– Я пошел на автовокзал Шарлотсвилла и купил билет до Солт-Лейк-Сити. Там жил один из моих дядей, который на тех редких семейных ужинах, что у нас проходили, всегда был внимателен к сестре и ко мне. Мне и сейчас кажется, что он ненавидел моего отца еще больше, чем я, хотя он никогда мне этого не говорил. Наверняка я знаю лишь то, что, когда мне было двенадцать или тринадцать, точно не помню, он приехал к нам спустя несколько часов после того, как ему позвонила мать после ссоры с отцом. Отец, как всегда, напился, начал ругаться, толкнул ее, и она ударилась о кухонный шкаф. У нее пошла кровь. Я сильно испугался. Отец тоже испугался, несмотря на то что был пьян. Когда он увидел кровь, гнев на его лице тут же сменился ужасом. Он несколько часов просил прощения, пока мама и я плакали в спальне. Когда, наконец, приехал дядя, он накинулся на отца. Я высунулся из-за двери и увидел, как они кричат и толкают друг друга. Дядя был в ярости. В тот момент он был ничуть не похож на того милого, спокойного человека, каким всегда казался на семейных вечерах. Я не помню точно, что они сказали тогда друг другу, но с тех пор я его больше не видел, пока сам не приехал в Солт-Лейк-Сити. Он больше не появлялся на совместных ужинах и никогда не звонил.
Сложно сказать, Стелла, почему я решил поехать к нему три года спустя, когда сбежал из дома. Я бы мог поехать к родственникам, которые жили ближе к Шарлотсвиллу, или попытаться устроиться где-нибудь далеко от своего прошлого. Я бы не смог объяснить тебе, почему именно с ним я решил начать новую жизнь. Наверное, потому что он был единственным человеком на моей памяти, который с такой же болью, что и я, переживал страдания матери и тот ужас, в котором жила моя семья.
Смешно подумать, где я в результате стал работать, убегая от алкоголика. У моего дяди был крошечный винный магазин в центре Солт-Лейк-Сити. Когда я появился на его пороге с чемоданом в руках, он знал, почему я приехал. Хоть я и ненавидел алкоголь, как никто другой в целом свете, я смирился с необходимостью работать на него и помогать во всем, что ему будет нужно. Я уже был достаточно взрослым, чтобы понять, что я находился не в том положении, чтобы решать, какое место было наиболее подходящим для меня. К тому же во всем мире у меня больше никого не было.
– Зачем ты рассказываешь мне все это, Джейкоб?
– Затем, что ты не сможешь понять значение того, что происходит здесь и сейчас, если не узнаешь, почему я оказался в Солт-Лейк-Сити и как последующие события, случившиеся в июне 1996 года, привели к тому, что я сижу здесь.
Глава 31
Выйдя из бара, доктор Дженкинс первым делом попытался найти на тротуаре капли крови, о которых упоминал официант, но ничего не обнаружил. Никаких следов крови. Он сдался и пошел к машине.
«Не могу поверить, – говорил он себе. – Я приехал именно в то место, где был задержан этот ублюдок. Вокруг что, нет других баров? Других улиц?»
Доктор сел в машину и поехал домой. Он был потрясен. Происходящие события взяли над ним верх. За один день с вершины он упал на дно. Ему доверили одно из самых нашумевших дел страны, он потерял дочь, которая умерла чудовищной смертью, его отстранили от работы, так как он был не способен справиться со своим горем, и, наконец, накинулся на бедного официанта, который понятия не имел, что происходит в его жизни.
Зайдя домой, в двухкомнатную квартиру на мансарде в центре Бостона, он даже не зажег свет. В темноте он зашел в гостиную, кинул на пол пальто и прошел в коридор. В полумраке он открыл одну из дверей и остановился на пороге. Он смотрел в комнату, не моргая, не произнося ни слова, без единого жеста. Он знал, что если двинется или если глубоко вдохнет, то разразится безутешными слезами. В тот самый момент, когда ничто не могло его потревожить, в его кармане завибрировал телефон.
– Номер скрыт? – прошептал он, посмотрев на экран.
Он без промедления взял трубку, надеясь, что ему звонит кто-то из ФБР или даже Стелла Хайден, чтобы сообщить о том, как продвигается дело.
– Да? – сказал он.
На другом конце была тишина.
– Кто это? Мне не до шуток.
Он услышал в трубке, где-то вдалеке, чье-то глубокое дыхание, но ничего больше. Спустя несколько секунд вызов оборвался.
Некоторое время директор удивленно смотрел на экран телефона и, отступив от попытки понять, что это был за звонок, устремил взгляд в комнату своей дочери Клаудии. На стенах были развешаны плакаты нескольких неизвестных ему музыкальных групп. Здесь же стоял стеллаж, забитый книгами, и пустой письменный стол, на котором стояли стационарный компьютер и маленькие динамики. Весь экран компьютера был обклеен стикерами с мотивационными фразами: «Давай продолжай учиться», «Еще немного», «Фанни и Клаудия – подруги навсегда», «Спасибо, папа».
