В этих глазах не видно было ни любви, ни узнавания, ни капли нежности сновидений.
«Я – одна из них», – шепнул голос в голове.
Думаи замерла, и радость в ней замерла тоже.
– Нет. – Она хотела высвободиться, но женщина держала железной хваткой. – Камень мой. А твой где? – прохрипела она. – Ты кто?
Перед этим ледяным лицом с равнодушным и пугающим взглядом у Думаи смешались все мысли. Сверкнул клинок, и вот женщина уже режет Думаи – плащ на ней. Руки, извиваясь двумя рыбинами на песке, нашаривали шкатулку. Думаи беспомощно отбивалась.
– Я не хочу тебе зла, восточница. – Рука сжала ей горло. – Отдай сейчас же. Он не твой.
И тут тяжесть сорвали с нее. Фуртия ухватила женщину зубами, отшвырнула на лед – туда же, где копошилась на коленях метательница огня.
У Фуртии кровоточила старая рана на боку, а красный огонь – змеев огонь – проплавил еще несколько чешуй. Никея, схватив дрожащую Думаи в охапку, затащила ее на спину дракане.
– Фуртия, уходим. – Думаи коснулась ее ладонью. – Уходим, скорей!
Она вцепилась в гриву развернувшейся на месте Фуртии. Из-под когтей драканы брызнули ледяные осколки, громче зашумела бегущая вода.
– Я его найду, сестра.
Думаи осмелилась оглянуться на голос и наткнулась на взгляд светлокожей женщины.
– Не думай укрыть его навсегда. Из нас двоих лишь одной жить вечно.
Никея втащила ее в седло. Подмытый ледник прогнулся и треснул под когтями Фуртии, и вся долина раскололась надвое.
Тунува с усилием зажала кулак, загасив рвавшийся из рук змеев огонь. Никогда еще он не вспыхивал так жарко и ярко, как против этого бескрылого зверя. И никогда еще он не отнимал столько сил, вытекавших из нее, точно сок из раненого дерева.
Чудовище напоминало рогатую змею, но притом не походило на Дедалагана. И переплавленным животным оно быть не могло – слишком велико. Оно не пыталось пыхать огнем и не пахло сиденом – скорее морем, почему-то приводя на память Канту.
Ледник вскрылся, трещина – широкая, не перескочишь – пробежала от хротской заставы к истоку ледяной реки. Канту отбросило далеко в сторону, и она, разметав волосы, растянулась на снегу.
– Канта! – Тунува протянула ей руку. – Ты цела?
Канта изменилась: взгляд отвердел и бледное лицо застыло.
– Тунува.
Та, проследив за ее глазами, из последних сил бросилась туда, где стоял над расколом один из трех северян. Его друг остался по другую сторону.
И сорвался в расширявшуюся трещину. Цепляясь неловкими в перчатках руками, упираясь шипастыми подошвами, юноша тянулся наверх, но край трещины остался слишком далеко. Тунува сорвала с себя плащ, бросила ему конец, а когда он зацепился, напрягаясь всем телом, потащила наверх.
Едва опасность миновала, парень, дрожа всем телом, повалился ей на руки и медленно открыл карие глаза. Тунува заглянула в них.
Она полвека видела эти глаза в зеркале. И видела его лицо во снах с пчелами.
Имя вырвалось само собой, она не успела его удержать:
– Армул.
76
Арондин горел много дней. Его гордый замок, провалившись посередине, превратился в горестную насмешку над самим собой.
Пострадало и святилище на холме, но от него Фиридел кое-что оставил. На пепелище вокруг собирались люди. Они расступились перед въезжающей в город Глориан Беретнет.
Ее кобыла заржала. Раскинувшийся по ее крупу плащ был окрашен в цвет инисской розы. Выделяясь на снежном пепле, этой цвет вызывающе напоминал о Безымянном – не о приходе его, а о его поражении. Пусть Инису и грозила гибель от его слуг, но красных крыльев в небе не видели. Этот красный был цветом царствующего дома – крови, державшей врага в цепях.
Морду кобылы защищала стальная маска. На тяжелом черном чепраке были выбиты серебряные ключи дома Храустр; отцовский меч висел у Глориан на бедре. Она пришпорила лошадь, направив ту по ступеням святилища, и спешилась наверху. Часть стены здесь провалилась, так что виден был почерневший, но устоявший древний трон.
Подходя к нему, Глориан замедлила шаг. Внутри расходился холод.
«Жить вечно дано лишь одной из нас».
Это уже не мог быть сон. Голос звучал так отдаленно, едва различимо, и все же она услышала его, услышала наяву.
Но верховный святитель ждал ее, и Глориан, заглушив в себе эхо, пошла к нему.
Она не запомнила дороги до трона. На глазах у своего народа Глориан заняла законное место, и верховный святитель опустил ей на голову корону: с острыми золотыми зубцами, военный венец.
– Глориан, третья из носящих это имя, дочь дома Беретнет, принцесса Хрота, истинный потомок Святого! – во всеуслышание провозгласил верховный святитель. – Ныне венчаю тебя королевой Иниса, двадцатой на этом троне, главой Добродетелей, Глориан Сердце-Щит!
Глориан сжала подлокотники, а люди преклонили перед ней колени.
Она вышла под темное солнце и снова села в седло. На нее смотрели люди – истощенные, скорбные, но живые.
