овался еще сильнее…
– Да, – перебила его Аманда.
– Что?
– Я с удовольствием пойду с тобой на ярмарку.
– Да?
– Да.
Джейкоб засмеялся. Аманда засмеялась еще громче. Она с нежностью смотрела на него. Девушка подумала, что у него чудный голос, что он симпатичный, но прежде всего – он хороший человек. Его бурный порыв лишил ее дара речи. Сердце учащенно билось.
– Я зайду за тобой в пять?
– Отлично.
Он улыбнулся. От волнения не осталось и следа, и в душе он уже знал, что Аманда – та девушка, с которой он хочет быть.
– Тогда до пяти, – сказал он, успокоившись.
– До встречи, Джейкоб, – улыбнулась она, прикрывая дверь.
– Только… Я до сих пор не знаю, как тебя зовут.
– Я тебе потом скажу.
– Хотя бы одну букву?
– Догадайся, – ответила она с лукавой улыбкой.
– Догадаюсь.
Закрыв дверь, Аманда прильнула к ней спиной и глухо вскрикнула. Джейкоб отошел от дома, но несколько раз оборачивался, надеясь увидеть ее вновь.
Глава 38
Стелла продолжала завороженно слушать Джейкоба. Она никогда не видела, чтобы кто-то показывал свою жизнь так неприкрыто, так бесстыдно, но в то же время с такой любовью. История его детства взволновала ее. Но более всего ее пугал тот факт, что этот спокойный и тихий человек с голубыми глазами и проникновенным голосом, сидящий перед ней, обезглавил Дженифер Траузе и дочь директора.
– Значит, в юности ты познакомился с девушкой. Расскажи об этом подробнее, – сказала Стелла.
– Это была не просто девушка. Она была моим будущим. Увидев, как она входит в магазин, я потерял дар речи. Она была красавицей. Я смотрел, как она разговаривает с отцом. Я любовался тем, как она говорит, как смотрит на бутылку в витрине, на которую тот обратил внимание. Я любовался ее улыбкой. Когда они ушли, у меня будто разбилось сердце. Я не смог сказать ей ни единого слова. Но что я мог сделать? Обратиться к ней прямо на глазах у отца? Как только они сели в машину, я выбежал из-за прилавка и выглянул за дверь. Я смотрел, как их машина уезжает вдаль, а вместе с ней и моя жизнь.
Помню, какими длинными показались мне те вечер и ночь. Я думал, как найти ее. Как приблизиться к ней. Как познакомиться. Тогда я даже не знал ее имени, но это было неважно. Что такое имя? Я был влюблен. Как бы ее ни звали, я знал, что в конце концов буду называть ее своей женой. Любопытно, что тогда у меня возникали такие мысли, особенно если вспомнить, что она сказала мне, когда мы познакомились.
Весь оставшийся день я бродил по городу. Дяди не было, и он не мог узнать, что я закрыл магазин. Так или иначе, если бы я ему все рассказал, он бы меня понял. Мой дядя был идеалистом, мечтателем и считал личное счастье, и прежде всего любовь, чем-то жизненно необходимым. Мне нравились его взгляд на жизнь и его преданность любви, несмотря на то что ему столько раз отказывали.
Я спрашивал на вокзале, спрашивал в других магазинах, не знают ли они, где остановилась семья, о которой я не мог сказать ничего действительно определенного; я знал только, что у мужчины, отца семейства, были каштановые волосы, а его дочь была примерно моего возраста и с волосами того же цвета.
Неудивительно, что мне не много удалось выяснить в ходе этих поисков, и, конечно, я начал терять надежду. В тот момент я пожалел, что не набрался смелости сказать больше, чем сказал. Что не получил больше той информации, чем получил. Я подумал, что никогда больше ее не увижу, но вдруг мой взгляд упал на центр аренды автомобилей. На пустой площади стояло более тридцати синих «Фордов», точно таких же, на каком уехали они. Я поговорил с менеджером, и он сказал, что знает их. Наверное, мой восторг убедил его, и он согласился дать их адрес.
Ночь показалась мне вечностью. Я пытался заснуть, но это было невозможно. Я думал о том, что скажу, когда окажусь перед ней, о том, что гипотетически могла бы ответить она и что отвечу я. Я выстраивал возможный диалог, в котором всякий раз оказывался посмешищем. Я пришел в отчаяние. Мне казалось, что я не смогу прийти к ней. Все мои вымышленные разговоры заканчивались пощечиной и фразой «Кто-нибудь, вызовите полицию» или тем, как я со всех ног удираю оттуда.
Было уже шесть утра, я так и не сомкнул глаз и был абсолютно убежден, что не смогу заставить себя приблизиться к ее дому. Но потом я вспомнил мать.
Я подумал, сколь неудачный выбор она сделала и как ее жизнь пошла ко дну, когда она выбрала не того человека. И тогда я сказал себе: нет, с девушкой, которую я полюбил, не случится ничего подобного. Я всегда буду защищать ее. Я буду любить ее и заботиться о ней, чтобы никто не причинил ей вреда. Я сделаю ее счастливой.
