ел его и спас маму. В те минуты я чувствовал себя непобедимым. Однако он поднялся, очнулся в тот момент, когда я не смотрел на него, обнимая маму и говоря ей, что все кончено. Он повалил меня на пол и бил ногами без всякой жалости, пока в глазах у меня не потемнело. Не знаю, сколько времени я был в отключке. Когда я снова открыл глаза, все тело у меня ломило. Я поднялся и, хромая, прошелся по всему дому в поисках матери. Я нашел ее в спальне. Она спала рядом с ним. Помню, как я бесшумно пробрался в комнату и разбудил ее. Она спала, будто ничего не произошло. Мать прошептала, чтобы я оставил его и шел в кровать. Она сказала, что он заснул, а завтра будет новый день. «Ты не можешь сделать вид, будто ничего не было», – сказал я. Я пошел на кухню, нашел нож и вернулся в спальню. Я был готов сделать это, был готов его прикончить. Мать смотрела, как я, осмелев, выхожу из полутьмы и подношу нож к горлу отца. Я думал, что сделаю это. Я собирался это сделать.
Но мать начала умолять меня оставить его. Она шептала, что любит, что хочет остаться с ним. Я ничего не понимал. И дело было не в возрасте, я и сейчас не могу этого понять. Я бросил нож на пол, из глаз у меня полились слезы. У меня дрожала рука, как никогда прежде. Он не проснулся даже после этого. Мать увидела, что я плачу, и – возможно, из страха или из любви, этого я никогда не узнаю, – ничего мне не сказала. Она закрыла глаза, намереваясь заснуть. Я вышел из спальни в слезах, сел на диван и уставился в пол, где недавно лежал в полубессознательном состоянии. Я окинул взглядом рамки с фотографиями, украшавшими гостиную, на которых мои родители, улыбаясь, обнимали друг друга. Меня практически нигде на них не было, ни в младенчестве, ни старше. Не знаю, Стелла, поймешь ли ты, что значили для меня те минуты. Я извлек два урока, которые остались со мной на всю жизнь. Первый: то, что человек говорит о своих желаниях, и то, что ему действительно нужно, – две разные вещи. Моей матери нужна была жизнь, и она говорила, что хочет быть свободной, но на самом деле она хотела быть пленницей. Может быть, ей не хватало смелости. В течение многих лет я ужасался при мысли, что она так и не нашла достаточно веской причины, чтобы сбросить с себя этот крест. Я, ее сын, не был для нее достаточным предлогом.
Второй урок был еще ужаснее. Пример отца заставил меня понять, что в каждом из нас скрываются две половины, две противоположности, которые толкают нас в ту или другую сторону. Мы можем любить что-то всей душой, но внутри нас спит темная сторона, которая только и ждет того, что ее разбудят. Мой отец любил мать, но в то же время он ее ненавидел. Мама ненавидела отца, но в то же время любила.
– Тебе, должно быть, пришлось очень нелегко, Джейкоб, – сказала Стелла, потрясенная его рассказом.
В глубине души она уже начала сопереживать ему. Ее детство тоже нельзя было назвать легким. С рождения и до семи лет она жила в детском доме. Она смутно помнила те годы. Для нее они будто были покрыты густой дымкой, и с течением времени она заволакивала их все сильнее. Но она знала, что это время сильно повлияло на формирование ее сдержанного характера. Стелла не могла вспомнить ни имен своих товарищей или воспитателей, ни их лиц, которые расплывались и сливались друг с другом. Те годы так нечетко всплывали в ее памяти, что она предпочла оставить их в стороне и жить дальше.
«К чему он меня ведет, рассказывая всю эту историю о своем детстве?» – подумала Стелла.
– Ты не представляешь как. В ту неделю атмосфера в доме стала для меня просто невыносимой. Он дал маме пощечину у меня на глазах, я поссорился с ней и в результате начал умолять, чтобы мы ушли и начали новую жизнь где-нибудь далеко от него. Но она сказала, что не сделает этого и что я должен принять все как есть. У меня не оставалось иного выхода, кроме как уйти из дома. Я собрал чемодан и под градом ударов и криков вышел за порог, не представляя, куда идти. Если бы я остался там еще хоть на одну минуту, я бы сошел с ума. Я говорю так, смотря в прошлое, хотя, возможно, сейчас я не в том положении, чтобы говорить о здравомыслии.
Глава 27
По пути домой, отъехав достаточно далеко от психиатрической клиники, доктор Дженкин припарковался на Ирвинг-стрит. Он вышел из машины и вошел в бар на углу. Внутри никого не было, и это удивило его, так как сегодня четверг. Жестом он поприветствовал официанта и сел за один из столиков у дальней стены. Вскоре к нему подошел и сам официант. Это был грузный мужчина, но круглое лицо и розовые щечки придавали ему дружелюбный вид.
– Что тебе принести, приятель?
– Мне нужен хороший виски, – сдавленным голосом ответил директор.
– Тяжелый день?
Директор ничего не ответил. Он наклонил голову и вздохнул.