– Я стою перед вами, – заговорила Глориан, – среди вас, такая же женщина Иниса. Мать моя королевской крови, но отец – незаконный сын безвестного рода, рожденный в бедности в Брингарде. Когда позвала война, он ответил, ради свободы, ради справедливости. Он и меня тому учил.
Ветер пронесся по руинам, дохнул дымом.
– Добрый народ Иниса! – выкрикнула Глориан. – Эта война не похожа на ту, в которой победил мой отец. Не в наших силах воздвигнуть стену щитов против бушующей в наших землях болезни, и железные мечи не подмога против врага с железной шкурой. Хотя бы все мы до одного встали воинами за Святого, он не улыбнется, видя, как мы напрасно гибнем в битве против неодолимых полчищ. Мы, инисцы, отважны, но знаем также и умеренность. Храбрость без осторожности, без страха – лишь иное имя для глупости. Воин знает, как сберечь свои силы ради победы.
Отец улыбался ей, отблески воды играли на его лице.
– Друзья мои, перед нами испытание. – Глориан возвысила голос. – Новый мир восстанет из этого пламени, но сейчас мы должны ждать – ждать, когда Святой, очистив нас от греха, распознает добродетель в наших душах. Сейчас так. И все же придет время битвы, когда только сталь спасет наши жизни. Тогда я стану просить вас встать рядом со мной на поле боя, а в ответ клянусь: я принесу вам принцессу Иниса, плод бесконечной лозы, оборону от Безымянного. Она уже растет во мне – Сабран, седьмая из носящих это имя.
Ликующий рев был ей ответом. Глориан затылком чувствовала сверлящий ее взгляд принца Гумы.
– Вы ответите на мой зов? – выкрикнула она, подняв меч. – Станете сражаться за Инис, за Святого, за меня?
– Сердце-Щит! – прогремел один голос, и все подхватили его крик, а стража ударила в щиты. – Сердце-Щит!
Сердце – щит.
Сердце – щит.
Сердце – щит.
77
В груди горел огонь. Он выхлебал море до дна и вдруг проснулся – уже в Халгалланте, в чертоге Святого. Уж на этот раз его пустят. Пора уж кончать.
Мечтая о небесном чертоге, он всегда представлял его теплым. А сейчас он весь похолодел, и гудевший рядом огонь не согревал. Разлепив веки, он обнаружил себя в комковатой постели, с повязкой на груди. Кожа под повязкой горела.
Воспоминания сложились в надтреснутое зеркало: воин, пожираемый ненавистью, рубит змея, рубит его. Двуручный меч рассекает ему грудь. Чешуйчатая туша топчет Карлстена Варгойского.
Чья-то рука погладила ему лоб. Рука женщины, сидевшей на скамеечке у его ложа.
На вид ей было около пятидесяти, может, чуть больше или меньше. Густые черные кудри падали на широкие плечи, в кудрях проглядывали седые завитки, а кожа была цвета густого теплого загара с веснушками у шеи и на носу. И одна родинка на изогнутых луком губах как раз там, куда лучник наложил бы стрелу. Полотняная рубаха с воротником была заправлена в штаны.
– Ты кто? – хрипло спросил Вулф, она смотрела на него с нежностью. – Говоришь на хротском? На инисском?
– Нет.
Это сказала вошедшая женщина – бледнокожая, тоже рослая, но с золотистой косой. На ней было серое шерстяное платье с разрезом до бедра, в разрезе виднелись кожаные рейтузы и меховой сапог.
– Она из Лазии, по-инисски выучила всего несколько слов. – Она тоже села к его постели. – Ты, должно быть, Вулферт Гленн.
– Да. – Вулф облизнул губы. – Ты меня знаешь?
– Я многое знаю.
– Тогда скажи, где Трит.
– Твой друг сторожит снаружи. Мы на Яртфальской заставе, – сказала она. – Задержались здесь, чтобы дать тебе отдых. Одна рана у тебя глубокая, на груди.
– Карл… – перед ним встало новое воспоминание. – Те женщины… они… летели на змее.
– Тише, Вулферт. Все хорошо. – Она мягко опустила ладонь ему на плечо, словно услышала, как заколотилось сердце. – Их здесь нет. И их зверя тоже.
Прикосновение отозвалось в нем странным чувством. Вулф не сомневался, что видит ее впервые, но что-то казалось знакомым. Вторая женщина все не сводила с него глаз.
– Вы грабить пришли? – спросил Вулф, поискав взглядом свое оружие. – За едой?
– Нет, хотя здешние запасы пригодятся нам в пути. Меня зовут Канта. А это Тунува Мелим. Твоя мать, Вулферт.
Вулф уставился на Тунуву, а та на него. Ее густые ресницы блестели от влаги.
– Армул, – очень тихо проговорила она.
По голосу он угадал значение слова – имя, данное ему при рождении.
– Не может этого быть, – сказал он. – Меня нашли в Инисе.
Однако он уже видел убедительное сходство. У них обоих высокие скулы, одинаковый подбородок, сильные челюсти и в глазах что-то общее.
– Да, Тунува долго считала тебя погибшим. – Канта сложила руки на коленях. – Я, как и ты, из Иниса, но еще путешествую. Много лет назад я видела тебя в Лангарте с приемной семьей Гленнов. Годы спустя познакомилась с Тунувой, и истории сложились. Мы сразу отправились тебя искать.
– Искать меня… когда весь мир в огне.
– Тунува ради тебя прошла огонь и чуму, Вулферт.