Здесь, на краю Сейки, стояли одни из его четырех врат – Западные, самые молодые. Перед ними собрались тысячи людей. При виде драконов они раздались, радостно закричали. Фуртия тяжело опустилась среди толпы. По ступеням ее витков Думаи с Никеей спустились на землю. Драконы окружили Фуртию, поддерживая ее и гася ее страхи.
«Огонь высок, но его время на исходе, – заговорил Паяти Белый, тот, кто ее засветил. – Вперед, ты, хранящая звезду. С нами ты станешь сильнее…»
«Теперь хаос послужит нам…»
Темные хлопья посыпались на них – мелкий пепел, похожий на снег. Думаи коснулась камня. Необъяснимое чувство накрыло ее – словно разум всплыл над телом.
– Возьми. – Она протянула камень Никее. – Если мы упадем, схватившись с Тауграном, камень не должен пропасть в море.
– Он нужен тебе для победы над Тауграном.
– Нет. – Думаи втянула в себя ночной воздух. – Комета совсем рядом, Никея. Разве ты не чувствуешь?
Ее слова мало успокоили Никею. Та нехотя надела шнурок на шею, спрятала камень за высокий ворот и, взяв Думаи за подбородок, заглянула ей в глаза.
– Не упади, – попросила она. – Я всю жизнь тебя ждала, Нойзикен па Думаи.
Думаи прижала подругу к себе, цепляясь за ее теплую тяжесть. В этот долгий миг все ее чувства вернулись на землю и улеглись в ней. Она чуяла костры и темные сосны. Она чувствовала, как дрожит Никея, как льнет к ее спине одетая в перчатку рука.
Потом они обе повернулись к Западным вратам.
В них, как в раму, был заключен закат. Свитые из мореного дерева столбы поднимались выше сосен. Снежная дева, получив от Квирики трон, возвела первые из четырех врат, приглашая драконов возвратиться. Она много лет добивалась их доверия и прошла для того многие испытания, но в конце концов врата сделали свое дело.
«Возвращайтесь! – шептал их проем. – Вернитесь на наш остров, владыки вод, живите с нами!»
На этих вратах не подвешивали жертвенных чаш. Чашу заменял иной алтарь.
В толпе всхлипнули. В этом ужасном свете Думаи не различала людей. Почти все закутали лица влажными тряпками, спасаясь от чада и болезни. Подойдя к Западным вратам, она хмуро взглянула на скопившееся под ними черное озеро, подсвеченное змеевыми огнями.
«Звезда близко… но их она не успела спасти…»
«Их кровь пролилась, их свет погас… свет Квирики, первым осветившего воды их душ, слившего их с нами».
– Никея! Это ты? – простонал голос.
Обернувшись, Думаи увидела в руках вооруженных стражей Сипво.
– Сипво!
Никея бросилась к кузине, но стражники нацелили на нее копья.
– Как хочется верить, что вы знаете, что делаете, – заявила она, хладнокровно разглядывая оружие. – Это вдовствующая императрица Сейки. Кто вы такие, чтобы удерживать ее?
– Мы присягали ее дяде, – ответил стражник. – Не подходите, госпожа Никея.
– А, вы те дурачки, что охраняли поместье, – покивала Никея. – Не разыгрывайте воинов, глупцы. Подозреваю, вы если и брали в руки копья, так лишь отбиваясь от жалких крестьян.
– Думаи, умоляю! – Лицо Сипво сливалось с цветом ее серых одежд. – Останови его. Думаи, попроси Фуртию, остановите его…
Стрелы легли на тетиву и нацелились на Думаи. Она вновь повернулась к Западным вратам, шагнула в них, чутьем нащупывая того, кто по всему, кроме титула, был теперь императором. Если она его не остановит…
Купоза па Фотая всегда был дерзок. Но не так дерзок, чтобы шагнуть во врата богов.
– Принцесса Думаи. – Голос его стал глубже, утробней. – Рад видеть вас среди нас в этот вечер.
Он, одетый в багровое с черным подбоем, совсем не походил теперь на любезного придворного. И глаза из карих стали серыми – сплошь, белки тоже.
«Он в огне, – с отвращением пророкотала Фуртия. – Таугран кует его волю, как нагретое в горне железо».
Думаи силилась понять слова, но ее отвлек жалобный плач. Она узнала девочку, за руки подвешенную к алтарю. Сузумаи смотрела круглыми глазами, и с таким же ужасом уставилась на нее Думаи.
– Сузу… – Слова застряли в горле.
Она шагнула к речному хозяину, выхватила из-за пояса секирку, дрожащей рукой сжала рукоять:
– Отпусти ее, Фотая. Сейчас же!
– Императрица Сейки должна умереть в эту ночь, принцесса.
Слова отдались в ней гулом колоколов.
– Ты знаешь легенду о Безымянном, взломавшем покров мира и спящем теперь в холодном черном море. – Каждое слово медлило, прежде чем скатиться с языка Купоза. – Сначала он полетел в землю Лазии, где жарко светит солнце и восходящий огонь согревает землю.
– При чем тут Сейки?
– Таугран Золотой нашептывает мне, – ответил речной хозяин. – Я его искал на Муисиме.
– Что за ложь нашептал тебе этот змей?
– Дом Нойзикен должно принести в жертву. У вас в крови звездный свет и любовь драконов, – тихо ответил безумец. – И они должны сгинуть в хаосе.
Фуртия до корней оскалила зубы.
– Нойзикен и они – одно. Вас теперь осталось всего трое: твоя бабка, сестра и ты.
