Карета с упряжкой снежных верблюдов донесла их до луга между горами и городом. Землю здесь скрывали густая трава и пыль. Это и был Ошейник – полоса земли, защищавшая горожан от лавин и камнепадов. На ее западном краю стояли шатры; слуги свежевали оленя, собираясь зажарить его на костре.
Принцессу Иребюл они нашли поодаль от лагеря. Она оделась в отороченный овчиной зеленый плащ и заправила в сапоги широкие суконные штаны, а на бедре у нее висел колчан: вылитая северная охотница, вплоть до фигурного крючка на поясе и бронзового орла на локте. Рослая женщина смотрела на Владык Павшей Ночи – и перед ними делалась меньше ростом. Рассказывали, что ее соплеменники в незапамятные времена пришли из-за этих гор.
– Принцесса Думаи, – заговорила Иребюл, заметив подошедших, – я уж решила, что вы передумали.
– Прошу прощения, принцесса Иребюл. Нас задержали на Снежной дороге.
– Не нужно ничего объяснять. – Она сняла с орла кожаный колпачок. – Чем дольше вы медлите, тем дольше я избавлена от двора.
Птица взлетела в сторону гор. Думаи припомнилось, что завоевательный поход застал эту женщину шестнадцатилетней, а до того ее с детских лет лепила дикая степь.
– Здесь вам лучше, – сказала Думаи.
– Дворец – золотая клетка. Хюранцам не место за стенами.
– Тогда зачем было занимать город?
– По необходимости. – Щеки у нее раскраснелись от ветра. – Скоро дни станут холоднее. Близится время льда и бурь – дикой зимы, глубокой и смертоносной. Такое бывало прежде. Услышав предсказания мудрых, моя мать велела нам переходить на оседлую жизнь, чтобы выстоять в морозы.
– Как я понимаю, северные хюранцы не поверили предсказателям, раз остались на равнине?
– Это им решать. Бертаки выдержат зиму.
– А со змеями сражаться будут?
Иребюл взглянула на нее. Над ее шерстяной маской темнели удлиненные глаза. Над головами кружил орел.
– Вы видели зверя, – сказала Иребюл. – Его не убьет ни лук, ни копье. Не нам с ними сражаться, островитянка. Пусть попробуют ваши боги. Сейчас умирает одна эпоха и рождается другая. Те, кто выживет, построят новый мир из праха старого.
Орел ударил лисицу, сбил ее в снег. Принцесса Иребюл кликнула охотника – ее голос отозвался по лугу эхом.
– Что вам известно о женщине с Бразата? – спросила Думаи. – Она действительно астроном?
– Я знаю только то, что слышала от лакустринцев. Одни называют ее духом горы, присланной богами охранять горожан. Говорят, она навевала им сны, но больше не навевает. Как видно, от нас и видения разбежались. – Она улыбнулась тонкой ледяной улыбкой. – Кем бы она ни была, но в легенды попала. Что до меня, подозреваю, она давно умерла.
Думаи постаралась скрыть беспокойство. Нельзя было и думать, что та, к которой они летели, уже не сможет ответить на вопросы.
– Великая Наир, моя досточтимая мать, Вечное Солнце Севера, одобрила ваше предприятие, – объявила принцесса Иребюл. – Она благословила вас на поиск в горах в обмен на знания, если вы их там обретете.
Орел с окровавленными когтями опустился ей на руку, и она надела ему на голову колпачок.
– Если вы вернетесь живыми, я поскачу на юг с известием для соправительницы Йеккен.
– Я буду молиться о благополучии вашего народа, что бы его ни ожидало. – Думаи хотела уже отойти, но задержалась, чтобы спросить: – Вы не знаете имени женщины с Бразата?
– Тонра. – Иребюл обернулась навстречу налетевшему ветру. – Это означает: «одна».
Все, что могло понадобиться в горах, было у них с собой, но Думаи понимала, что там их встретит холод, какого она еще не испытывала. Знай ее мать, куда она собралась подняться, не нашла бы слов от гнева.
– Ты вспоминаешь Унору.
Думаи покосилась на Канифу. За время пути щетина его отросла до бородки.
– Я соскучилась, – кивнула она, привязывая шипы к подошвам сапог. – Сам знаешь, что бы она сказала.
– Дело стоит риска. – Он, встав на колени, проверил ее узлы. – Я соскучился по нашим восхождениям.
– Я тоже. – Думаи показала ему повязанный на запястье истертый конец веревки. – Она всегда при мне, но для этого восхождения ее маловато будет.
– Запас есть, – усмехнулся Канифа.
Они оба смотрели вверх – все выше и выше. При виде устрашающей высоты Владык Думаи ожидала найти в себе страх, а нашла твердую решимость. Хотя бы это дело ей по силам.
– Ты знал, что Тонра – почти легенда, мастер Кипрун? – обратилась она к алхимику, который щурился на гору из-под груды мехов. – Так думает принцесса Иребюл.
– Я знаю, что ее много лет никто не видел, – кивнул Кипрун. – Но возможно, она существует.
– А если она – просто легенда?
– Безымянный тоже был легендой, принцесса, – подала голос из-под надвинутого капюшона Никея. – Все мы когда-нибудь останемся в легендах, но мне бы хотелось, чтобы кто-то в нас верил. А вам нет?
Думаи, вопреки доводам рассудка, улыбнулась в ответ и порадовалась, что за маской никто не увидел улыбки.
