Она расцвела в эти зимние дни. С обведенными краской глазами, со снежинками в волосах, она точь-в-точь походила на ледяного духа, какими они представлялись Вулфу.
Упражнялись они, пожалуй, усердней обычного. Правда, в Добродетелях давно царил мир, но Бардольт никогда не доверял Гериону Ваттенваргу вполне, к тому же ментская знать всегда могла взбунтоваться против власти Хрота. А венчание – самое время для мятежа.
Регни снова напирала на него щитом. Он подцепил ее икру носком сапога. Она опрокинулась на него, и оба свалились в снег: Регни – бранясь так, что искры из глаз сыпались, Вулф – с первым за много дней сиплым смешком.
– Кое-чему научился. – Регни высвободила ногу. – Не я ли тебе говорила, что холод убивает любезность?
– Говорила. – Он держался за ребра. – Мир не так добр, как учит нас Святой.
– Верно. – Регни склонилась над ним, влажные волосы облепили ее щеки. – Но мы – хротцы. Мы не из мягкотелых.
Их дыхание сливалось в одно облачко. Опомнившись, Вулф отодвинулся и подтянул перчатки. Регни снова откинулась в снег.
– У меня что, блохи завелись? – осведомилась она. – Или зубы сгнили?
– Что? – недоуменно нахмурился он.
– Стоит мне приблизиться, ты так и шарахаешься. – Ее взгляд не сулил пощады. – Что за дела?
Вулф отвел глаза:
– Я же не знаю наверняка. – Он сжал кулаки. – Я не могу тобой рисковать, Регни.
– Дурак, – тихо и холодно бросила она. – Ты думаешь никогда больше ни к кому не прикасаться – из страха перед собственным телом?
– Если это спасет кого-то от такой смерти, какой умерла Эйдаг… – В нем вскипела злая обида. – Она была тебе другом, и ты по ней не горюешь? Что с тобой, Регни?
– Эйдаг больше нет. Я по ней отплакала. Теперь она пирует в небесном чертоге за Большим столом.
– Перестань. Брось притворяться!
– Сколько ни ори, ни маши кулаками, ее не вернешь. И зря ты яришься.
Вулф не успел ответить ни слова – она обхватила его щеки голыми ладонями и поцеловала.
Это не был ласковый поцелуй. А впрочем, Регни Аскрдальская на его памяти смягчилась только раз – когда они впервые легли с ней, и ни он, ни она не понимали, что творят. Она была нежна с ним в ту ночь и принимала его нежность.
Теперь в ней была только обычная непробиваемая решимость. Поцелуй был острым и сладким, как ягода брусники, от ее волос пахло свежим хлебом и снегом. Запах перенес его в Элдинг, в ту ночь, когда она поцеловала его под солнцем – застав врасплох, как часто бывало.
Он не успел удержать руку – запустил ладонь под волну ее волос, сжал затылок. Она погладила его по спине, вокруг пояса до пряжки ремня, и его тело с тяжелым вздохом ответило ей. Вздернув ему подбородок большим пальцем, Регни до крови прикусила Вулфу нижнюю губу.
Регни для него запретна. До сего мгновения Вулф и не подозревал, что еще желает ее. Кто угодно мог застать их здесь и опять донести королю, но она уже обхватила его коленями за пояс, а он губами раскрывал ее губы. Поцелуй делался все глубже, ему казалось, она готова его проглотить.
Она потянулась к его поясу, и он не противился, ожидая, чтобы она его направила. Вместо того она стянула с него толстую перчатку, крепко сжала пальцы и притянула их себе за пазуху. Он ухнул от наполнившего ладонь тепла и наконец собрался с силами, чтобы прервать поцелуй.
– Регни, мы договорились.
– Знаю. – Она взяла его за подбородок. – Пусть это станет тебе напоминанием: я ничего не боюсь. Ни крови, ни войны, ни драной чумы – ни кисляя-мальчишку, даже себя любить не умеющего.
Вулф кивком признал свое поражение. Регни еще раз поцеловала его, затем встала и отряхнула плащ, оставив его валяться в снегу.
– Я на охоту, – сказала она. – Зайди к лекарю, а потом возвращайся, продолжим тренировку. Трит сегодня уезжает.
– Уезжает… – еще не понимая, повторил за ней Вулф (перехватив ее взгляд на свою оттопыренную мотню, он откашлялся). – Зачем?
– Спроси его, я ему не кормилица. – Регни подобрала топор. – Ступай. Фортхард тебя ждет.
Она шагнула к лошади. Вулф запрокинул голову и полежал еще в снегу, прикрыв глаза. Сердце шумно стучало.
Все еще ощущая вкус стали и брусники на языке, он один вернулся в замок и постучал в обитую гвоздями дверь лазарета. Ему открыла светловолосая женщина лет пятидесяти в желтоватом платье, из-под безрукавного лифа виднелись длинные черные рукава сорочки. С кожаного ремня свисали мешочки и петли для инструментов.
– Доктор Фортхард, – негромко поздоровался Вулф. – Король просил меня к вам зайти.
Она взглянула на него по-новому:
– Мастер Вулф. Спасибо, что зашел. – Она посторонилась, и он шагнул к гудящему камину. – Мне теперь помогает мастеро Бурн.
У нового помощника, высокой худощавой особы, кожа была прохладного смуглого оттенка, густые волосы волнами ниспадали на плечи.
– Добрый день, мастер Гленн. Прошу, устраивайся поудобнее. – Оне помолчале. – С тобой что-то стряслось?
– Прости?
– Губа.
Вулф тронул губу – опухла.
