Хан подвигает по столу лист бумаги.
– Фрау Бжоза. Ваши документы об освобождении.
Мгновение Халина таращится на него. А потом на документы.
– Фрау Бжоза, похоже, ваш арест был необоснованным.
Она поднимает глаза.
– Мы несколько месяцев пытались связаться с вашим боссом, герром Деном. Оказалось, что его банк закрылся. Но мы наконец нашли его, и он подтвердил, что вы та, за кого себя выдаете. – Хан крепко сцепляет пальцы. – Похоже, произошла ошибка.
Халина выдыхает. По позвоночнику ползет закипающий гнев, пока она смотрит на мужчину перед собой. Она провела в заключении почти четыре месяца, ее били и морили голодом. Она непрерывно беспокоилась о семье. И что теперь? Равнодушное извинение? Она в ярости открывает рот, но слова не идут. Вместо этого она сглатывает. И когда ее накрывает облегчение, смягчая гнев, у нее кружится голова. Кабинет вращается. Впервые в жизни у нее нет слов.
– Вы свободны, – говорит Хан. – Можете забрать свои вещи перед выходом.
Халина моргает.
– Вы понимаете? Вы можете идти.
Она упирается обеими руками в подлокотники стула и встает.
– Спасибо, – шепчет Халина, обретя равновесие.
«Спасибо, – шепчет она, на этот раз мысленно, – герр Ден». Он снова это сделал. Спас ей жизнь. Она не знает, сможет ли когда-нибудь отплатить ему. Ей нечего дать ему. Как-нибудь, когда-нибудь она найдет способ. Но сначала нужно связаться с Адамом. «Прошу, пусть он будет жив. Пусть семья будет жива».
В тюремной конторе она забирает свою сумочку и одежду и идет в уборную переодеться. Блузка и юбка кажутся коже роскошью, но внешний вид повергает ее в шок.
– О боже, – шепчет Халина, заметив свое отражение в зеркале над раковиной.
Глаза красные, кожа под ними цвета баклажана. Синяки на скулах побледнели до бледно-зеленого, но порез над правой бровью, широкий и покрытый черной коркой, вокруг которой кожа покраснела от воспаления, выглядит страшно. Волосы просто катастрофа. Наклонившись над раковиной, Халина складывает ладони ковшиком и умывается. Наконец она достает из сумочки заколку и, несколько раз расчесав пальцами белокурую прядь, закалывает ее сбоку в попытке прикрыть рану над бровью.
Сложив потрепанный тюремный комбинезон, она кладет его на пол, потом роется в сумочке, где каким-то чудом находятся часы и бумажник. Денег, которые предназначались Горским, конечно же, нет. Но ее фальшивое удостоверение на месте. Разрешение на работу. Карточка с адресом Дена. И – сердце уходит в пятки, когда она чувствует его под мягкой подкладкой, – удостоверение Адама. Его настоящее удостоверение. С настоящей фамилией – Эйхенвальд. Халина и Адам обменялись своими удостоверениями в начале войны, вскоре после свадьбы. Это была идея Адама.
– Никогда не знаешь, когда они могут снова понадобиться, – сказал он, – а до тех пор лучше не давать никому шанса найти их у нас.
Халина распорола подкладку сумочки и зашила удостоверение Адама под нее. У нее не было времени достать его после ареста, перед тем как сдать сумку гестапо. Немцы его не нашли. Вздохнув от облегчения из-за их оплошности, Халина покидает тюрьму так быстро, как только позволяют распухшие суставы.
На улице январский ветер хлещет в лицо. Булыжную мостовую покрывают пятна снега и льда. Она приехала в начале октября, когда погода еще была относительно теплой, к тому же, отдала свое зимнее пальто Пинкусу. Ее легкий плащ не справляется с зимним холодом. Халина поднимает воротник и сует руки в карманы, недовольно щурясь на яркое солнце. Не обращая внимания на режущий щеки ветер и стреляющую боль в коленях, она быстро идет, стремясь как можно больше увеличить расстояние между собой и Монтелюпих и обдумывая, что делать дальше.
На улице Каменной она останавливается возле газетного киоска и в первый раз после выхода из тюрьмы понимает, что не видела на улицах ни одного немца. Она просматривает газеты, с восторгом читая, что три дня назад советские войска взяли Варшаву. Что нацисты начали отступать из Кракова. Что во Франции немцы покидают Арденны. Это хорошие новости! Может быть, гулявшие по Монтелюпих слухи, правда, может быть, скоро война закончится.
Халина высматривает в небольшой толпе собравшихся около киоска поляков кого-нибудь, кто мог бы направить ее по адресу герра Дена. Хан сказал, что банк закрылся, но, может быть, в связи с отступлением немцев его снова открыли. Ведь они же смогли с ним связаться. Если его нет в банке, ей придется разузнать его домашний адрес. Она пойдет к нему. Поблагодарит. Пообещает возместить расходы, а потом попросит взаймы. Только чтобы хватило на еду и проезд до Варшавы, где она найдет свою семью невредимой.
Глава 53Халина и Адам
Вилянув, оккупированная Советами Польша
февраль 1945 года
– Вот здесь налево, – говорит Халина, и Адам поворачивает «Фольксваген» на узкий проселок, ведущий к домику Горских.
– Спасибо, что поехал, – добавляет она.
