виденном осуществлении надежды Израиля.
Таким образом, смысл прощения грехов куда больше того, как мы его себе представляем. Это (если воспользоваться модным языком) «космическая» реальность. Когда какой-то человек с ней соприкасается, когда он с радостным облегчением понимает, что прощен, он – понимая это или нет – учится петь одну из партий грандиозной симфонии нового творения. Звучание альта (если такова наша партия) важно. Без него не будет гармонии. Но если ты слышишь только альтовую партию, трудно понять, как звучит эта симфония в целом. Именно с этой проблемой мы сталкиваемся в церквях Запада, где мы мучаемся под гнетом платонизированных представлений о спасении.
Как мы уже немного говорили, одна из главных проблем идеи платонического «бесплотного неба» состоит в том, что она порождает неверное представление о жизни человека до смерти – какой она должна быть как предвосхищение грядущего или даже испытание на пути к нему. Идея неба в сознании публики и даже в умах вполне образованных христиан содержит в себе представление о том, что сюда попадают хорошие люди, а плохим людям уготовано какое-то другое место. Это, конечно, тут же корректируется учением Евангелия: все мы плохие люди, так что, если кто-то попадает в рай, значит, его «плохость» каким-то образом устранили – и в некоторых традициях принято думать, что ему вменили хорошие свойства кого-то еще.
Но такое представление страдает одним великим недостатком: идея о том, что на небеса попадают в результате хорошего поведения, сама по себе ложная. Как уже говорилось, мы внесли платонизм в эсхатологию – в представление о нашем конечном предназначении – и, в соответствии с этим, ввели морализм в антропологию, в понимание того, что есть человек и каким он призван быть. Это окрасило христианскую этику, и я писал в других местах (в частности, в книге «Бог есть. Что дальше?»), что нам надо заменить такие представления библейской идеей призвания человека, который должен носить образ Божий и быть его «царственным священством».
Разумеется, для священства нравственное поведение тоже крайне важно. Однако, как и в случае с прощением, это призвание гораздо шире: человек призван играть активную роль в грядущем Божьем мире и, предвосхищая это будущее, активно заботливо действовать в рамках Божьего творения уже сейчас. И как только мы с этим согласимся, нам придется проделать те же шаги, что и раньше. Мы все не справляемся с этим призванием; Иисус как спасающий Царь и Священник выполнил призвание Израиля; его смерть (как говорится в Откр 5:9–10) искупила нас, так что мы можем стать «царством и священниками», как то и было задумано изначально. И когда это нам станет ясно, мы увидим, что наши представления о конечной цели и призвании человека сегодня и в грядущем решительным образом влияют на наши представления о том, как именно смерть Иисуса спасает человечество и мир от катастрофы. Ведь наша идея «спасения» тесно связана с тем, что мы думаем о его бедственном положении, а это, в свою очередь, тесно связано с тем, что мы думаем о нашем предназначении. Стоит изменить тут что-то одно – придется менять и все остальное.
И в очередной раз нам приходит тут на помощь Книга Деяний. Там нет выражения «царственное священство», но она описывает ту реальность, на которую оно указывает. Деяния рассказывают о том, что происходит с людьми, когда они учатся жить в новом Божьем мире: такие люди поклоняются Богу и свидетельствуют. Первое соответствует теме «священства», второе – «царской» теме. И обе они, как мы сейчас покажем, тесно связаны с надеждами и призванием Израиля. Вот как это начинается:
Итак, собравшись вместе, апостолы задали такой вопрос Иисусу.
«Наставник, – сказали они, – не в это ли время Ты намерен восстановить Царство Израилю?»
«Не вам знать времена и сроки, – ответил Он, – которые Отец установил Своею властью. Но вы примете силу, когда найдет Святой Дух на вас, и затем вы станете Моими свидетелями и в Иерусалиме, и во всей Иудее и Самарии, и до предела земли» (1:6–8).
Тут мы видим одновременно и преемственность миссии Церкви относительно древней надежды Израиля, и то, как изменилась эта надежда. (И все это, разумеется, точно соответствует тому отрывку из Луки 24, о котором речь шла выше.) На что может походить «Царство», «восстановленное Израилю»?
Многие евреи той эпохи, отвечая на этот вопрос, сказали бы по меньшей мере три вещи. Во-первых, Израиль необходимо освободить от языческого господства. Во-вторых, Бог Израилев – возможно, через посредничество Мессии – станет повелителем всей земли, так что настанет новое справедливое и мирное правление. В-третьих, Присутствие Божье будет обитать с его народом, так что люди смогут поклоняться ему самым полным и истинным образом. Разумеется, к этому можно было бы еще многое добавить: многие пророчества обретут смысл, многие обетования наконец осуществятся. Но для начала достаточно трех этих вещей. И Книга Деяний рассказывает о том, как эти три вещи получают конкретное воплощение.
