– Что в них?
– Извращение огня и земли, – прошипела Фуртия. – Их теперь не удержишь. Небо запылает…
Что-то взломало изнутри ближайший камень, проломило темную скорлупу.
– Принцесса Думаи, – ровным голосом заговорил король Падар, – возвращайтесь с Буревестницей на Сейки, предупредите своих. Я должен лететь к ее величеству.
Он бросил на Думаи косой взгляд и добавил:
– Боюсь, нам уже не предотвратить неизбежного.
– Да. – Думаи смутно сознавала, что дрожит. – Удачи вам, король Падар.
– И вам.
Из скорлупы показался хвост с зубчатым гребнем. Думаи уже отворачивалась, когда король схватил ее за рукав.
– Среди лакустринских алхимиков есть одна… Кипрун из Браквы, – сказал он. – Кипрун должна знать средство.
От раскатов грома оба подняли взгляд. Сердце у Думаи билось, будто она проглотила живую птицу. Ей ли не знать, чем грозит нежданный шум в горах? Она разом перенеслась в храм, увидела, как срывается с первой вершины лавина, и взмолилась, чтобы она миновала селение.
Камни с грохотом обвалились со склона, вернув ее к действительности. Первая мысль была об извержении горы Елталай… но тут что-то шевельнулось в дымке пара – нечто невообразимо громадное. Сквозь серую пелену протянулись струи черного зловонного дыма.
На нее вдруг взглянули глаза – как две огромные жаровни, лишь глаза во мгле. Ужас сковал ей члены. Она уже не сознавала ничего, кроме самой себя и зверя.
«Это их матка. Из-под земной коры. – Фуртия заревела на врага. – С такой силой не сразишься в одиночку».
Один из сепульских драконов подлетел к королю – тот ухватился за свисавшую с седла веревку и скрылся. Канифа сгреб в охапку Думаи, и они, волоча за собой Никею и спотыкаясь, кинулись к Фуртии.
За ними разверзлась пасть чудовища – мостки охватил огонь. Камни трескались, превращая долину в огненную печь, словно раскололось само ложе мира.
40
Поначалу у нее заподозрили болезнь – овечью смерть, которую разносили кровососущие клещи Гористого края. Потом заболело горло – хотя красноты не было, не было и кашля. Ее мучили то жар, то страшный холод.
«Зимняя немочь», – решила доктор Фортхард.
Время стало странным, бестелесным. К ней больше не допускали дам. Спасибо глазку в стене, она понимала причину.
Наконец она очнулась и увидела сидящего на краю постели отца в одежде для верховой езды. Он протирал ей лоб влажной тряпицей. Багряный отблеск камина оставлял половину его лица в тени.
– Отец, – сказала она, – тебе нельзя.
– Я в детстве переболел зимней немочью. Второй раз не заражусь.
– А если это не зимняя немочь?
Красноватый свет делал его глаза из светло-карих почти янтарными, как у ястреба.
– Что же еще?
Глориан всмотрелась в его лицо. Отец скорее солжет, чем расскажет ей о чуме.
– Не знаю, – сказала она.
– Тогда давай доверимся врачу.
Он вытер ей щеки, потом бросил тряпицу в таз со льдом, и слуга унес его из комнаты.
– Глориан, ты знаешь, какой сегодня день?
Она покачала головой, и в виски ударила глухая боль.
– Сегодня отчаливает «Убеждение». С восходом я и твоя мать отбываем на королевскую свадьбу. Совет Добродетелей готов принять королевство на себя, как и раньше, когда твоя мать посещала Хрот. Тебе нечего бояться.
– Все будет хорошо, отец.
– Я и не сомневался. – Он погладил ее по голове. – Как быстро летит время, когда я здесь.
Его глаза заволокла печаль. Ей так хотелось доказать ему свою отвагу, но от лихорадки она стала слаба, как весенняя мушка.
– Мне бы хотелось никогда с тобой не расставаться, папа, – прошептала она. – Чтобы мы все всегда были вместе…
Он склонился к ней, чтобы расслышать слова.
– …Чтобы тебе не пришлось больше уезжать.
– И мне того же хочется. – Он сжал ее пальцы в загрубелой ладони. – Я обещаю тебе одно. Однажды, когда ты передашь трон своей дочери, а мы с твоей матерью будем седыми, морщинистыми стариками, мы все вместе поселимся в Хроте. Будем каждую зиму любоваться небесным сиянием, а каждое лето плясать и смеяться под полночным солнцем.
– Правда?
– Торжественно клянусь.
Глориан кивнула. От слез щипало глаза.
– Это мне нравится, – сказала она. – Я ни о чем другом и не мечтаю.
– Так давай мечтать вместе. – Улыбка собрала морщинки у его глаз. – А пока увидимся к лету, королевна.
Глориан, собрав все силы, приподнялась на локтях. Отец привлек ее к груди, и она спряталась в его объятиях. Его меховой воротник щекотал щеку.
– Я люблю тебя, папа.
– И я тебя. – Он поцеловал ее в макушку. – Сбереги мое сердце. Отдыхай, Глориан. Будь сильной.
Он опустил ее на подушки и вышел. На его месте вдруг оказалась королева Сабран:
– Глориан, ты не спишь?
Принцесса снова попыталась приподняться:
– Нет, матушка.
Королева Сабран встала перед кроватью. Отблески огня играли на ее золотой короне.
