, в то время как Селим, возможно, потерял всех.
– У нас с Хертой сын. Он родился в Сибири. В марте ему будет два года.
Селим кажется довольным. Он улыбается.
– Мазаль тов, брат. Как назвали?
– Юзеф. Мы зовем его Зе.
Некоторое время мужчины смотрят в пол, не зная, что еще сказать.
– Как назывался твой лагерь в Казахстане? – наконец спрашивает Генек.
– Долинка. Я был врачом там и в ближайшем городке.
Генек кивает, пораженный мыслью, что понадобились лагерь для военнопленных, амнистия и армия, чтобы Селим мог заниматься профессией, которую ему запрещали в Радоме.
– Жалко, что у нас в лагере не было парочки таких врачей, – говорит он, качая головой.
– Где ты был?
– Честно говоря, понятия не имею. Ближайший город назывался Алтынай. Сраная дыра. Единственное, что там случилось хорошего, это Зе.
Селим вопросительно смотрит на исхудавшего Генека.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Ой. Да, хорошо, только живот болит. Алтынай меня доконал. Проклятые Советы. Доктор думает, что это язва.
– Я лечил много таких. Если не станет лучше, дай мне знать. Посмотрю, чем смогу помочь.
– Спасибо.
С другого конца палатки Селима зовет пациент, и он машет планшетом.
– Мне надо идти.
– Конечно, – кивает Генек.
Но когда Селим поворачивается, ему в голову приходит кое-что и он снова касается плеча зятя.
– Подожди, Селим, пока ты не ушел. Я думал, что надо написать в Красный Крест, теперь, когда меня можно найти через армию.
Друг Генека, Отто, именно так сумел связаться со своим братом, и Генека не оставляла мысль, что и ему может повезти.
– Может, пойдем вместе? Заполним бумаги, отправим телеграммы?
Селим кивает.
– Стоит попытаться.
Они договариваются встретиться через несколько дней в отделении Красного Креста в Тель-Авиве. Селим сует планшет под мышку и снова поворачивается.
– Селим, – говорит Генек, позволяя улыбке расплыться на лице. – Я правда очень рад тебя видеть.
Селим возвращает улыбку.
– И я, Генек. Увидимся в воскресенье. С нетерпением жду знакомства с твоим сыном.
Возвращаясь на свою койку, Генек качает головой. Селим в Палестине, кто бы мог подумать. Это хороший знак, по-другому просто не может быть. Он не ограничит поиски одной Польшей, решает Генек. Он отправит телеграммы в отделения Красного Креста по всей Европе, Ближнему Востоку и обеим Америкам. Если родные живы, они тоже обязательно будут на связи с местными службами.
Он забирается обратно на койку и ложится, положив одну руку на сердце, а вторую – на живот, где боль на мгновение утихла.
19 апреля – 16 мая 1943 года – восстание в Варшавском гетто.В процессе ликвидации Варшавского гетто Гитлер вывез и уничтожил около 300 000 евреев. Оставшиеся 50 000 тайно планировали вооруженный ответный удар. Восстание началось накануне Песаха, в начале завершающего этапа ликвидации. Жители гетто отказывались уезжать и сопротивлялись немцам почти месяц, пока нацисты не прибегли к планомерному разрушению и поджогам. Тысячи евреев погибли в боях и заживо сгорели или задохнулись. Переживших восстание отправили в Треблинку и другие лагеря смерти.
Сентябрь 1943 года. Солдат Андерса, расквартированных в Тель-Авиве, мобилизуют и отправляют в Европу на итальянский фронт. Жены и дети остаются в Тель-Авиве.
Глава 44Халина
Варшава, оккупированная Германией Польша
октябрь 1943 года
– Садитесь, – шипит офицер, показывая на металлический стул напротив своего стола в маленьком полицейском участке вокзала.
Халина сердито поджимает губы. Стоя она чувствует себя более уверенной.
– Я сказал: садитесь.
Халина подчиняется. Теперь ее глаза на одном уровне с дулом пистолета на поясе у немца.
Всего лишь вопрос времени, понимает она, прежде чем ее удача закончится.
Уходя из квартиры в центре Варшавы этим утром, она поцеловала на прощание Адама и напомнила ему, что вернется поздно. Она планировала после работы отправиться на вокзал, доехать до Вилянува, потом пройти четыре километра от станции до дома Горских, чтобы увидеться с родителями и отдать Горским плату за октябрь. Она собиралась побыть часик и вернуться в Варшаву. Она уже три раза ездила в Вилянув, и до сих пор фальшивые документы, необходимые для покупки билетов, посадки на поезд и выхода из него, работали без осечек.
Однако сегодня она успела только купить билеты на вокзале Варшавы и ждала поезда, когда к ней подошел служащий гестапо, тайной полиции Гитлера, и потребовал показать документы.
– Зачем они вам? – спросила Халина на польском (она свободно говорит по-немецки, но знает, что гестапо с подозрением относится к полякам, говорящим на немецком).
– Обычная проверка, – ответил гестаповец.
Он изучил ее удостоверение и попросил назвать фамилию и дату рождения.