Деяния говорят о том, как «по Писаниям» ведут себя люди, чей главный лозунг «прощение грехов», когда они выходят в большой мир провозглашать Царство Божье и владычество Иисуса – а именно это в конце книги делает Павел в Риме (28:31). Но это осуществляется совсем не так, как себе ранее представляли евреи, мечтавшие об освобождении Израиля, низвержении оккупантов и восстановлении истинного поклонения Богу. Деяния утверждают, что это долгожданное освобождение действительно совершилось через Иисуса и Духа, что злые силы были низвержены силой креста и слова Божьего и что могущественное Присутствие Живого Бога поселилось – хотя и не в Иерусалимском храме, но в общине верующих.
Позднее Церковь – особенно на Западе на протяжении последних трех-четырех столетий – с легкостью ухватилась за мысль о том, что такое новое понимание надежды на Царство сделало его духовнее, отказалось от «земных» представлений в пользу «небесных». С какой легкостью некоторые христиане стали думать, что Лука имел в виду отсрочку наступления Царства, так что Иисус ответил ученикам не в смысле (как я предложил): «Да, хотя не так, как вы себе представляете», – но скорее: «Нет, еще не пришло время, но зато вам сейчас я хочу кое-что поручить». Разумеется, окончательная победа Царства еще впереди. Лука об этом ясно говорит: Иисус вернется как Судья и восстановит все (Деян 1:11; 3:31; 17:31). Но, как говорил Иисус во время Тайной Вечери, его смерть и воскресение вводят в мир новый день, реальность Царства (Лк 22:18). Если позднейшие читатели Луки и Деяний сузили смысл такого Царства, думая, что это относится лишь к последнему пришествию Иисуса, в этом виноваты они сами, но не Лука.
Рассмотрим три эти символа Царства в обратном порядке. Во-первых, восстановление истинного поклонения Богу. Деяния (как и Еф 1:10) показывают нам новый Храм, где небеса соединились с землей: Иисус, воскресший человек, взят на небо, тем самым он соединяет в самом себе две сферы благого творения Божьего. (Тут мы сталкиваемся еще с одной важной проблемой, которой посвящена глава 7 «Главной тайны Библии». Мы наивно склонны думать, что в Древнем мире люди представляли себе небо как место в реальном мире, которое находится вверху, и пользуемся такой схемой, чтобы наложить на нее идею о великом разделении между божественным и человеческим, разработанную древними эпикурейцами и их современными последователями. Но стоит нам понять, что «небеса» – это «Божье пространство», а «земля» – «наше пространство», изначально созданные, чтобы пересекаться и взаимодействовать, и что две эти реальности во всей полноте и окончательно соединились в Иисусе, как проблема исчезает. Так всегда бывает с христианским богословием: нам надо начать с Иисуса и строить все наши идеи вокруг него, а не пытаться втиснуть его в наши готовые представления.) Но если небо и земля уже соединились в момент вознесения, так что часть «земли» – человеческое тело Иисуса – в полной мере нашла себе пристанище на «небесах», то теперь это же происходит как бы в противоположном направлении: так, во 2-й главе Деяний мощный ветер Святого Духа обрушивается на учеников. Это один из новозаветных эквивалентов того, что происходило со скинией или Храмом Соломоновым, когда их наполняли облако и огонь Божьего Присутствия.
На этом основано представление о том, что через Иисуса и Духа начинается новое творение. Вместо «микрокосма» Иерусалимского храма сам Иисус и его народ, наполненный Духом, становятся новым Храмом, началом нового мира. Только потому, что они жили в этой новой реальности и опирались на нее, первые ученики Иисуса могли говорить о Царстве так, как будто оно в самом важном смысле слова уже присутствует, хотя в другом смысле, пока продолжают править Ирод и кесарь, явно придет лишь в будущем. Таким образом, первые последователи Иисуса были народом нового Храма, и именно поэтому большая часть споров в Книге Деяний ведется вокруг храмов: эта тема звучит в обвинениях, выдвинутых против Стефана (и его речи в ответ), в главах 6–7, или когда Павел сталкивается с местным культом (Деян 14), с храмами в Афинах и Эфесе (главы 17–19), а затем с Иерусалимским храмом (21:28–29; 24:6; 25:8). И новая жизнь этой новой общины основывалась на поклонении, когда первые ученики возвещали о «великих делах Божиих» (2:11) и старались жить по-новому «в учении апостолов и в общении, в преломлении хлеба и в молитвах» (2:42), так что в их жизни древний Храм и повседневность становились единым целым:
И каждый день единодушно пребывая в храме и преломляя по домам хлеб, они принимали пищу в веселии и простоте сердца, хваля Бога и пользуясь расположением всего народа (2:46–47).
Многие последующие сцены в Деяниях говорят о такой новой жизни поклонения и о том, как апостолы, следуя этому новому образу жизни, оказывались, подобно священникам, в неуютных местах, где небо пересекается с землей. Они поклонялись Богу в духе Писания и просили его в молитвах о нуждах, одновременно подвергая себя опасностям и становясь мучениками. Об этом ясно говорят такие сцены, как Деяния 4:24–31. Другой яркий пример – это свидетельство Стефана, когда он увидел Иисуса, стоящего одесную Бога, и затем вместе с Иисусом стал молиться за своих мучителей (7:56–60). Тут ученики по сути действуют как