Они познакомились случайно, столкнувшись на углу: хлеб, который он только что купил, взлетел в воздух, книги, которые она несла домой, рассыпались по тротуару. Оба кинулись их собирать, и Дженкинс с удивлением прочел название на одной из обложек – «Толкование сновидений» Зигмунда Фрейда. Его поразило, что у нее оказалась одна из его любимых книг, написанная человеком, которого директор считал отцом психоанализа.
Запинаясь от волнения, он осмелился пригласить ее на свидание. В тот же вечер они несколько часов болтали без остановки, сидя в закусочной в центре Солт-Лейк-Сити. Директор поглощенно слушал, как она без умолку что-то рассказывала, и любовался взглядом ее зеленых глаз. Это была смесь восторга и желания, голода и вожделения. Лаура вся была потоком энергии, вихрем чувств, каждая ее мысль сопровождалась бурной жестикуляцией. Директор влюбился в нее, в ее интерес к психологии. Они разделяли одни и те же мнения по поводу Фрейда, Скиннера и Карла Роджерса, по поводу снов, заблуждений, потенциала человеческого существа и его способности к ассимиляции травматического опыта. Они говорили о гипнозе и амнезии, об обучении и обусловленности человеческого существования. Лаура хохотала над теориями о памяти и ее способности искажаться. Ее восхищали механизмы разума, служащие для того, чтобы стирать болезненные воспоминания, и его дар генерировать новые так, будто они были реальны. Затем разговор пошел о них самих, их мечтах, стремлениях и желаниях.
В ту ночь они занялись любовью. Постепенно они начали проводить все больше времени вместе. Дженкинс тайком выбирался из клиники, чтобы встретиться с ней, бежал в центр города, к старому дому, где жила Лаура, и они занимались любовью: в спальне, в гостиной, на кухне.
Всего через полгода он вдруг осознал, что сидит в маленькой лодке, плывущей на закате по городскому озеру, и просит руки Лауры, шепча, что она – лучшее, что случилось с ним в жизни. Лаура, с ее обычным энтузиазмом, энергией и склонностью к эклектизму, прыгнула к нему на шею с криками «да» и обвила его шею тонкими руками. От прыжка лодка накренилась, и они оказались в воде, а кольцо осталось лежать на дне озера.
Свадьбу они отпраздновали так же быстро, как пролетел их букетно-конфетный период. Месяц спустя после помолвки, которую скрепили, искупавшись в озере, они заключили брак в часовне Солт-Лейк-Сити в присутствии родителей Дженкинса (которые не одобряли столь поспешное безрассудство), двоих его двоюродных братьев (которым очень понравилась Лаура) и нескольких соседей из Солт-Лейк-Сити, которые пришли разведать последние новости. Со стороны Лауры не было никого, но доктора это не удивило. Лаура говорила ему, что в их семье натянутые отношения, и ему не показалось странным, что она никого не пригласила.
Поначалу он пытался убедить ее связаться с родителями, но девушка отказала, и ему пришлось принять все как есть. В конце концов, он женился на ней и ее энергии, а не на семье, которая по непонятной ему причине отдалилась от нее.
Через несколько месяцев после свадьбы Лаура забеременела. Она оставила свою одержимость психологией и стала готовиться к рождению ребенка. Она с нетерпением ждала его, хотя энтузиазм прошедших месяцев немного поугас. Дженкинс продолжал работать в психиатрическом центре Солт-Лейк-Сити. Постепенно его начали замечать за его способность находить общий язык с пациентами, да и более уважаемые клиники стали обращать на него пристальное внимание. Время от времени ему звонили из частных учреждений и пытались соблазнить его попытать удачу в других городах страны. Однако он не чувствовал себя достаточно готовым для этого и предпочел дождаться рождения ребенка, чтобы принять окончательное решение.
Дженкинс заметил, что с началом беременности Лаура уже не была так весела, как прежде. Он пытался поднять ей настроение, балуя подарками и обустраивая ее старый дом, где они теперь жили вместе, однако это не приносило ожидаемого эффекта. На четвертый месяц беременности ситуация ухудшилась. Нельзя сказать, что это произошло за одну ночь, но как-то раз, после очередного визита к гинекологу, Лаура попала в петлю, из которой уже не смогла выбраться.
В голове Дженкинса, который по-прежнему смотрел на альбом, раздавались слова, сказанные во время того разговора:
– Вы хотите узнать пол ребенка? – спросил гинеколог.
– Нет, – ответила Лаура.
– Почему нет? – вмешался директор.
– Потому что я не хочу, – ответила Лаура и разразилась слезами.
– А я хочу.
– Поговорите – и тогда скажете мне, – предложил гинеколог и вышел из кабинета, закрыв за собой дверь.
– Пожалуйста, Джесс, я не хочу знать, кто внутри меня. Я не хочу его видеть. Я не хочу страдать, – в слезах сказала Лаура своему мужу.
Она никогда не называла его по имени. Она придумала сотню ласковых способов, чтобы обращаться к нему. Она звала его по имени, только когда случалось что-то серьезное.
– Лаура, это наш будущий ребенок. Наш первый общий ребенок. Я не хочу никаких сюрпризов. Я хочу, чтобы после его рождения единственной нашей заботой было времяпрепровождение с ним, а не беготня по магазинам в поисках вещей того или иного цвета.