– Отправляемся, – сказала она. – Мастер Кипрун, я знаю, вы хотели бы с нами, но…
– Не бойтесь, принцесса-рыбка. При виде Бразата я вспомнил, что алхимики принадлежат земле, – сухо ответил мастер Кипрун. – Предоставляю вам искать мудрости на вершинах.
– Я спущу ее вам. – Думаи повернулась к Никее. – Последний раз: остаться вовсе не стыдно.
– Куда вы, туда и я, принцесса, – покачала головой Никея.
– Как хотите.
Пока они взбирались на Фуртию, погода оставалась тихой, когда же дракана взлетела вслед за Наиматун, Думаи пришлось сощурить глаза от ветра. На крутом подъеме вдоль западной стены Бразата ее бросило спиной на Канифу, и тот обнял ее сзади одной рукой.
Холод уже пробирался под слои одежды. На высотах, где обитают боги, весны не бывает.
Четыре скальных стены Бразата сходились наверху копейным наконечником. От ледяной брони на склонах веяло снежной пылью. Ничего живого не шевелилось среди льдов. Думаи оценила высоту в шесть миль – взбирайся они пешком, восхождение заняло бы месяцы. На горе Ипьеда восходители на несколько дней задерживались в селении, чтобы улеглась кровь, но у них на это не было времени.
Думаи закрыла глаза, вслушиваясь в свое тело. Когда они поднялись горе до пояса, стало трудно дышать и заболела голова, но ведь она – воздушный змей, ей не привыкать к небесам.
Тем не менее, будучи еще и человеком, она скоро поняла, что значит уйти за крышу мира – за черту, где невозможно долго жить смертным. Сердце выбивалось из сил. Они поднялись уже много выше вершины Ипьеда, выше, чем ей доводилось бывать, и город внизу скрыла дымка.
«Дети земли не живут на такой высоте. – Фуртия замедлила движение. – О ступени этой лестницы плещут воды творения».
«Она дышит этими водами, как и мы», – отозвалась Наиматун.
Думаи открыла слезящиеся глаза, ветер забивал ей уши.
«Кто, великая?»
«Королева этой горы».
Погода стала меняться. Думаи никогда не боялась высоты, но под ударами свирепого ветра у нее задрожали от напряжения сжимавшие седло бедра. Канифа обнял ее еще крепче.
– Там! – крикнул он.
Думаи подняла обожженное ветром лицо. Драканы парили в воздухе. Под самой вершиной Бразата, где лед был тверд и светел, как мрамор, она высмотрела крошечный, едва различимый уступ – и дверь в гору, примостившуюся на самом карнизе Востока.
Она заморгала, отгоняя залившую зрение темноту. Подлететь туда не смог бы ни один дракон, но к пещере вела гряда из снега и камня.
– Канифа, – сказала она, – по ней можно пролезть.
– Да, – отозвался он.
Фуртия подлетела как можно ближе. Когда дракана, отдуваясь, встряхнулась всем телом, Думаи поняла, что им придется прыгать, проскользнув между седлом и горой.
Канифа размотал веревку. Один конец он закрепил у себя на поясе, другой передал Думаи, а та зацепила петлю на выступе седла. Над узлом сосредоточилась до боли в висках и вязала долго как никогда. Время жизни их тел было на исходе.
– Не дразни гору. – Ее потрескавшиеся губы раз за разом выговаривали запавшее в память предостережение. – Не дразни гору.
Канифа отвязался от седла, и Думаи последовала его примеру. Готовясь к прыжку, он достал свои верные ледяные секирки и склонился всем телом против ветра. Когда он перебросил свой конец веревки Думаи, та обернулась к Никее, которая уже приподнялась, опершись на неуклюжие в грубых перчатках руки.
– Все вспоминаю… приходилось ли мне когда прыгать, – выговорила она с визгливым смешком. – Танцевала, плавала, охотилась верхом, а вот прыгать очень давно не случалось.
На последних словах ее настиг приступ кашля. Руки были заняты, не погладить по спине, но Думаи и на расстоянии слышала, как влажно клокочет у нее в груди. Она все же дотянулась до Никеи, запустила ладонь под ее меха и сорочку, прижала ладонь к грудинной кости, за которой знаменем на ветру билось сердце.
– Никея, – сказала она, – тебе не выдержать. Возвращайся.
– Выдержу. – Она снова закашлялась. – Дай… имбиря.
– Имбирь здесь не спасет, дурочка. Мастер Кипрун знает предел своих сил, и ты должна знать. – Думаи тронула ее щеку. – Ты дала слово.
Никея смотрела ей через плечо на дверь в горе. По белку ее левого глаза разливалась кровь.
– Да, – просипела она сквозь кашель, – дала. Если я сейчас соглашусь отступить, это будет доказательством моей честности. Ты запомнишь, Думаи?
Каждое слово раздирало ей глотку. Думаи кивнула, холод выбил слезы из глаз.
«Фуртия, когда я сойду, отнеси ее вниз. – Она снова привязала Никею к седлу. – Я позову, когда мы найдем, что нам нужно».
«Ты умрешь, не дождавшись меня, дитя земли».
«Мне горы не чужие. Прошу тебя, великая».
– Береги себя, – выдавила Никея, когда Думаи, поднявшись, повернулась к Канифе.
Едва она уперлась подошвой в боковину седла, порыв ветра выбил ее из равновесия и сбросил вниз. Веревка перекрутилась и натянулась. Долетели изорванные ветром крики. Ноги повисли над черной пропастью, в глазах снова потемнело. Фуртия, взревев, подалась к горе, качнув Думаи в ту же сторону.