чувствовала себя покинутой.
И все же она так и не собралась с духом, чтобы рассказать ему о леденящих душу видениях, что преследовали ее годами и запугали до того, что она стала запирать двери. Когда-то она считала Бардольта язычником, а сама, слушая голоса в голове, становилась холодней ледяных духов.
– Туман все такой же густой? – на хротском спросила она.
– Гуще прежнего. – Он обхватил ее рукой. – Не бойся. Мы отчалили в благоприятное время.
Им еще предстояла неделя пути до Ваттенгарда. Бардольт описывал унылую крепость, скалящуюся на ментцев из-за Пепельного моря. Герион Ваттенварг, десятилетия назад захвативший страну для своего рода, еще не утолил голода. Магнауст – надутый гордыней глупец, недостойный принцессы Веталда, но Идрега тремя годами старше его и умнее, как и ее бабка. Если кто и сумеет удержать Ваттена в руках, так это она.
Сейчас, как никогда доселе, Кольчуге Добродетели требовалась цельность. Необходимо было удержать верность Ваттенов и утихомирить ментцев. Розария Веталда тоже это понимала. Она пожертвовала родственницей, которую считала достаточно сильной, чтобы связать эти звенья, а Сабран в ответ предложила свою.
Она еще не сказала этого Бардольту. Он хотел, чтобы Глориан взяла мужа из Хрота, потому как доверял своим товарищам по оружию и их наследникам, но Искалин не первый век стоял за Инис. Глориан станет женой Терико, Магнауст женится на Идреге, и Добродетели устоят.
Она расскажет ему в Ваттенгарде. Для него это станет тяжелым ударом, но она, как всегда, заставит его взглянуть на вещи своими глазами.
Бардольт рядом с ней засыпал. Золотое кольцо с узлом любви на его пальце было по обыкновению начищено до блеска.
– Я разрешила Глориан писать мне, – сказала она, и он встрепенулся. – Если ей нужен будет совет.
– Уверен, ее это воодушевило.
– Не просто воодушевило, вселило отвагу, – очень тихо ответила Сабран. – Она мне сказала, что будет править без страха. Что ее на это хватит. Она смотрела на меня, как я когда-то на королеву-кошку, когда та посмела усомниться в моей воле. Я видела себя в ее глазах.
– Я тебе говорил. После коронации Глориан Инис будет в добрых руках. – Он погладил ее под грудью. – А мы сможем жить вместе. И никакое море между нами не встанет.
Она представила, как это: он рядом каждый день, в ее постели каждую ночь. Как у всех супругов.
– Эта мечта еще очень далеко впереди, – сказала Сабран, повернувшись так, чтобы заглянуть ему в глаза. – Хоть мы с тобой и нажили серебро в волосах, но оставить троны нам пока нельзя.
– Нельзя. Слишком упорно мы за них сражались. – Он погладил ее по щеке. – И друг за друга.
Он припал губами к ее губам. Она запустила кончики пальцев ему в бороду, в золотую гриву. Даже спустя столько лет после венчания у нее все отзывалось на его прикосновение. Когда она приняла его в себя, он выдохнул ее имя, словно молитву, – как всегда.
Потом он лежал, закинув руку за голову, а другой обняв ее за талию, и задумчиво морщил лоб.
– Что тебя тревожит? – спросила, заглянув ему в лицо, Сабран.
Бардольт провел ладонью ей по спине.
– Глориан. – Голос его звучал неуверенно. – Фортхард сказала, у нее зимняя немочь, но я и раньше видел такое. Это уже второй ее обморок.
Сабран закрыла глаза. Не лучший случай ему рассказать, да и не будет лучшего после стольких лет молчания.
Вместо того она решила выдернуть старую занозу.
– Королевская стража мне сказала… – заговорила Сабран. – Перед самым обмороком Глориан рассталась с Вулфертом Гленном.
– Что из этого?
– Он и в прошлый раз был с ней. – Сабран села, чтобы видеть его лицо. – Бард, я знаю, ты в нем видишь себя. Я понимаю, почему в детстве ты определил этого мальчика ей в товарищи по играм: чтобы обезопасить и упрочить его положение – как же, друг принцессы! Но мы, как бы ни презирали старых обычаев, оба знаем, сколь крепко они держатся в наших землях. Гора Ужаса все еще дымится. После покушения на Глориан меня пугает мысль, что люди узнают о ее дружбе с порождением Дебрей.
– А ее болезнь тут при чем?
– На севере поговаривают, что обморок случается от близости ведьм и колдунов.
– Они и меня зовут колдуном. Проклятым язычником, – напомнил он. – Даже родня меня когда-то так назвала. Ты видела насквозь такие суеверия, а теперь просишь, чтобы я смотрел через них на Вулфа?
– У себя дома ты волен поступать как хочешь, только они с Глориан уже не дети и времена переменились. Ты поощрял их дружбу, а теперь она опасна для обоих.
– И что ты предлагаешь?
– Отошли его куда-нибудь, пока не развеется дым. Найди священнослужителя, который поручится за его добродетель.
– А если он не пройдет проверки? – с тихой горечью спросил Бардольт. – Его отец просил присмотреть за мальчиком. Я сам прошел это испытание, и как мне подвергнуть такому парня, виновного только в том, что родился на свет?
Сабран тихонько погладила его щеку, рассеченную глубоким шрамом.