– Да ладно тебе, друг, не знаю, что у тебя стряслось, но все уладится, веришь? – подбадривающим тоном сказал официант и продолжил: – Если тебя это утешит, то эти два дня у меня тоже сущий кошмар. Ты даже не представляешь. С того момента, как этот тип решил прогуляться здесь с человеческой головой, никто не заходит в бар. Вы первый. Вот уже два дня, как я не приношу домой ни единого доллара. Жена в бешенстве. Это случилось прямо здесь, представляешь? Прямо перед входом в бар. Да, его задержали прямо здесь, ты можешь в это поверить, приятель? – говорил он все громче, направляясь к барной стойке за бутылкой виски и стаканом.
– Прямо здесь?
Директор не мог в это поверить. Сердце забилось. Он был готов заплакать. Он пытался сбежать от заключенного – и вернулся в то самое место, где все началось. Директор был ошеломлен и растерян.
– Прямо здесь, приятель, у самого входа. Если ты обратишь внимание, то увидишь еще заметные маленькие капли крови. Просто зверство. Не знаю, что заставило этого человека сотворить такое. Хорошо хоть бар был закрыт и никого здесь не было. Для меня это было бы слишком. Хотя, знаешь, это для всех было слишком. Овощной магазин напротив с тех пор так и не открылся. По-видимому, хозяйка потеряла сознание, когда увидела эту сцену.
– Пожалуйста, оставьте меня одного, – сказал директор, смотря на пустой стакан перед собой, тяжело дыша и качая головой.
– Не огорчайся ты так, приятель. Я пытаюсь показать тебе, что есть вещи и посерьезнее, понимаешь? Несчастная овощница тронулась умом. Увидеть голову такой молодой девушки, думаю, это большой удар. Она была не отсюда, ты знал? Говорят, что ее звали Дженифер Страус… или как-то так. Пять дней тому назад она пропала… и вот нашлась только часть ее. Черт побери, куда мы катимся? С каждым днем люди все больше сходят с ума.
– Налей мне этот чертов виски и заткнись, наконец.
– Матерь Божья, что за жизнь! Тебе следовало хотя бы попытаться чаще улыбаться, приятель. Что бы с тобой ни произошло, нельзя отыгрываться на других. Ну ладно, это просто совет.
Вдруг директор резко встал, схватил официанта за воротник рубашки и свалил его спиной на стол, вдребезги разбив стакан. Не разжимая рук, он наклонился к его лицу. Он был в гневе. Вены на его шее вздулись так, что казалось, они вот-вот лопнут. У него дрожали руки, лицо, щеки. Официант едва ли мог что-то сделать. Несмотря на свой внушительный размер и очевидную разницу в росте, он запаниковал. У него, конечно, случалось подобное с пьяными посетителями, но те ситуации не были похожи на эту. Ему казалось, что гость хочет придушить его. Через несколько секунд он почувствовал боль от впивающегося в спину стекла.
– Я тебе не приятель, ясно? – процедил Дженкинс.
– И… извини, – просипел официант и все же осмелился добавить: – Я просто хотел быть дружелюбным.
– Ты ничего не знаешь о жизни. Ты даже не представляешь, что значит потерять все. Как ты можешь давать кому-то советы?
– Пожалуйста, отпусти меня. У тебя действительно выдался тяжелый день, а я сделал еще хуже. Извини.
Директор постепенно разжал пальцы и отпустил рубашку официанта. Он отступил на несколько шагов, смотря на его испуганное лицо. Он никогда никого не бил, и произошедшее привело его в ужас. В слезах он достал кошелек и бросил на пол пару банкнот. Затем он прошел к двери и, не оборачиваясь, вышел.
Глава 28
Аманда и Стивен вышли из винного магазина и сели в машину. Заводя мотор, Стивен заметил:
– Симпатичный парень этот Джейкоб.
– Пф… обычный, – фыркнула Аманда. – Ничего такой.
– Ха! Знаешь, что не изменилось со времен моей молодости?
– А ну-ка, папочка, просвети меня, – с иронией сказала она.
– Когда мальчик вам нравится, вы, девчонки, всегда говорите «ничего такой». Это уж как пить дать.
– О чем ты? Этот парень? Нравится мне? Да ни за что! – воскликнула она, заливаясь краской.
– Твои щеки говорят об обратном. Ты вся покраснела.
– Я? О чем ты говоришь! – закричала она. – Просто жарко. Разве тебе не жарко? По-моему, очень жарко. Ты можешь открыть окно?
– Аманда, я не дурак. Я прекрасно понимаю, что ты сейчас в том возрасте, когда тебя начинают интересовать мальчики. И, кстати, нет, совсем не жарко.
– Папа, пожалуйста… Хватит.
– Я прошу тебя об одном: будь осторожна. Я не хочу, чтобы кто-то причинил тебе боль.
– Папа, остановись.
– Если тебе нужен будет совет, я мог бы тебе все объяснить. Я думал, что этот день никогда не настанет, но думаю, что лучше нам будет обсудить эту тему как можно раньше.
– Папа!
Стивен не успел затормозить. Он ехал небыстро, но не слишком внимательно следил за дорогой. Как раз в этом месте улицу переходил мужчина, неся в руках белые пакеты и букет цветов. Он упал на капот автомобиля. Апельсины из пакетов разлетелись по земле, как бильярдные шары в начале партии. Букет взмыл в воздух и приземлился на крышу «Форда». Аманда закричала от ужаса, а Стивен кинулся из машины, опасаясь худшего. На вид мужчине было около тридцати с небольшим. Он неподвижно лежал на капоте. Стивен медленно подошел к нему.