Дженкинс больше не мог сдерживать слез. Он вошел в комнату и стал перелистывать тетради Клаудии. Он горько пожалел о том, что отправил дочь праздновать Рождество к дяде и тете в Монтпилиер, штат Вермонт, две недели тому назад. Он сожалел об этом, потому что едва ли успел поговорить с ней. Предполагалось, что она приедет в Бостон в тот же день вечером. Он собирался встретить ее на вокзале после пресс-конференции, назначенной на три часа. Он даже не нашел времени, чтобы позвонить ей и узнать, вовремя ли выехал поезд. Случай «обезглавливателя» настолько поглотил его, что, когда он открывал тот ящик, он даже не помнил, что этим самым утром его дочь должна была выехать из Монтпилиера в Бостон.
Сквозь слезы он смотрел на книжные полки. Там стояли учебники по химии и математике, какие-то романы, а между ними – альбом с фотографиями. Он не был уверен, что выдержит, когда увидит на снимках дочь, но ему нужно было сделать это. Ему было необходимо заменить воспоминание о ее отрубленной голове на улыбки и объятия на их совместных снимках.
Директор всегда старался обеспечить Клаудии счастливую жизнь и накопил достаточно денег, чтобы оплатить ее поступление в университет. Каждое лето они на две недели уезжали в путешествие по разным штатам страны. За эти годы они выработали собственное кодовое выражение, обозначавшее это двухнедельное приключение: La bella vita. Это название появилось после того, как Клаудия заболела свинкой и все выходные они провели за просмотром итальянских фильмов. Их восхищало то чувство юмора, которым были напитаны итальянские фильмы. Они с восторгом снова и снова смотрели «Жизнь прекрасна» Роберто Бениньи. Еще множество раз они пересматривали этот фильм в течение года, выучили наизусть целые диалоги, восхищались тем веселым энтузиазмом, с которым Роберто Бениньи защищал своего сына в концентрационном лагере.
Еще несколько секунд директор смотрел на альбом, внутренне сомневаясь, открывать его или нет.
«Я еще раз впаду в истерику?»
Он спросил себя, из какого путешествия были фотографии в этом альбоме. Последняя их совместная поездка была в Нью-Йорк. Он до сих пор помнит появившийся на лице Клаудии восторг, когда она вблизи увидела статую Свободы. Несмотря на то что они могли доехать до Нью-Йорка за несколько часов на машине, возможность съездить туда появилась, только когда Клаудии исполнилось пятнадцать. Он вспомнил, как она сказала ему, что чувствует себя маленькой среди небоскребов. Вспомнил, как они фотографировались на крыше «Эмпайр-стейт». До мельчайших подробностей в его памяти всплыла фотография Клаудии, поедающей в Центральном парке огромный хот-дог, из которого во все стороны текла горчица. Ему не нужно было открывать альбом, чтобы вспомнить тот момент, но, поддавшись какому-то импульсу, он повернул его и прочел на корешке: «La bella vita I: Солт-Лейк-Сити».
Глава 32
Стивен расслабился. Он ехал в сторону Квебека без малейшей тени беспокойства. Потухшим взглядом он внимательно следил за непрерывной отметкой дороги. Его руки, когда-то тонкие и нежные от офисной работы, а теперь окрепшие и загрубевшие, крепко сжимали руль. Он уже давно не работал в адвокатском бюро – с тех самых пор, как отказался от успешной и обеспеченной жизни и начал влачить свое существование, полное ненависти и отчаяния. Стивен знал, что не может промахнуться теперь, когда конец так близко. Когда приближается момент, за который он отдал все. Ему нужно было закрыть глаза и сделать свое дело, не глядя по сторонам.
Он не мог бы с уверенностью определить количество жертв. Год за годом полиция собирала нескончаемый список пропавших женщин. Им никак не удавалось связать их между собой. Возрастной диапазон жертв был слишком широким, их черты лица – слишком разными, да и проживали они достаточно удаленно друг от друга. Каждое новое исчезновение полиция воспринимала как отдельный случай: девочка, которая могла стать жертвой похищения, или женщина, которая решила уйти из дома. Не было ни одной черты, ни одного следа, ни одного знака, который бы их связал. Иногда Стивен нападал на них в их собственных домах, когда они были одни, иногда на улице или даже на работе.
Стивен никого не помнил по отдельности, кроме своей первой жертвы. Ее звали Виктория Стиллман. А еще он помнил, как все случилось. Агония на лице, вес тела, прикосновение пальто. Прошло уже десять лет, слишком тяжелых для него, а он помнил, как нервничал перед тем. Он думал, что не сможет сделать этого, что сдастся и примет неизбежность будущих лет. Больше пяти часов он сидел в машине, следя за тем, как она работает в старом кафе. В течение всех этих пяти часов он непрерывно плакал. Затем он наконец набрался смелости и в слезах вошел в кафе. Он решил, что уже слишком поздно, чтобы отступать.
Последующие часы были худшим его кошмаром. Он не знал, что делать, как вести себя. Он был готов отпустить ее на полпути в хижину, которую снял под вымышленным именем в Вермонте. Он не считал себя убийцей и не думал, что таким образом отступается от Аманды. Когда он приехал в Вермонт, Виктория Стилманн еще спала под действием хлороформа. Он опустил ее в маленькое укрытие, которое вырыл в лесу, и стал ждать, внимательно вглядываясь в нее и пытаясь уловить какой-нибудь признак пробуждения. Три часа он провел, сидя на поваленном дереве и без остановки плача. Он не мог поверить в то, что сделал. Несколько часов он был в шаге от того, чтобы вызвать полицию.