– Бжоза, – уверенно ответила она. – Семнадцатое апреля тысяча девятьсот семнадцатого года.
Но при подходе поезда офицер покачал головой.
– Вы идете со мной, – сказал он, взяв Халину за предплечье и ведя ее по вокзалу.
– На кого вы работаете? – интересуется офицер.
Он остался стоять.
Халина познакомилась со своим новым работодателем, герром Деном, всего две недели назад. Он присутствовал на званом ужине в доме ее предыдущего нанимателя, где она работала горничной и помощницей по кухне. Ден – австриец, успешный банкир шестидесяти лет. Халина вспоминает вечер, когда впервые подавала ему ужин, как внимательно он следил за ее работой. Он, определенно, был впечатлен, что неудивительно: Халина выросла в доме с кухаркой и горничной, она знает толк в хорошем обслуживании. Позже тем же вечером Ден удивил Халину. Она стояла у кухонной раковины и не заметила, что он вошел, пока он не оказался рядом.
– Шопен? – спросил он, застав ее врасплох.
– Простите?
– Мелодия, которую вы только что напевали, это Шопен?
Она даже не осознавала, что напевает.
– Да, – кивнула она. – Полагаю, что так.
Ден улыбнулся.
– У вас хороший музыкальный вкус, – сказал он, прежде чем повернуться и уйти.
На следующий день она получила уведомление от своего агентства по трудоустройству, что со следующей недели начинает работать на Дена. Подозревает он о том, что она еврейка, или нет – Халина понятия не имеет. Кажется, пока она ему нравится.
– Я работаю на герра Герарда Дена, – говорит Халина, вздыхая, словно вопрос ее раздражает.
– Чем он занимается?
– Глава Банка Австрии в Варшаве.
– В чем заключаются ваши обязанности?
– Я горничная.
– Его телефон?
Халина называет номер телефона банка по памяти и ждет, пока офицер звонит. Проклятые проверки. Проклятое гестапо. Проклятые поляки, которые постоянно стучат немцам, выдают евреев. За что? За килограмм сахара? Дружба больше ничего не значит. Она поняла это в Радоме, в тот день, когда ее школьная подруга Сильвия сделала вид, что не знает ее, когда она проезжала мимо по дороге на свекольную ферму, – и часто видела напоминания здесь, в Варшаве, когда ее несколько раз обвиняли в том, что она еврейка.
Не только подозрительная жена хозяина квартиры. Еще была знакомая ее предыдущего нанимателя, немка, которая однажды проследила за ней и, проходя вплотную по тротуару, злобно прошептала:
– Я знаю твою тайну!
Не подумав, Халина потащила ее в переулок, сунула в руку недельную плату и сквозь зубы велела держать рот на замке, и только потом поняла, что безопаснее было бы не признаваться никому. Вскоре после этого, опасаясь, что если не давать ей еще денег, то женщина раскроет ее личность работодателю, Халина нашла новую работу.
Еще был солдат вермахта, который знал Халину по Львову, до того, как она взяла новую фамилию. Она выбрала осторожный способ прощупать его и пригласила выпить чашечку эспрессо в нацистском кафе на улице Пекной. Она врубила очарование на полную катушку и болтала с ним целый час, так что под конец солдат выглядел более влюбленным, чем любопытным по поводу ее прежней жизни. На прощание она поцеловала его в щеку, интуиция подсказывала, что если он и помнит ее настоящее имя, то сохранит его в тайне.
Конечно, она ничего не могла поделать с поляками, которых услышала на Хлодной улице в мае, когда в последнем отчаянном усилии подавить восстание СС разрушило гетто до основания и ликвидировало оставшихся жителей.
– Эй, смотрите, евреи горят, – сказал один из поляков, когда Халина проходила мимо.
– Они получили по заслугам, – провозгласил другой.
Халине потребовалась вся сила воли, чтоб не схватить мужчину за грудки и не тряхнуть. В тот день она чуть не отбросила свою арийскую личину, чтобы сражаться вместе с евреями в восстании. Сопротивляться немцам независимо от того, насколько обреченной была попытка. Но она напомнила себе, что должна думать о родителях. О сестре. Она должна оставаться в безопасности, чтобы уберечь семью. И поэтому она смотрела издалека на горящее гетто, и сердце ее переполняли скорбь и ненависть, но еще и гордость: никогда до этого она не видела такого героического акта самообороны.
Офицер прижимает трубку к уху и сердито смотрит на нее. Она отвечает таким же вызывающим гневным взглядом. Через минуту на другом конце провода отвечают.
– Я бы хотел поговорить с герром Деном, пожалуйста, – говорит офицер.
Следует долгая пауза, затем в трубке раздается другой голос.
– Герр Ден. Прошу прощения за беспокойство. У меня на вокзале есть кое-кто, утверждающий, что работает на вас, и у меня есть причины считать, что она не та, за кого себя выдает.
Молчание. Халина перестает дышать. Она сосредотачивается на своей позе: плечи вниз, спина прямая, колени и ступни плотно прижаты друг к другу.
– Она утверждает, что ее фамилия Бжоза. Б-Ж-О-З-А.