Они вышли на Снежную дорогу. В самом широком месте вытертый бесчисленными шагами камень мостил полосу в добрую тысячу шагов шириной. Здесь же дорога сужалась. По обе стороны раскинулся густой сосняк, за которым скрывались кони, палатки и паланкины, уносившие знать к горам. Двор предпочитал двигаться ночью, когда можно было при появлении змеев загасить фонари и затаиться – что уже несколько раз приходилось проделывать.
Солнце стояло высоко. Думаи с Канифой прошли сквозь ряд часовых и зашагали поперек дороги. Простые лакустринцы, в отличие от придворных, вставали с солнцем, так что торговый путь уже заполонили люди, потрепанные долгой дорогой, израненные, закопченные. Думаи все чаще замечала среди путников сепульцев и хюранцев.
– Сколько же их, – сказала она. – Таугран и туда добрался?
Канифа мрачно молчал.
Над ними кружили трое лакустринских драконов. Они, еще не избавившись от сонливости, двигались замедленно, как в воде. Сколько ни вслушивалась, Думаи не слышала их, как слышала Фуртию и Наиматун. Пожалуй, к лучшему. На Сейки у нее голова пухла от драконьих мыслей.
– Чего ждут боги? – вслух задумалась она. – Когда они снова наберут силу?
– Будем надеяться, астроном ответит, – покачал головой Канифа.
Он свернул с дороги на крутую тропинку к ключу. Думаи, опустившись у прудика на колени, напилась из ладони, а Канифа достал нож и принялся соскребать щетину с подбородка.
– Так что, – заговорил он, сполоснув клинок, – мы берем с собой Никею в восточнохюранские земли или оставляем со двором? Ей здесь вроде бы нравится.
Он стряхнул воду с клинка.
– Не знаю, восхищаться ей или наоборот. – Думаи плеснула водой в лицо. – Мы очень давно покинули Сейки.
– Согласен. Я все-таки боюсь, что речной хозяин вынашивает недобрые планы против твоего отца.
– Никея говорит, что они не желают нам зла, и я ей верю. – Думаи рукавом утерла лицо. – Зачем бы им это понадобилось, если они и так нами управляют?
– А тобой она управляет? – спросил Канифа. – Не залезла уже тебе под кожу, Маи?
Она хотела возмутиться, но что толку, если знала его, а он – ее?
– Так заметно? – спросила она.
Канифа взглянул мягче, хотя в глазах еще таилось беспокойство.
– Я тебя не виню. Ты никогда не искала такой близости, а теперь она представилась тебе, да так дерзко. Понятно, что ты…
– Это слабость.
– Нет. – Он погладил ее по щеке. – Кому, как не мне, знать, что мы не выбираем, к кому нас влечет?
Думаи придвинулась к нему, и он накинул на нее край медвежьей шкуры. Иногда она жалела, что не может полюбить его так же, как он любит ее, – но, пусть и другого рода, ее любовь к Канифе была глубже корней горы.
– Маи, мы почти отыскали ответ, и скоро нам откроется путь домой. Во дворце Антумы ты снова сможешь от нее отдалиться. – Он уперся подбородком ей в макушку. – Будут и другие женщины. Не выбирай из всех, кого могла бы полюбить, ту, которая тебя использует. Ты заслуживаешь лучшего.
«Дитя земли!»
Над ними порывом пронесся ветер. Вскочив, они бросились к дороге, над которой реяли Наиматун из Глубоких Снегов и Фуртия Буревестница. Путники кинулись врассыпную от спустившихся на землю дракан.
– Фуртия! – Думаи прижалась лбом к холодной чешуе, Фуртия зарокотала. – Ты здорова?
– Огонь был силен.
На этот раз дракана говорила вслух. Рана у нее на боку закрылась, оставив рубец оплавленной чешуи.
– Она заживет? – спросила Думаи.
– Не сразу. Не в наше время.
– Как это понимать, великая?
«Мы летим на север, дитя острова, – ответила ей Наиматун. – Солнце становится жарче, как и огонь».
Вот и еще один шаг к разгадке тайны. Думаи отправила Канифу разыскать мастера Кипруна, а сама пошла за Никеей.
Та обнаружилась на поляне, в одном исподнем. Женщина переодевалась в чистое. Думаи остановилась, краска расползалась у нее по щекам. Никея оглянулась через плечо:
– Доброе утро. Не послышался ли мне голос мудрой Буревестницы?
– Не послышался, – сказала Думаи. – Надо лететь сейчас же.
Никея, кивнув, надела рубаху и потянулась за охотничьей курткой.
– Я должна высказать вам жестокую правду, госпожа Никея.
– О, мучительное ожидание!
– Не смейтесь, – оборвала ее Думаи. – Ипьеда – большая гора, но перед Бразатом она, как я слышала, малый пригорок. Мы летим на высочайшую из известных нам гор, а времени привыкнуть не будет.
– Прекрасно. Просветите же меня.
Думаи подождала, не будет ли новых острот. Никея, улыбаясь, натягивала свои плоеные штаны.
– На определенной высоте тело начинает гибнуть. Это крыша мира, выше ее могут жить лишь драконы. Там для нас слишком холодно, сердцу тяжело биться, и мы будто тонем. Вторая и третья вершины Ипьеды почти достигают этой крыши. Бразат ее пробивает. – Думаи скрестила руки. – Вы решились повсюду следовать за мной. Надо думать, вы хотите повидать ту ученую, но, если на горе вы почувствуете себя плохо, должны честно признаться и повернуть обратно, иначе честолюбие доведет вас до смерти.