– Я пришла попрощаться. Надеюсь, тебе уже лучше.
– Да, спасибо.
– Это хорошо. – Королева Сабран опустила глаза на свои одетые в перчатки ладони. – Глориан, я впервые покидаю тебя так надолго. Совет Добродетелей держит в руках дела Иниса, но если тебе понадоблюсь я, можешь написать. Передай письмо герцогу Робарту.
– Со мной все будет хорошо, матушка. Вы уже не раз меня покидали.
– Времена переменились.
Королева присела на стоявший в ногах кровати сундук и засмотрелась в огонь.
– Знаю, я всегда казалась тебе бесчувственной. Всю твою жизнь, – сказала она. Глориан слушала. – Это от избытка чувств, не от недостатка. Никто не учил меня быть матерью, быть королевой. Я просто старалась тебя вооружить. Корона не знает жалости. Она жестока. Чтобы не сломаться под ее тяжестью, нужны, как говорят хротцы, железные кости.
В камине потрескивал огонь.
– Я тоже стыну. У меня холодеет кровь, – тихо, почти не слышно для Глориан, говорила королева. – Этот холод пробирает меня с тех пор, как разверзлась гора Ужаса, хотя я очень старалась его скрыть. Я видела сны, похожие на явь. Я слышала голос в ночи.
– И я, – прошептала Глориан.
– Что ты видела, когда слышала тот голос?
– Кажется, я помню… тень, похожую на человека.
– Она будет говорить с тобой. Ты не всегда сумеешь понять.
– Кто это, матушка?
Впервые Глориан почудился блеск тревоги в этих зеленых глазах.
– Я думаю, что это Святой, – сказала мать, – но послание его таинственно. Мне та фигура показалась женской, и, может быть, то была высшая часть меня – та, что вознесется когда-нибудь в небесный чертог. Иногда я слышала только голос. Через него я беседовала с божественным. Этими видениями Святой утешал и направлял меня, напоминая, что я никогда не бываю одинока.
– Ты их больше не видишь?
– Я научилась управлять сновидениями. Вернувшись из Ваттенгарда, я постараюсь научить и тебя. А пока никому не говори об этих снах, Глориан. Невежды могут усмотреть в них ведьмовство или сумасшествие.
Их прервал резкий стук в дверь.
– Ваша милость, – позвал приглушенный голос, – пора.
Королева Сабран встала.
– Всего тебе доброго, – пожелала она. – Флорелл останется помогать тебе.
– Вы уверены, матушка? – в удивлении спросила Глориан. – Флорелл ваша ближайшая подруга.
– Со мной будут Тайрун и Лиума. Флорелл знает тебя лучше других. Я доверяю ей тебя.
Лицо ее снова обратилось в светлый камень.
– Прощай, дочь. Да сохранит тебя Святой в милости своей.
Глориан тщетно искала слова для того, что хотелось выразить.
«Вы будете мною гордиться. Мне страшно. Я люблю тебя, даже если ты меня и вполовину так не любишь. Я ни за что не стану обращаться со своей дочерью как ты со мной».
– Прощайте, матушка, – только и сказала она. – Желаю вам благополучного плавания. Прошу передать мои добрые пожелания благородному Магнаусту и принцессе Идреге.
– Передам.
Королева отвернулась. Глориан, зачерпнув из самого глубокого колодца отваги, произнесла:
– Я буду хорошей королевой.
Мать остановилась.
– Вы считаете меня слабой, – сказала Глориан, приказав голосу не дрожать. – Всегда считали, но я знаю, от чьей я кости и крови. Я избрана Святым – я плод его бесконечной лозы, железо вечных снегов. Я – дочь Сабран Честолюбивой и Молота Севера, и я буду править этим королевством без страха. Мое правление запомнят в веках.
Она позволила словам пропитать тишину, потом добавила:
– Меня на это хватит.
Королева Сабран долго молчала. Лицо ее осталось непроницаемым.
– Вера – лишь первый шаг, – очень тихо сказала она. – Начинай ковать для себя броню, Глориан. Она тебе понадобится.
Когда она вышла, Глориан впервые за много дней встала и подошла к окну. Последний раз она увидела родителей – тающих в тумане всадников.
«Убеждение» – белая от носа до кормы ладья. Обшивка ее – словно множество плотно сбитых ребер. Самый внушительный из кораблей инисского флота, свадебный дар короля своей королеве. Он резал серые воды Пепельного моря под стягами Иниса и Хрота.
В отличие от большинства хротских судов, у самой кормы «Убеждения» располагалась палубная надстройка. В ней, зарывшись в меха постели, примостилась королева Сабран. Холод ложился на нее, как иней на траву.
Бардольт вернулся с прогулки по палубе, принес снег в волосах. Сабран смотрела, как он раздевается. Спустя десятки лет от последнего сражения он все еще сохранил тело воина. Он нагим лег рядом с ней и, запустив руку под меха, нашел ее бедро. Он всегда был горячим, как уголь.
– Не проходит озноб, милая?
– Пройдет.
Сабран приткнулась головой ему под подбородок, провела пальцем по старым шрамам на груди – все еще твердой и мускулистой. Он с нежностью, которую приберегал только для родных, перебирал ее волосы.
Бардольт обнажился перед ней целиком. Она знала все его грехи военных времен, все причиненное ему зло, все кошмары, после которых он купался в поту. В ответ она рассказывала ему о своих свинцовых днях, когда без видимых причин