росто необходимо объявить других злом, чтобы в сравнении выглядеть чистыми и праведными, или просто из тайного презрения к людям. Карлстен поддался искушению, вот оно его в конце концов и слопало.
– Он умел быть добрым. Я помню.
– Считай, он родился с гнильцой, или какая-то гниль его заразила. Так или иначе, он был простая душа: в другое время и в другой жизни и таким был бы хорош. Нам бы для начала не презирать друг друга за веру или ее отсутствие. – Трит с горечью дернул губами. – Но может быть, до этого мы еще не доросли. Может, для этого нам понадобится конец света.
– Да уж… – Вулф помолчал. – Ты правда думаешь, это был дракон?
– Я тебе говорил, их много веков никто не видел.
– Он напал на Тунуву.
– Видел. – Трит помрачнел. – Мои родители их иначе описывали.
Шум волн разбивал нависшее молчание. Вулф задумался о лежавшей впереди дороге – долгой и неизвестной.
– Пойду-ка я, – сказал он. – Ты будешь в Элдинге?
– Думаю отправиться в Инис, если Эйнлек отпустит. Должен кто-то присмотреть, чтобы тот искалинский язычник не покусал королеву Глориан.
– Я найду тебя там, когда смогу. Береги себя, Трит.
– Вулф…
Трит сжал его руку и не сразу выпустил. Твердое вначале пожатие стало мягче.
– Трит? – позвал Вулф, но тот просто взял его за подбородок и поцеловал.
Кратчайшее касание губ, короче вздоха. Вулф только успел ощутить его нежность и тепло. Закрыть глаза и даже понять, что происходит, не было времени. Трит отступил на целый шаг, будто потрясенный собственной дерзостью. Он неуверенно рассмеялся:
– Прости. Я пробовал намекнуть, и не раз, но… – Он откашлялся. – Если бы сейчас упустил случай, а ты бы там проломил себе голову, я бы себе не простил.
Вулф понимал: нужно что-то сказать – может быть, нужнее, чем бывало за всю его жизнь, – а сам только смотрел. К тому времени, как язык стал его слушаться, Трит, вслух проклиная свою дурь, наполовину пересек полоску гальки.
– Трит… – больной вороной каркнул Вулф, тот сразу остановился. – Я вернусь. Не… умирай.
Перед ним мелькнуло сладостное, нежданное будущее – очень далеко. Потом он отвернулся и двинулся навстречу прошлому.
79
Хармарский проход все еще был перекрыт, но его больше не охраняли солдаты. Они вместе с лошадьми обошли запертые ворота вплавь по мелководью залива Эдин.
На эрсирской стороне Тунува встала на колени, перебирала песок пальцами, дышала запахом пустыни. Снова Юг! С каждым днем дом становился ближе.
Она следила, как отзывается на него Вулф. Он, верно, и не мыслил таких мест – с песками до горизонта. Тунува и за несколько недель пути не нагляделась на его лицо и украдкой бросала взгляды, надеясь выхватить новую перемену, которой еще не замечала.
Кое в чем он был Мерен: тяжелый суровый лоб, костистый нос. Ей больно было снова видеть его черты в своем ребенке, но Вулф был еще и ею. Те же узкие уши, те же скулы, и щеки, и подбородок. И глаза напоминали Тунуве свои же, а еще – ее родительницы Лиру.
Он уже не был улыбчивым малышом, которого она кормила, укачивала, уютно устраивала спать. Нет, его глаза говорили о страшных испытаниях. Он оказался неожиданно молчаливым – но ведь и она склонна к замкнутости. Открытым был Мерен, который щедро делился смехом, вольно размахивал руками при разговоре.
Их дитя должно было говорить на селини. А Вулфа вместо того выучили режущему ухо хротскому языку и певучему наречию Северного Иниса. Когда он засыпал, Канта давала Тунуве короткие уроки инисского, но нескольких фраз мало для свободного общения.
В доме, где он рос, не было матери. Тунува стыдилась своей радости, но ей было бы еще больнее знать, что ее место уже занято.
– Что это? – спросил Вулф, рука его потянулась к висевшему на боку топору. – Канта, это… львица?
Тунува проследила за его взглядом. Невдалеке вздымала пыль светлая фигурка.
– Нет, эта похлеще, – тепло улыбнулась Канта. – Это Нинуру.
Подбежав, ихневмон свалил Тунуву с ног и до красноты вылизал ей щеки. Тунува вскинула руки, обняла подругу.
– Нин, – смеясь, спросила она, – откуда ты только узнала?
– Ты меня кормила. – Нинуру еще раз лизнула ее в лицо. – Ты ушла.
– Знаю. – Тунува зарылась лицом в гладкую белую шерсть. – Прости, моя сладкая. Больше не уйду. Ты отнесешь нас домой?
Нинуру оглянулась на изумленного Вулфа.
– Он пахнет тобой, – сказала она Тунуве.
80
Пробудившихся богов до сих пор окружал густой туман сонливости. Синий камень его развеял. Стоило Думаи прижать его к чешуе, как Фуртия смогла унюхать в долине глубокое черное озеро, окруженное следами ночевок северных хюранцев, и проломить на нем лед.
Едва она погрузилась в воду, стала затягиваться рана на гребне. Дракана подолгу спала, а просыпаясь, ловила для них серебристых рыб.