Я поднялся с постели, принял душ и побрился. Час или два я стоял перед зеркалом, репетируя первые слова. Я был полон решимости завоевать ее, решимости спасти. Я устал, но не хотел спать. Сердце билось с бешеной скоростью. Я видел нас вместе до конца жизни. Я определил час, в который приду к ней, пошел к ее дому и, не колеблясь, нажал на звонок.
Не знаю, сколько длился тот разговор, но не было ни дня за эти семнадцать лет, чтобы я не вспоминал его. Улыбка Аманды, ее сонный взгляд и вскрик удивления. Она согласилась пойти со мной на ярмарку, а я согласился угадать ее имя.
Когда я уходил, в животе у меня странно щекотало. Я до сих пор испытываю это чувство, когда думаю о ней. Я вернулся домой, и первое, что сделал, – составил список женских имен. За утро мне удалось написать более четырехсот. Я не сомневался, что среди них должно быть и ее имя. Но у меня не было ни малейшей подсказки. Ничего, за что можно было бы зацепиться. Я не знал, что случится, если я не угадаю, однако даже малейшая вероятность отказа в случае моего промаха заставила меня как следует поломать голову над всеми возможными вариантами.
Все утро я провел, размышляя, как ее могли звать. Я попытался вычеркнуть из списка какое-нибудь имя просто потому, что оно не сочеталось с ее внешностью. Но я не смог исключить ни одного. Ее могли звать как угодно. Меня звали Джейкоб, и это имя никак не соотносилось с моей внешностью. Мои родители не знали, каким я буду, когда вырасту, так что этот критерий показался мне недостаточным для того, чтобы убрать один из вариантов. Тогда я попытался исключить что-нибудь, опираясь на распространенность имени. Это, конечно, была еще одна несусветная чушь. В одной части страны были распространены одни имена, в другой – другие, а я даже не знал, откуда она. У меня не было никаких зацепок, так что или я должен был превратиться в настоящего экстрасенса всего за пару часов, или навсегда распрощаться с идеей встречаться с ней. Я понял, что шансов угадать ее имя у меня нет, и тогда появилась идея: я предоставлю ей возможность сделать это самой.
Глава 39
Дженкинс перелистывал страницы альбома. На каждой он видел себя вместе с Клаудией, когда та была еще младенцем. Кто-то следил за ними, но он не мог даже предположить, кто это мог быть. В альбоме было больше двадцати фотографий. Он достал их и разложил на кровати дочери. Одну за одной он переворачивал снимки, и на всех с обратной стороны была нарисована звездочка. Он встал, вытащил из кармана записку и перечитал: «Клаудия Дженкинс, декабрь 2013».
Он перевернул листок и снова увидел ее. Та же самая звездочка стояла на обратной стороне записки, ровно в центре. Несмотря на то что звездочки были нарисованы от руки, все были абсолютно одинаковыми.
– Не может быть, – прошептал он, тяжело дыша. – Как эти фотографии оказались у Клаудии? Кто ей их дал?
Он схватил одну из них. На снимке Дженкинс шел по тротуару вместе с Клаудией, когда ей было около двух лет. Он держал ее за руку, а она неумело шагала вслед за ним. Фотография была сделана с другой стороны дороги. Они шли мимо прачечной, на которой висела огромная вывеска «Сухая чистка. Скидка тридцать процентов».
Дженкинс присмотрелся к фотографии. Он помнил эту прачечную. Он несколько раз относил туда пиджаки, и каждый раз его обслуживала очень вежливая женщина лет пятидесяти со светлыми короткими кудрявыми волосами, которые всегда заставляли его улыбнуться. Он представил, откуда был сделан этот снимок. На противоположном тротуаре, напротив прачечной, рядом с пустым участком под застройку стояло кафе. Человек, который сделал эту фотографию, запечатлел момент счастья, когда Дженкинс смотрел, как его дочь делает первые шаги. Он отдал бы все что угодно, только чтобы вернуться туда.
Полный решимости, он встал с кровати, собрал фотографии и вышел из комнаты. Вошел в гостиную, достал бутылку вина, полученную от того человека, который сбил его семнадцать лет назад, и с размаха разбил ее о стену. Он не мог хранить ее более ни секунды. Это неважно. Это еще не самое худшее. Невозможно было думать о том будущем, которое он желал для дочери, будущем, в котором он открыл бы эту бутылку вместе с ней, когда ей исполнился бы двадцать один год. Теперь, когда ее нет, единственным его желанием было стереть все.
Вслед за бутылкой он швырнул в стену и фотографии. Упав в разлитое по полу вино, они тут же окрасились в красноватый цвет вина.
Опомнившись и испугавшись того, что натворил, Дженкинс кинулся собирать фотографии тех потерянных лет, которые стали для него единственной соломинкой, за которую он мог бы ухватиться. Его взгляд упал на одну из запачканных вином фотографий, и он внимательнее посмотрел на нее.
Перед ним был тот же самый снимок, который он рассматривал несколько секунд назад, где они вместе с Клаудией шагали мимо прачечной. Однако то, что он сперва не заметил, теперь бросилось ему в глаза. Вино исказило цвета, но сделало более заметным то, что было скрыто тенями. В отражении окон прачечной теперь был различим силуэт. Дженкинс сразу узнал его. В отражении стоял человек, который делал снимок. Лицо было скрыто камерой, но волосы, положение рук, одежда… У доктора не осталось никаких сомнений.