Возможно, его воодушевление стало причиной, по которой он не заметил, как его жена криком просит его вытащить ее из этого тела, она не видит в себе сил дать жизнь их общему малышу. В этом всем было то, что ее ужасало, и она нервно и тревожно смотрела на свой живот. Но Дженкинс не увидел этого.
Гинеколог вернулся в кабинет и сказал:
– Итак, вы решили?
– Да, мы хотим знать, – ответил Дженкинс, прежде чем Лаура успела что-либо сказать.
– Уверены? – снова спросил доктор.
– Да, конечно, – сказал директор, перебивая Лауру, которая, заливаясь слезами, тихо произнесла еле уловимое «нет».
– Ну что ж, в таком случае вы ждете прекрасную здоровую девочку.
Дженкинс с грустью вспомнил этот день. Он по-прежнему смотрел на корешок альбома, спрашивая себя, как это возможно, что Клаудия, которая едва ли могла что-либо знать о двух первых годах своей жизни, проведенных в Солт-Лейк-Сити, хранила альбом, названный подобным образом. Должно быть, это просто совпадение. Наверняка Клаудия навела некоторые справки о прошлом отца и обнаружила, что он начал свою карьеру психолога в этом городке. Но даже если так, откуда у нее альбом? Едва ли с того времени остались какие-то фотографии, тем более с Клаудией. События, последовавшие за ее рождением, были для него слишком болезненными, чтобы он мог думать о фотографиях. Любопытство одолело его, и с чувством страха и интереса он открыл альбом.
Он тут же узнал первую фотографию. На ней была запечатлена Лаура, сидящая на больничной койке с новорожденной Клаудией на руках. Он прекрасно помнил этот снимок, так как собственноручно сделал его на следующий день после родов. Лаура нежно смотрела на него. По ее лицу нельзя было определить то ужасное состояние, в котором она пребывала в последние месяцы. Дженкинс обожал эту фотографию, полную спокойствия и любви, и хранил ее в своей памяти. Несколько лет этот снимок не попадался ему на глаза, и теперь ему на душе стало легче.
На фотографию также попал кувшин с букетом цветов. После стольких лет Дженкинс с улыбкой вспоминал те гортензии и то, что произошло перед тем, как он подарил их Лауре: синий автомобиль сбил его по пути в больницу, растрепав букет и оглушив его на несколько минут. Помимо водителя, в машине сидела его дочь. Мужчина чувствовал себя столь виноватым, что дал ему денег на новый букет и подарил бутылку дорогущего вина. Это случилось в день рождения Клаудии, и Дженкинс пообещал себе сохранить бутылку, пока дочери не исполнится двадцать один год. Она и поныне хранилась в винном баре. Он ценил ее более всех остальных. Это была частичка истории, значащая для него слишком много: начало новой жизни, будущая зрелость Клаудии, смутное воспоминание об аварии, потеря Лауры.
Он еще несколько минут смотрел на этот снимок, прежде чем перевернуть страницу. Вряд ли с тех лет в Солт-Лейк-Сити осталось много их фотографий. На третий день после рождения Клаудии Лаура испарилась, оставив после себя пустоту, которую Дженкинсу так и не удалось заполнить. Она исчезла в день ее выписки. Мужчина понимал, что если и сохранились какие-то снимки из Солт-Лейк-Сити, то они должны были быть сделаны в те три дня, которые Лаура провела в больнице после родов. На второй фотографии он целовал жену в щеку, а та держала Клаудию на коленях. Кадр оказался не очень удачным, так как был сделан самим Дженкинсом и на фотографию попала часть его руки, державшей камеру.
Что-то подсказывало, что Клаудия не стала бы хранить такой большой альбом ради трех-четырех фотографий, которые могли остаться с того времени. Он перевернул страницу и несколько секунд смотрел на нее. Слезы смешались с чувством страха. Этого не могло быть… На третьей фотографии был он сам: он стоял на улице в солнечный день, держа в одной руке Клаудию, которой тогда было всего несколько недель, а другой приклеивая объявление «Разыскивается» на фонарный столб.
Пульс забился чаще. Что-то здесь не сходилось, но в первые секунды он еще не понимал смысла этого снимка. С того расстояния, с которого была сделана фотография, нельзя было разобрать имени человека в объявлении, но Дженкинс знал, что это была Лаура. После ее исчезновения он неустанно пытался ее найти, днем и ночью, более полугода.
Он перевернул страницу, и то, что увидел, поразило его еще больше: следующая фотография была сделана ночью, и на ней был запечатлен задний фасад старого дома, где жил Дженкинс. В центре фотографии – окно, в котором горел свет. В окне виднелась фигура самого доктора: он стоял у коричневого кресла, на котором расположилась Клаудия, – ей тогда было около года или год с половиной.
Дженкинс понял, что это значит: кто-то следил за ним тогда. Мысли пришли в хаос. Он засомневался: не сошел ли он с ума от потери дочери? И снова посмотрел на фотографию, потрогал ее и вытащил из альбома, чтобы получше рассмотреть. Не было никакого сомнения в том, что это был он.