Водная гладь разбилась вдребезги. Думаи, ахнув, заслонилась ладонью, потому что озеро Ясиро вскипело белыми брызгами и над водой – над Думаи – выросла блистающая голова дракона.
По берегам взметнулся общий крик. Ошеломленный народ падал на колени; кое-кто выпустил из рук нити воздушных змеев. Думаи, вновь промокшая до нитки, уставилась на божество вод.
Фуртия Буревестница показалась ей куда больше, чем тогда, ночью. Она нависала над мостками, вода струилась по чешуйчатому горлу и по пышной серой гриве. От первого ее рева буря согнула деревья; волны и дождь хлынули на камень.
Те, кто еще оставался на ногах, пали ниц. Впервые за триста лет им явился дракон – чудо, которого уже перестали ждать их предки.
Фуртия опустила взгляд на Думаи.
«Дитя земли. – Вновь этот прохладный голос прямо в голове. – Иди ко мне».
Думаи хлопала глазами, босые ступни приросли к земле. Видя, что она медлит, Фуртия приблизилась и фыркнула – обдала Думаи соленым дыханием.
И тогда Думаи поняла, чего хочет дракана.
Под взглядами ста тысяч глаз она протянула дрожащие руки. Дракон во плоти – скользкий, как рыба, настоящий, живой под ее пальцами. В ее прикосновении было родство и сила. Фуртия в ответ толкнула Думаи носом.
«Идем».
Она рокотала подобно дальнему грому, и Думаи сделала еще шаг. Закрыла глаза, ощутив притяжение, сродство, желание.
Пальцы соскальзывали с гладких чешуй. Думаи, поняв, что в ней нет страха, запустила их в водопад гривы. Пальцы сомкнулись на тяжелых маслянистых волосках с запахом стали и морских водорослей.
Придворная жизнь подорвала силы, но удержать свой вес на руках она еще могла. Думаи подтягивалась, пока не закинула на драконью спину ногу. Бросив взгляд на отца, Думаи увидела в его лице новое – надежду. На миг блеснула синева над головой, мелькнули потрясенные лица, а потом дракана взмыла в небо.
Завыл, заглушив все иные звуки, ветер. Думаи цеплялась за Фуртию, ветер обжигал ей лицо, и небо принимало смеющуюся всадницу как старого друга. Ей нечего было бояться в небе!
Фуртия Буревестница поднималась к солнцу, и Нойзикен па Думаи летела с ней, как летала раньше во сне.
Вечер накладывал последние мазки сумерек. Фуртия обгоняла облака, серебря их светом своего гребня.
Думаи дышала чистотой. Одежда облепила тело, но она и холодом наслаждалась, как бы ни текло из носа.
Очень нескоро темнота дала трещину. Лава изливалась из земли, испуская густые клубы пара. Думаи впервые в жизни увидела море – но море осталось незамеченным, не отложилось в памяти. Она до боли в глазах вглядывалась в огненную реку.
Задолго до явления Квирики земля Сейки ворочалась, вздрагивала, дышала чадом. Когда на острове поселились драконы, она успокоилась и теперь разве что выдыхала пар из горячих источников, но, когда боги уснули, гора пробудилась.
Огромное тело Фуртии скользнуло в пещеру, где пересушенный воздух застревал в горле. Слишком жарко. Думаи сползла вниз, спружинила коленями и повернулась к дракане:
– Великая, проси от меня, чего пожелаешь.
Она еще не договорила, когда что-то сжалось у нее внутри. Недоброе здесь было место.
«Я принесла тебя сюда, чтобы показать хаос».
Думаи сосредоточилась. От усилия беседовать мыслями у нее разболелась голова.
«Где?»
«Здесь выходит тоннель из глубин. – Фуртия продвинулась глубже в пещеру, и Думаи, придерживаясь за ее чешую, пошла рядом. – Вот».
В пещере перед ними текли, шкварчали и шипели расплавленные камни. Несколько долгих мгновений спустя Думаи увидела на фоне их жаркого свечения девять валунов – почти с нее ростом, в паутине светящихся трещин.
– Что это?
Усилилось то ужасное ползучее ощущение зла, силы будто вытекли из ее ног. В пещере с раскаленной лавой Думаи дрожала под промокшей одеждой.
«Равновесие мира нарушено. Огонь внизу стал слишком горяч, слишком быстр. Еще не вернулась звезда, чтобы его остудить. – Во рту Фуртии мелькал язык. – Я чую такие же за морем».
– Где? – спросила вслух Думаи. – Где за морем?
«Ближайший – к северу от этого острова».
Севернее Сейки лежало немало земель, но первой был Сепул, где правили королевы.
Фуртия, подобравшись к валуну, дохнула на него паром.
«Недолго ждать, пока оно расколется. Я сразила породившее его создание – потерянное и одинокое. Счастье было на нашей стороне».
Из трещин тянулись свет и дым.
«Отложены и другие. Много других. – Дракана обратила взгляд на Думаи. – Летим со мной за море, узнаем, много ли открылось».
Думаи смотрела на камни:
– Что из них выйдет?
«Хаос и погибель».
Валуны всё светились изнутри, исходили паром. Думаи снова встала перед Фуртией на колени.
– Великая, не знаю, можно ли мне лететь, – заговорила она; дракана следила за ее жестами. – Императорскому дому угрожают изнутри, его подрывает клан Купоза. Если я покину отца, он может лишиться трона, завещанного нашему роду великим Квирики.