С Никеей Думаи разговаривала только по необходимости. Та в кои-то веки отвечала услугой за услугу. Она на долгие часы скрывалась в лесу у озера, охотилась на оставшихся оленей и птиц. Вернувшись, молча, с потухшими глазами разделывала добычу и жарила на вертеле.
Всякий раз, как они укладывались на ночь, Думаи хотелось извиниться. И всякий раз упрямая гордость душила слова.
Так было лучше. Она поверила голосу из сновидений, а он ее предал. Хорошее напоминание, что и Никее нельзя доверять. Как бы ни были сладки ее поцелуи, она оставалась серебряной.
«И не важно, что она спасла тебе жизнь».
Важен теперь был только Сейки. Путешествие обернулось ужасной ошибкой.
На седьмой день Фуртия смогла взлететь, и они оставили Север позади. Дракана снова перенесла их через Разбитый пролив и повернула вдоль побережья империи Двенадцати Озер. Она знала дорогу к дому. Думаи то задремывала, то просыпалась. Ее телесные раны заживали, но истощали силы.
– Сестра?
Думаи проснулась на полпути к промежуточному миру. Усталость растопила темный лед сознания, пропустив в него голос извне.
– Ты еще смеешь звать меня сестрой?
Дыхание сперло у нее в груди.
– Я… не понимаю. Ты так долго не заговаривала. Мне было одиноко без твоего голоса.
– Даже не думай снова заманить меня своим! – Думаи впервые повернулась спиной к потоку. – От меня ты больше ничего не получишь.
Не дав обманщице ответить, она стряхнула с себя сон и почувствовала холодные слезы на щеках. Настанет день, когда она сможет вспоминать о предательстве без слез.
Великая императрица сумеет перерезать узы, связавшие ее с той сновидицей.
Только бы поскорее.
Вдоль моря Солнечных Бликов лежал темный туман. Когда проступил берег, Думаи вгляделась. Она чуяла и ощущала дым, еще не видя его, – он навис над островом, затмевая рассвет.
Сейки стоял в огне. Яростные пожары сами собой порождали ветер и тучи.
Думаи видела убегавшее от ревущей огненной стены стадо оленей. Видела одинокого волка с опаленной шкурой. От горячего пепла кашель выворачивал ее наизнанку. Склонившись с седла, она разглядела на поляне двух драконов – изломанных, искореженных смертью.
– Нет!
Никею тоже разбудил сухой кашель. При виде пожарищ она слабо вскрикнула в рукав.
«Вот он, нижний огонь разбухшей земли, – впервые за много дней заговорила Фуртия, ее гребень замерцал в черном дыму. – Звезда еще не уронила слез, дитя земли».
«Знаю, великая. – Думаи проглотила слезы, но они выкатились снова. – Знаю».
Должно быть, змеи добрались до Сейки не так давно. За береговой линией под Фуртией замелькали невредимые поля и деревья. Люди бежали к столице. Причину Думаи поняла, когда вдали показалась Антума. Несколько драконов собрались кругом, обороняя гору Ипьеда и долину Районти. Среди защитников была Тукупа Серебряная.
Фуртия проплыла между ними ко дворцу и опустилась в главном дворе. Думаи спрыгнула на землю.
Дорожки мелькали под ногами. Попались несколько придворных, зажимавших рты мокрой тканью, но Думаи их не заметила. У внутреннего дворца она остановилась подождать Никею. Стража в серых одеждах под броней закрывала нижнюю часть лица железными или кожаными масками.
– Не подходить! – Один протянул руки за их мечами. – Во внутренний дворец хода нет.
– Где мой отец?
– Принцесса Думаи! – изумился другой, ошарашенно взглянув поверх маски. – Вы… живы.
– Почему бы нет?
– Вам следует увидеть речного хозяина. Он в тронном зале, – сдавленно донеслось из-под маски.
Думаи двинулась в указанном направлении, но еще успела услышать, как кто-то бормочет: «Великий Квирики, что же теперь делать?».
Никея шла за ней.
– Думаи, – сказала она, – серый при дворе – цвет траура.
Думаи крепко сжала губы.
– Его величество…
– Молчи!
Тронный зал обступали, смутно отражаясь в прудах, высшие вельможи. Думаи растолкала всех. Люди, узнавая ее, от шепотков переходили к возбужденному говору, расступались, и вот Думаи увидела Радужный трон.
Трон и сидящую на нем сестру.
Сузумаи нарядили в светлые оттенки серого. Она тонула в мантии – почти черной, голову венчала серебряная корона, волосы до пояса ей расчесали и унизали морским жемчугом. Завидев Думаи, девочка выпучила глаза на ее отсыревшие меха, растрепанные волосы, лицо в синяках.
– Сузу… – проговорила не менее изумленная Думаи.
– Принцесса Думаи, – произнес знакомый голос, не дав сестре вымолвить ни слова. – Неужели это вы?
Думаи напряглась. Она не успела заметить его за троном – тень за спиной сестры.
– Да… И ты, Никея, – сказал речной хозяин, каждой черточкой выражая облегчение. – Я уже не думал вас снова увидеть. Благодарение великому Квирики!
На нем была малая корона из речных раковин.
– Мы обе вполне благополучны, отец. – Никея встала рядом с Думаи, как рукав натянув на себя свое придворное обличье. – Но зрелище воистину тревожное. Где император Йороду?