Сидящий за рулем Адам смотрит на нее и кивает.
– Не за что.
Халина кладет руку ему на колено, глубоко признательная сидящему рядом мужчине. Она никогда не забудет тот день, когда вернулась из Кракова в свою квартиру в Варшаве, где он ждал ее. Мила, Фелиция, Яков и Белла тоже были там. Ее чувства, когда она увидела их, своих родных, не поддаются описанию. Однако эйфория испарилась, когда Адам сказал, что ничего не знает про Франку и ее семью. Они все еще не нашлись. Его собственные родители, два брата и сестра с двухлетним сыном тоже пропали, вскоре после того как Халина уехала в Краков. Адам отчаянно пытался найти их, но безуспешно, и Халина чувствовала, как он страдает.
Сначала она пожалела, что попросила его поехать с ней в Вилянув, но понимала, что он ни за что не отпустит ее одну и что, если она приедет в пустой дом или Горские сообщат ей плохие новости, у нее не будет сил вернуться в Варшаву.
Адам останавливает «Фольксваген», и Халина смотрит на домик Горских сквозь запыленное лобовое стекло. Он выглядит поврежденным, как будто его потрепала война. На крыше не хватает с десяток досок, а белая краска начала облезать со ставней, как кора с березы. На ведущей к двери дорожке из голубого сланца проросли сорняки. У Халины скручивает желудок. Дом выглядит заброшенным. Адам сказал, что зимой дважды писал Горским, чтобы проверить, как у них дела, обещая прислать деньги, как только появится возможность, но ответа так и не получил.
Халина проводит пальцами по безобразному шраму над бровью, а потом убирает руку в карман, где лежит конверт со злотыми – половина суммы, которую одолжил ей герр Ден, когда она наконец-то нашла его в Кракове. Семь месяцев прошло с тех пор, как она отвозила Горским деньги, как в последний раз видела родителей, и она изо всех сил старается не бояться, что худшие из ее кошмаров сбылись.
– Только будьте там, – шепчет Халина, отгоняя ужасные сценарии, придумывать которые поднаторел ее мозг: что Горские, не имея средств, были вынуждены оставить ее родителей на железнодорожном вокзале на произвол судьбы с фальшивыми удостоверениями; что сестра Марты, шныряя вокруг, обнаружила ложную стену за книжным стеллажом и пригрозила выдать Альберта за укрывательство евреев, если он от них не избавится; что сосед увидел на заднем дворе развешенное для просушки белье ее родителей, подозрительно большее по размеру, чем у Горских, и донес на них в «Синюю полицию»; что неожиданно явились гестаповцы и обнаружили ее родителей до того, как они успели спрятаться в тайнике. Варианты были бесконечны.
Адам выключает двигатель. Халина набирает воздуха в грудь и выдыхает через приоткрытые губы.
– Готова? – спрашивает Адам.
Халина кивает.
Она вылезает из машины и идет вперед, ведя Адама вокруг дома. У двери она поворачивается и качает головой.
– Не знаю, смогу ли.
– Сможешь, – говорит Адам. – Хочешь, я постучу?
– Да, – шепчет Халина. – Два раза. Стучи два раза.
Адам тянется мимо нее, а Халина переводит взгляд с двери на свои ноги, на линию крошечных черных муравьев, марширующих через каменный порог. Адам дважды стучит в дверь и берет Халину за руку. Халина задерживает дыхание и слушает. Где-то за спиной кричит дикий голубь. Лает собака. Ветер шуршит похожей на чешуйки листвой кипариса. И, наконец, шаги. Если шаги принадлежат Горским, их лица скажут все, понимает Халина, теперь с ожиданием глядя на дверную ручку.
Дверь открывает Альберт, еще более худой и серый, чем в их последнюю встречу. Увидев ее, он вскидывает брови.
– Это вы! – говорит он и прижимает руку ко рту, недоверчиво качая головой. – Халина, – говорит он сквозь пальцы. – Мы думали…
Халина заставляет себя посмотреть ему в глаза. Она открывает рот, но не может ничего произнести. Ей не хватает смелости спросить у него то, что нужно. Она ищет ответ в его глазах, но видит только удивление от того, что она у его порога.
– Пожалуйста, заходите, – говорит Альберт, жестом приглашая их в дом. – Я так волновался, узнав про Варшаву. Такое разорение. Как вы…
Адам представляется, Альберт закрывает дверь, и в то же мгновение их поглощает темнота.
– Вот, – говорит Альберт, включая лампу. – Здесь ужасно темно.
Моргая, Халина высматривает в комнате признаки, любой знак присутствия своих родителей, но все так же, как она помнит. Голубая керамическая ваза на подоконнике, зеленая обивка «пейсли» на кресле в углу, Библия на дубовом приставном столике рядом с диваном – ничего необычного. Она переводит взгляд на книжный стеллаж с невидимыми колесиками у противоположной стены.
Альберт прочищает горло.
– Точно, – говорит он, подходя к полкам.
Халина сглатывает. Проблеск надежды.
– Когда я увидел вашу машину и не узнал ее, – говорит Альберт, аккуратно отодвигая стеллаж вдоль кедровой стены, – то подумал, что им лучше спрятаться. На всякий случай.
«Им лучше спрятаться».
Альберт стучит по стене в том месте, где были полки.