– Ах, я для вас такая обуза, принцесса. Разве вы не порадуетесь моей смерти?
– Ваш отец разгневается.
– И это единственная причина?
Она говорила легко, но ее новая личина была из самых опасных – она казалась такой хрупкой…
– Обещайте мне, – тихо сказала Думаи, – что не станете загонять себя дальше, чем хватит сил.
– Я не собираюсь испустить дух на какой-то унылой горе. Я дам слово, но только прежде ответьте на мой вопрос. Ради вас я обманула ожидания отца и заслуживаю правды. – Никея затянула шнурок на поясе и снова повернулась к Думаи. – Итак, скажите: вы будете по мне скучать, если я погибну на Бразате?
Думаи сжала зубы. Никея смотрела на нее странно: в глазах не было ни ехидства, ни фальши.
«Вернувшись во дворец Антумы, ты сможешь от нее отдалиться».
Если Никея решила втянуть ее в игру, что ж, Думаи покажет себя умелым игроком.
– Да, – сказала она, подпустив в голос хрипотцы, – мне вас будет недоставать.
Никея снова улыбнулась, шире прежнего:
– Тогда даю слово. И засохнуть мне без воды, если солгу.
– Хотела бы я на это посмотреть.
Думаи ушла, оставив ее одеваться. За спиной явственно прозвучал сдавленный смешок. Чем скорее они услышат ответ астронома с горы, тем лучше – и не только для Сейки, для нее самой.
63
Из сна Глориан выбросило в облитую медом явь. День выдался теплым. Солнце, спускаясь, согрелось до бронзового оттенка, но она промерзла так, что перед лицом клубился пар.
Глубокая колея, змеившаяся по лесу Бершо, осталась позади. Теперь под ногами лежали широкие тропы через густо покрытые цветами луга, а вдали виднелся Арондин с белым шлемом замка на холме.
В пути ей исполнилось семнадцать лет – как раз на праздник Ранней Весны. Теперь она, во всяком случае, имела законное право выносить Инису наследницу.
«Темные моря мне не пересечь, но снега одолею».
Слова уже поблекли в памяти. Теперь в каждом ее сновидении мелькала та вестница, та женщина, пусть им и не всегда доводилось поговорить.
«Меня донесут ветер и дождь».
За ее двором последовала примерно половина Аскалона. Обоз – тысячи людей – растянулся на мили. Из столицы вывозили телеги с зерном, с шерстью, со всем необходимым.
Королевская гвардия окружала Глориан плотным строем. Их внимания удостоился только один мужчина, назвавший ее лгуньей и самозванкой, – совсем как тот в замке Глоуэн. Глориан, хоть руки у нее и дрожали в латных перчатках, не оглянулась на него, а стражники увели и обыскали крикуна, убедившись, что тот безоружен.
Арондин издревле был торговым городом. Он стоял на границе между севером и югом – и перекресток, и плавильный тигель королевства, собравший купцов из всех шести провинций. Здесь Глориан намеревалась короноваться – вернувшись в вековую древность, когда инисские королевы принимали корону не в святилище Святой Девы.
Ее регент все не возвращался. Вместо него королеву сопровождали герцогиня Брангайн и герцог Дамад, а герцо Эдит с несколькими сотнями человек отправились подготовить Статалстанские пещеры – выгнать из них летучих мышей и медведей. Глориан собиралась переправить в убежища все окрестные хозяйства и скотину перегнать, обеспечив народ мясом, молоком и сыром.
По дороге, когда от раздумий ее отвлекали разве что опаленные луга, Глориан смирилась с мыслью, что в поле ей против Фиридела не выстоять. Северянка в ней бунтовала против мысли забиться в нору, но лучшей обороны не нашлось. Инис изобиловал пещерами. Пусть ее сочтут бесхребетной, но единственный путь к победе – рассредоточиться и затаиться, хотя бы пока не найдется способа сбивать змеев.
От возвращения Фиридела ее отделяла только эта весна. Когда змей вернется, королеве не придется звать свой народ на бой с огнем. С другой стороны, невозможно прятать людей до бесконечности. Съестные припасы таяли на глазах.
На подходах к реке Тайрнан они наткнулись на распростертое под старым дубом тело: ноги оторваны по колено, одна рука обглодана до кости.
– Святой! – вскрикнула герцогиня Брангайн, махнув стражникам со спины перепуганной лошади. – Сейчас же уберите его с глаз.
– Постойте, – резко одернула стражу Глориан. – Проверьте сперва, нет ли красных пятен на ладонях.
Они, соблюдая осторожность, исполнили приказ.
– Он чист, ваша милость, – доложил один.
– Спорный вопрос, – заметил, взглянув на труп, герцог Дамад. – Поспешим. Надо до сумерек переправиться за реку.
Под конец дня они перешли брод через Тайрнан и подступили к Арондину. К первым воротам вела узкая крутая тропа – стоило коню оступиться, он вместе со всадником сорвался бы в глубокий ров. Глориан не сводила глаз со светлых городских стен.
Выстроенный на возвышенности город обещал неплохую защиту от оставленных Фириделом тварей. И все же с возвращением змея она собиралась оставить Арондин – слишком уязвим он был с неба.