«Род и трон ничего не значат. Ваши распри ничего не значат. Если взойдет огонь, сгорит все. – Фуртия опустила голову, обдав Думаи холодным дыханием. – Твой предок обещал нам. Обет между морским драконом и порождением земли – в сердце вихря они дали клятву вечно хранить друг друга».
Блеснули белые драконьи зубы.
«Ты хочешь нарушить клятву?»
Думаи подняла глаза. Сердце стучало, как град по крыше. Да, она принцесса, но еще она певица богов, и вот бог наконец ответил ее песне.
– Ни за что, – сказала она. – Твоя воля – моя воля.
27
Король Бардольт провел с Иссин несколько часов. Вулф тщетно пытался уснуть в искусственной темноте зала. Рядом не спал Трит – лежал, заложив руки за голову и катая желваки на скулах.
Под крышей не видно было примет времени, но, по догадке Вулфа, Иссин вышла к полуночи. Она прятала руки в рукава, а лицо – под капюшоном. Бывшие снежные провидицы после обращения почти все вытемнили себе волосы, но ее блистали белизной.
– Долгонько они там просидели, – шепнул Трит. – Как думаешь, о чем говорили?
Вулф смотрел на закрытое крышкой отверстие дымохода:
– В Лазию Безымянный принес чуму. Такую страшную, что сам Святой не смог рассказать об увиденном.
– Его милость тоже постарается это замолчать. – Трит перевернулся на бок, к Вулфу лицом. – Во имя Святого, надо же что-то делать! А если зараза пойдет дальше?
Они лежали вплотную. При слабом свете ближней свечи Вулф вбирал в себя Трита: ямку на горле – там, где сходились ключицы; темную поросль на челюсти и верхней губе. Его вдруг потянуло провести по щетине пальцем, проверить, мягкая она или жесткая.
– Трит, – заговорил он, – я тебе что-то скажу, только обещай оставить это при себе.
– Конечно. Я что, похож на Карлстена?
– Я видел кое-что под водопадом.
– Что? – Трит приподнялся на локте, но Вулф покачал головой. – Мне можешь ска…
Он поморщился от пинка лежавшей позади Саумы.
– Ребра Святого, – пробормотала она. – Хорош шептаться, вы, двое!
Трит беспомощно покосился на Вулфа. Саума вновь опустила голову на пол, и они тоже. Вулф пролежал без сна всю ночь – вспоминал огонь внутри тех камней.
На заре они выступили из Солнотта в долгий путь до столицы. Иссин ехала рядом с королем на прекрасном белом коне, подаренном ей вождем. На ней было зеленое одеяние священницы, а руки до локтя закрывали перчатки из кошачьей кожи.
– Жители Солнотта уходят с нами? – спросил Вулф у Регни.
Та оглянулась на него:
– По всем приметам болезнь дальше Офандаута не пошла. Его милость приказал вождю Солнотта сжечь селение.
– Мы там половины жителей не застали. Если кто-то из разбежавшихся болен…
– Вулф, – перебила Регни, – на твоем месте я бы больше не упоминала Офандаут.
Она проехала вперед. Вулф, беспокойно оглянувшись на север, тоже пришпорил коня.
Королевский отряд несколько дней держался янтарного пути, который вел от Могильников к реке Дрейри. Далеко позади к небу иглами поднимались дымки.
Лагерь разбили под звездами, и Вулфу вспомнились учения в лесах Феллсгерта. Отстояв на часах, он сидел со своей долей у огня, и выпивка, песни, веселье, как обычно, окружали короля Хрота. Ночами в тесной палатке он слишком остро ощущал мягкое тепло лежащего рядом Трита. Он никогда раньше не чувствовал такой близости с другом и дивился, откуда взялось это чувство.
Долгий путь сквозь ветер и легкий снегопад привел отряд в речной порт, где ожидали три ментских когга с полосатыми парусами – по белому тянулись зеленые, словно головка чирка, полоски.
Хротцы гордились своими корабелами, однако король Бардольт и от Ваттена не отказался принять двадцать захваченных судов, переживших Зимний потоп.
В тот вечер Вулф направился к занятой королем каюте. На часах стояли Эйдаг с Карлстеном, чьи золотистые волосы были заплетены в косу и уложены за левое ухо.
– Мне нужно видеть короля, – сказал Вулф.
Эйдаг кивнула и ушла, оставив мужчин наедине. Грозовой ветер трепал паруса.
– Болит? – спросил, помолчав, Вулф.
– Жалость прибереги для себя. – Карлстен не разжимал пальцев. – Тебе, думается, знаком запах горелого мяса.
– Ты что, – Вулф разрывался между раздражением и усмешкой, – правда поверил, что я рос под котлом, вдыхая запахи колдовского варева?
Карлстен ответил ему безрадостной улыбкой.
– Жаль тебя разочаровывать, Карл, но первый запах, какой я запомнил, – травяного отвара. И я не рад твоей боли, как бы ты ни был рад моей.
Карлстен сложил на груди могучие руки:
– И я не рад.
– Говорят, в чашу с вином люди выливают правду. Давай повтори ее. Ты веришь, будто ведьма из легенды оставила меня на опушке Дебрей. Чего ради?
– Я не говорю, что понимаю мысли ведьм.
– Да нет там никаких ведьм. Дебри – всего лишь деревья и воспоминания. Ведьм вообще не бывает.
– Я и сейчас вижу ведьму.