Вдовствующая императрица дрожала, впившись глазами в последнее свое дитя. Думаи снова всмотрелась в темноту под ногами и поняла, что именно видит.
– Нет… – прошептала она.
– Да. Весь ваш род собран здесь по моему приказу, – сказал речной хозяин, – и станет им пищей.
Гнев стиснул ей горло – она никогда не думала, что способна на такую ярость.
– Дурак! – Думаи рванулась к нему, Никея ее оттащила. – Дурак, ты свихнулся на сказке!
– Красивые слова, – в язвительном ответе прорвался прежний Фотая. – В устах одной из Нойзикен.
Солнце скрылось. Толпа молчала, онемев от страха, слышались лишь редкие рыдания. Сипво снова забилась в руках стражи.
– Остановитесь, отец, – с самым невозмутимым видом заговорила Никея. – Императрица Сузумаи – ваша внучатая племянница и столько же Купоза, сколько Нойзикен. Вы и свою семью скормите змею?
– Ах, наследница, милая моя дочь.
Глаза его вновь потемнели, в них проглянули белки. Думаи чувствовала, что этот просвет ненадолго.
– Ты и вправду отказалась от меня – ты, у кого в крови драгоценное горючее, способное гореть не хуже моего.
– Как и у Сузу. – Никея не двинулась с места. – Отец, есть другой способ. Я знаю, он есть. На Севере я видела женщину… – (Думаи поняла, что она соображает на ходу.) – Она тоже владеет огнем. Она способна вызывать его по своей воле, как Шелковичная королева. Позволь, я разыщу ее для тебя.
Речной хозяин покачал головой:
– Ты сделала выбор. Когда загорится Фонарь Квирики, его сила воспламенит столь любимую тобой Нойзикен. Ее свет затмит твой, потускневший. Она победит тебя, как море побеждает пламя. Даже воды твоего разума покорятся ей. – Он не сводил с дочери глаз, пока их снова не затянуло серым. – Таугран видит тебя, принцесса Думаи. Моими глазами – он видит.
«Фуртия! – позвала Думаи, чувствуя, как встрепенулась гневная дракана. – Фуртия, ты сумеешь достать мою сестру?»
«Таугран уже здесь, дитя земли».
– Возьми меня, – в отчаянной попытке отвлечь речного хозяина крикнула Думаи. – Меня, а не Сузу. Во мне нет пламени!
– Нет! – жарко выдохнула Никея.
– Поздно, – проговорил речной хозяин, и лицо его оплыло, как подгнивший плод. – Но не бойся. Ты тоже умрешь в эту ночь, и твою бабку я достану на горе. Она – конец радуги.
– Нет, я тебе не позволю! – Думаи призвала белый свет, наполнила им ладони. – Покажи мне свой свет, а я покажу тебе свой.
– Твой проиграет.
Багровое пламя вспыхнуло в его ладонях – люди закричали, а Никея застыла, уставившись на отца.
– Колесо поворачивается в твою сторону, принцесса. Хаос даст тебе свет. – Он шагнул к ней, в белое сияние. – Но пока у меня еще есть время.
«Сестра, мне нужна помощь!» – позвала Думаи, но из яви ей не было доступа в сон.
И тут взревели все боги. Речной хозяин воздел полные пламени руки, и в огне явилась золотая чешуя, изъязвленная, почерневшая, – змей вылетел из-за утеса. Толпа разразилась воплями. Одни повалили к городу и по крутой тропе – к берегу, другие замерли на месте, страшась выдать себя малейшим движением.
Таугран Золотой разинул бездонную и черную, как хаос, пасть. Зубы блеснули горными пиками. И лязгнули. Одно движение ужасной головы – и Сузумаи не стало.
Мгновение – или час, или год – никто не дышал. Потом придушенно взвыла вдовствующая императрица – голосом сердца, оторванного от рассудка. Она выдралась из когтей стражи и кинулась в кровь, промочила в ней рукава, волосы.
Думаи могла только смотреть. Разум снова покинул ее тело. Она смотрела туда, где больше не было сестры. Она смотрела на свежую кровь на земле. Она смотрела на обезумевшую от горя Сипво. Она смотрела на Тауграна. Все перед ней заливала белизна. Она была на горе, она карабкалась к вершине. Она заблудилась в снежной буре.
Она бросилась на змея.
Время замедлило ход, словно упавший в море камень. Она не думала о матери, о Никее, даже о Сузумаи. Ее поглотило иное. Она оставила позади речного хозяина – пустое место, деревянную куколку.
Стрела пробила ей бок.
– Думаи! – вскрикнула Никея.
Но Думаи не ощутила боли. Слишком промерзла. Реки неземного света текли сквозь нее. Она была звездой в живой плоти, упавшей на землю, чтобы укротить огонь, и смерть ничего не значила, если она сделает свое дело. Она пробежала по крови радуги (красный, красный, красный), вырвалась на край обрыва, швырнула себя к Тауграну – и вот она одна в воздухе, и черные воды с ревом вздымаются ей навстречу.
«Ты – воздушный змей».
Она видела в волнах скользкие клыки – скалы, готовые, словно раковину, расколоть ей голову.
«Лети в небо!»
Она не ударилась о волны – под ней промчалась Фуртия. Они единой яростью взмыли в ночь – за зверем из глубин земли, и боги острова взлетели за ними.
97
По бедрам еще струилась кровь, но Глориан сражалась. С первого своего вздоха она была прикована к чему-то, а теперь никто на свете не мог ее сдержать – ни закон, ни бог, ни смертный. Она выплатила святую дань. Она была свободна, восемнадцатилетняя королева Иниса.