– А, пустое, – отмахнулся он. – Верхом прокатился. Ветка низко висела.
Глубокие зеленые глаза блеснули.
– Понятно.
Пока врачи надевали толстые перчатки, Вулф, сложив оружие на пол, стянул с себя кольчугу и верхнюю одежду. Когда он остался в одних подштанниках, Фортхард усадила его на застеленную холстиной скамью.
– Король Бардольт под обещание молчать поделился с нами рассказом о той болезни, – сказала она. – Тебя коснулась зараженная женщина. Это так?
– Да.
– Что ты перед этим ел и пил?
Вулф порылся в памяти:
– Соленую селедку с чесноком. Кусок черного хлеба. По-моему, все. Не тянуло в тот день на еду.
– Чеснок известен целебными свойствами, – задумчиво отметиле Бурн. – Однако твои друзья, надо думать, ели то же самое, а все трое погибли.
Вулф кивнул.
– Да покоятся они в мире, – сказале мастеро.
– Расскажи обо всем, что видел, – попросила Фортхард. – Обо всем, что случилось на корабле.
Слушая Вулфа, она все сильнее хмурилась:
– Может быть, тебя уберег Святой. Но вероятны и иные причины.
– Если так, узнав их, мы сумеем помочь другим, – сказале Бурн.
– Да. Позволишь взять у тебя немного крови, мастер Гленн?
– Что угодно, если это остановит болезнь. – Вулф протянул руку.
– Спасибо.
Фортхард маленьким острым инструментом пустила ему кровь на сгибе локтя, потом заглянула в глаза, соскребла что-то с языка. Затем она велела ему сплюнуть в один сосуд и слить воды в другой. Предоставив костоправу промывать порез, Фортхард сверялась с таблицей, изображающей радугу склянок. (Вулф гадал, какой это бедолага мочится в цвет сирени.) Собрав все потребное, Бурн взялесь уксусом протирать инструменты.
– Спасибо, мастер Гленн. Можешь идти. Остерегайся низких веток.
– Да уж постараюсь.
За время, что Вулф провел под крышей, солнце поднялось, а коридоры наполнились запахом пекущихся булочек. Бросив взгляд на башню, где жила Глориан, он не увидел никого в окне.
На поляне Трит вел поединок с Карлстеном, а Саума, сидя на поваленном стволе, поджаривала над огнем тушку кролика. Оба поединщика, несмотря на холод, сбросили рубашки. Карлстен сражался необычным для дружинника большим мечом Северного Иниса – показывал сильные руки.
Трит выбрал бородатый топор, как у короля, но при его сложении само тело становилось оружием. Изогнувшись, он ушел от мощного удара ногой, и Карлстен с грохотом свалился.
– В огонь тебя! – Он, хихикнув, схватился за грудь. – Это что такое было?
– Неожиданность, Карл. Всегда ее жди. – Трит перебросил топор в другую руку. – А то как бы и ментцы не застали тебя врасплох.
– Сомневаюсь. – Карлстен заметил Вулфа, и лицо его ожесточилось. – Жив еще, Вулф?
– Зубы Святого, Карл!.. – вздохнул Трит.
– Эйдаг была мне сестрой. Она умерла, а этот живехонек, – с презрением процедил Карлстен. – Не хочешь объяснить, как это вышло, Трит?
– Довольно, Карлстен. Один Святой решает, кому жить, а кому умирать, – вмешалась Саума. – Ты должен чтить его приговор.
Поднявшись, она вытянула меч из ножен:
– Теперь я дерусь. Присмотришь за костром, Вулф?
Вулф занял ее место на бревне. Подошел Трит, сел рядом. Волосы у него были стянуты в узел. На золотистой, как речная вода, коже блестел пот, подчеркивая чистые линии груди и талии.
– Ты его не слушай.
– Сколько лет не слушаю. – Вулф, отвернувшись, сплюнул. – Регни говорит, ты уезжаешь.
– Да, перевезу в Элдинг мать и стариков. Со мной Саума и Карл. – Трит утер лицо рубашкой. – Бардольт меня отпустил, потому что мои живут у самых Могильников. Хочу убрать их подальше от заразы.
Саума отбила рубящий удар Карлстена.
– Если Святой позволит, подоспею к концу венчания.
– Я рад бы уступить тебе щит, которым прикрыл меня Святой.
– Ничего со мной не случится. И все равно, спасибо за заботу. – Трит достал свой мех с вином. – Что говорят врачи?
– Больше молчат. Заставили меня нассать в бутылку.
Трит фыркнул и, откупоривая мех, вдруг вздернул бровь:
– Раненько она поднялась.
Вулф повернулся за его взглядом. От замка к ним шли четверо, и первой – принцесса Иниса собственной персоной.
Глориан, в тяжелом зеленом плаще, ступила на поляну.
– Доброе утро. Простите, что помешала, – сказала она на хротском. Воины преклонили колени. – Услышала шум боя и подумала, не разбойники ли.
– Нет, принцесса, все куда серьезнее. Готовимся к свадьбе, – подмигнул Трит. – Это дело опасное.
– И правда, – рассмеялась Глориан. – Проще уклониться от сражения.
Она знаком позволила им встать.
– К слову, мастер Гленн в нашу прошлую встречу обещал мне поединок. Почему бы не сейчас?
Вулф рассматривал принцессу. Судя по голосу, ей будто в жизни не случалось бывать в темноте, одной и вне себя, но глаза говорили другое, и тонкие морщинки между бровями – тоже.
– Принцесса, – нерешительно возразила Саума, – нам ли поднимать меч на кость Святого?