На рассвете того же дня они с Эсбар обмыли старую подругу, помолились божествам перехода и смерти. На закате они положили Сагул покоиться у корней дерева – пусть оно возьмет обратно свой огонь, пока сестры и братья поют песни-плачи. Ее ихневмон, свернувшись на кургане, умер той же ночью, и его погребли рядом. Тунува посадила на обеих могилах сабру, полила семена смолистым вином.
Сагул будет жить в плодах дерева. Ее огонь и впредь будет направлять дочерей в пути.
Закончив, Хидат поднесла Тунуве зеркало. Та осмотрела заплетенные на голове сложные косички, потом взглянула себе в глаза. Под глазами собрались мешки.
– Спасибо тебе, Хидат.
Она впервые за много часов подала голос. Хидат тронула ее за плечо:
– Ты справишься, Тунува.
– Все мы должны справиться. – Тунува отложила зеркало. – Ради Эс.
– Вы всегда были с Сагул ближе других, кроме только Денаг.
– Теперь я не уверена. Десятки лет дружили, и все-таки такого я от Сагул не ждала.
Ответа не было. Хидат отвернулась, закрепляя золотые заколки у себя в волосах.
Сию ожидала в коридоре, накинув на плечи зеленый плащ послушницы. Она еще во время беременности вкусила плод, но пока не была признана посвященной. Ее волосы, украшенные сердоликом и золотыми пластинками, волной спадали на спину.
– О Тунува!
Они обнялись.
– Какая ты красивая. Мне бы быть такой изящной.
– Ты всегда такая, солнышко, – вымученно улыбнулась Тунува. – Готова?
– Да. – Сию, с блестящими глазами, сжала ее руки. – Я так рада за Эсбар. Она рождена для красного плаща.
Сию, кажется, говорила от души. Об Анайсо она пока не знала. Тунува пожалела, что не может известить о смерти мальчика его родных.
– Ты сегодня так на нее похожа, – сказала она Сию. – Поможешь мне поддержать ее в исполнении долга?
– Конечно помогу.
Посвященные единогласно признали Эсбар настоятельницей – даже те, кого не было сейчас в обители. Гашан разослала короткие извещения. За пять веков в признании отказывали лишь двум мунгунам: одной за дурное обращение с ихневмоном, а другой – когда настоятельница объявила себя ее родительницей. Эсбар заслужила право на власть.
Хидат вышла в белом плаще, с деревянным, выложенным золотом ларцом в руках.
– Это тебе, хранительница могилы, – сказала она, протянув ларец.
Тунува его взяла. Он был не так тяжел, как казался, зато его содержимое обещало лечь на Эсбар тяжкой ношей.
Они втроем прошли через обитель и влились в процессию, спускавшуюся по ступеням в долину Крови. Тунува, заметив Канту, незаметно кивнула ей.
Сагул оставила табличку с вырезанными на ней последними желаниями и в числе прочего просила принять Канту. Теперь Эсбар решит, следует ли почтить это желание. Тунува знала, что Эс не откажет. Та слишком любила и почитала Сагул.
Обряд всегда проводили ночью под плодами, зажженными огнем покойной сестры. Когда настоятельницей стала Сагул, Тунуве едва исполнилось двенадцать, но она запомнила чудо преображения женщины в настоятельницу.
Воительницы выстроились по одну сторону, мужчины – по другую, оставив проход для Эсбар. Сию подошла к Елени, а Тунува заняла место между Денаг и Апаей (обе – в белых платьях посвященных) у подножия дерева. Здесь пахло мускусом ихневмонов, цветами и апельсинами.
Когда на ступенях показалась Эсбар, на долину спустилась тишина. Мужчины и послушницы подняли лампады, воспламененные засветили свои огоньки. Колеблющийся свет отразился во множестве глаз.
На рассвете Эсбар обновила свою магию – огненное божество, еще не остывшее после горна. На ней было селинийское венчальное платье – сетчатое, на голое тело. Лицо застыло, словно каменное, но, проходя, она касалась каждого ладонью.
Она преклонила колени перед деревом. Денаг, как старшая, первой возложила руку ей на голову.
– Эсбар дю Апая ак-Нара, – произнесла она, – ты верно и неколебимо служила Матери. Ныне ты стоишь перед апельсиновым деревом, как стояли многие сестры до тебя. Ты преклоняешь колени под его ветвями, как преклоняла Мать. Семья просит тебя представлять ее в лице настоятельницы, возглавить и объединить нас в противостоянии Безымянному. Примешь ли ты наш призыв к оружию?
– Приму, – сказала Эсбар.
Денаг принесла ожерелье, которое носила прежде Сагул, – с драгоценным медальоном из янтарной смолы апельсинового дерева. Эсбар опустила перед ним голову. Следующей вышла вперед Апая с соком в руке.
– Эсбар дю Апая ак-Нара, – сказала она, – я свидетельствую, что ты плод моего чрева и в тебе кровь Саяти дю Верду ак-Нары. Готова ли ты стать матерью всем детям обители?
– Готова.
Апая помазала ее. Даже ее жесткое лицо сегодня явственно выражало гордость.
Тунува была последней. Она вручила один из своих ключей Йонту Йеданье, и та, встав на колени перед ларцом, отперла замок. Тунува с величайшим бережением извлекла драгоценнейшую из реликвий.