– Подумай об этом, – попросила она. – Большего не прошу.
Бардольт смотрел, как она ищет свой гребешок. Он улыбнулся уголком губ, когда жена принялась распутывать волосы, которыми всегда занималась Флорелл.
– Что? – оглянувшись на него, спросила Сабран. – Что такое?
– Скажи кто мне, молодому и глупому, что ты станешь еще прекраснее, ни за что бы не поверил. – Его взгляд пробрал ее до глубины души. – Я мог бы, пока еще не воссел за Большим столом, подарить тебе не только Север, но и Юкалу.
Она замерла:
– Юкалу? Как – подарить?
– Святой мечтал обратить и Юг, – напомнил Бардольт. – Пусть Кедико Онйеню наконец откажется от древних богов. Пусть присоединится к Кольчуге Добродетели. Со всеми южанами. Я – Молот Севера, а ты – Сабран Честолюбивая. Для нас нет ничего невозможного.
Сабран видела в его глазах обещание. Она не ответила, только снова принялась водить гребешком.
Час спустя, когда глубокий сон стер годы с его лица, Сабран, лежа без сна, захотела другой близости – той, о которой так и не решилась сказать. Любовь божества таинственна и ужасна. Впервые за годы она отворила дверь, переступив первый порог сновидения.
– Ты здесь?
– Да, – ответил голос без голоса. – Я спала.
Сабран пробрал боязливый озноб.
– Ты давно не звала меня, подруга.
– Меня останавливал страх. За дочь.
Вернулась тишина, и она решила, что тень отвергла ее зачин.
– Дочери… – произнес тот же голос. – Едва они зашевелятся в нас, мы принадлежим им. Мы создаем их, зная, что они от нас уйдут, но их плоть – поначалу наша плоть, и мы не в силах их отпустить.
Сабран больше не сомневалась. Эта женщина – она сама, но не в своем теле, не в том, которое она осязала, которое взрастило ее дитя и носило ее по жизни. Это была ее высшая часть – та, что принадлежала одновременно ей и Святому.
– Теперь я понимаю. Ты никогда не была моим проклятием. – Сабран приоткрыла глаза, вглядываясь в серебрившее ее дыхание видение наяву. – Ты всегда была мне другом, и мне недоставало твоих советов.
– А мне – твоих.
Она ощутила печаль на той стороне.
– Жаль, что нам нельзя встретиться и обняться как сестры. Хотела бы я лишь чуть увериться, что это не просто сон.
– Сон бывает так же правдив, как иное.
Сабран накинула красное платье. Оглянулась на Бардольта – он все спал, накрыв ладонью грудь, ее гордый северянин, вечно жаждущий восславить Святого.
Когда доберутся до Ваттенгарда, она станет молить его о совете.
Завернувшись в плащ, она вышла из каюты, прошла на нос. Подданные расступались перед ней. Она заметила почтительно склонившего голову Вулфа Гленна.
Неудивительно, что Глориан к нему тянется. Он тоже застрял между двумя мирами.
За темным туманом совсем не просвечивало солнце. Сабран, расправив плечи, стояла на носу, как стояла в день своей коронации. И смотрела в поднимающийся над темной водой пар.
На миг она снова стала той Сабран, одетой в зеленое в честь нового века. Толпа… толпа выкликала ее имя, приветствовала ее – королеву Иниса. В тот день она впервые за много лет засмеялась. Она была молода, полна жизни, и весь мир лежал перед ней.
Ветер дул с юга. Похолодев всем телом, она повернулась ему навстречу. Пряди волос обвили ей шею.
Туман походил бы на дым, не будь он холодным как лед. Собирался дождь, а от него на открытой ладье некуда было спрятаться. Вулф сплеснивал концы каната; он тряхнул головой, убирая с глаз влажные волосы. Рядом Велл смолил конопляную паклю – конопатить борта. Он дрожал под меховой одеждой, бледные щеки воспаленно краснели.
– И в Ваттенгарде согреться не надейся, – пробурчал Велл. – Зима не время для свадеб, что бы там ни говорил Святой.
– Угу, – согласился Вулф, отпуская концы, чтобы подуть на окоченевшие пальцы. – Сочувствую принцессе Идреге. Невеселое время для венчания, а особенно – с надменным выскочкой вроде Магнауста Ваттена.
Он отпустил взгляд блуждать по серой мгле над головой. Похоже, туча решила погостить у них на палубе. Рука потянулась за пазуху, к подаренному Эйдаг солнечному камню.
– Ты когда-нибудь женишься? – спросил его Велл.
Вулф невольно покосился на Регни, которая, скрестив руки на груди, смотрела в море.
– Думаю, не моя это судьба, – сказал он. – А ты?
– Есть и другие способы весело отдать концы. Чего бы мне хотелось – это служить корою Бардольту, пока он жив, а остаток дней дожить на юге, в тепле. Если кто-то захочет со мной – друг или любовница, – ну, это было бы неплохо. Но я и один обойдусь.
– Я всегда думал, ты врос корнями в Хрот, – хихикнул Вулф. – А на юге – это где?
– В Куменге, в Лазии. Это такой порт на море Халасса. Я знавал одну купчиху из тех мест. Она рассказывала, что куменгское вино – точно сок солнца. С тех пор все мечтаю попробовать солнце на вкус.
– Похоже, там неплохо живется. Я бы не прочь отправиться с тобой.