Он сохранил запах – древний, тревожащий душу запах, запах полежавшего на солнце мяса, запах железа и времени. За долгие годы он высох, залубенел. Прежней хранительнице могилы пришлось потратить множество усилий, чтобы материя сохранила гибкость для ношения на теле.
– Эсбар дю Апая ак-Нара, – сказала Тунува, – это – смертный плащ Матери, впитавший кровь Безымянного.
Она накинула его на плечи Эсбар:
– Примешь ли ты его тяжесть и все, что он несет с собой?
– Приму.
Последним из даров Денаг преподнесла Эсбар железное копье Мулсуб. Древко его опоясывали золотые и серебряные ленты, наконечник – отполированная тьма – тысячи лет хранил чистоту и заточку.
Эсбар приняла оружие и встала, повернувшись лицом к своей семье:
– Я Эсбар дю Апая ак-Нара, настоятельница обители Апельсинового Дерева. Я возобновляю свой обет Матери. В смирении я занимаю ее место. С гордостью я храню апельсиновое дерево. С любовью я смотрю на каждого из вас и предлагаю себя вам в родительницы, сестры, защитницы и острие копья.
– Да сохранит она твой клинок острым, а сердце полным огня! – отвечала обитель. – И да вселит твое имя ужас в того, которому нет имени.
Тунува проснулась в незнакомой постели. Пошарив руками, нащупала влажные, смятые простыни.
Снаружи грохотал водопад. Она вобрала в себя расписной потолок палаты Невест – последнее, что видела в жизни Сагул. Эсбар отказывалась от кровати Сагул, видя в ней погребальные носилки, но Тунува посоветовала подруге с самого начала жить так, как намерена впредь, изгнав призраков из своей новой комнаты.
И вот Эсбар осуществила священный брак с деревом, переночевав здесь, на смертном ложе, окуренном запахом роз. Наверняка об этом маленьком утешении позаботился не кто иной, как Имсурин. Он знал, что Эсбар разделяет эрсирскую веру в способность розы отгонять неспокойные сны, и, когда они зачинали Сию, наполнил комнату их ароматом.
Тунува все равно всю ночь не выпускала ее из объятий. Даже у розы нет власти над страшной явью.
Празднование закончилось под утро. На языке еще держался вкус солнечного вина. Сию танцевала и смеялась ночь напролет, радость ее била через край. Эсбар решила выждать еще несколько дней, прежде чем обрушить на нее известие об Анайсо. Для Сию оно станет ударом, но надежда, что мальчик жив, смягчит боль.
Если она когда-нибудь узнает правду, ее счастье истлеет.
На полу лежали солнечные пятна. За оконным переплетом на балконе стояла нагая Эсбар – она всегда так делала, если просыпалась в поту.
Тунува вышла к ней. Эсбар не сводила глаз с горизонта, в волосах блестели водяные брызги. В сумерках глаза ее казались почти черными, но сейчас первые лучи солнца высветили в них темный янтарь.
– Настоятельница… – сказала она. – Похоже на сон.
– Розы помогли?
– Думаю, больше ты, чем розы. – Эсбар еще не сняла ожерелья. – Мунгуной будет Хидат. Вести за собой ей еще учиться и учиться, но она сильная и хорошо владеет собой.
– Она научится у тебя.
Эсбар кивнула.
– Я приняла мантию, когда мир обернулся против нас, – сказала она. – Помню, Сагул меня выбрала, и я не сомневалась, что создана для этого плаща, но я тогда была молода и самоуверенна.
Тунува знала, что не стоит трогать ее, потную, но придвинулась как можно ближе.
– Сомнения и страхи – это естественно, – сказала она. – Ты приняла по наследству священный долг перед всеми нами, но и мы в свой черед готовы тебя поддержать. Сестры в обители не бывают одиноки.
Эсбар взяла ее руку, поцеловала.
– Настоятельница…
Они обе обернулись на голос. Апая вышла на балкон с халатом в руке.
– Моя птица принесла сейчас письмо от Дарании. Портовая начальница в Падавии спешно известила ее о занесенной из Ментендона тяжелой болезни.
– Болезни? – переспросила Эсбар, набрасывая халат.
– Донесение не дает точного описания, но она протекает тяжело, вызывает красные пятна на руках и страшные боли. Ее величество закрыла порт и перекрыла Хармарский проход с юга.
– Во имя Матери, что же это? – пробормотала Эсбар. – Неужели мир сошел с ума?
«И его дыхание, и ветер от его крыльев несли чуму, отравлявшую все на его пути. Люди болели. Кровь их делалась горячей – такой горячей, что они вопили и выли, погибая на улицах».
– Жгучая чума, – пробормотала Тунува. – Проклятие, принесенное Безымянным в Юкалу.
– И я о том же подумала, – кивнула Апая. – Нам она не должна грозить. Болезнь, пришедшая снизу, едва ли укоренится в нашей крови.
– А мужчины, дети?
– Надо поискать в архивах. Возможно, Саяти или Сошен оставили для нас записи. Саяти занимались ароматическими составами, и обе они интересовались целительством и алхимией. Ясно, что эта чума уже однажды приходила и сошла на нет. Если от нее есть лечение или защита, они, вероятно, знали.
– Мы должны увидеть болезнь своими глазами, – сказала Эсбар. – Увериться, то ли это, что мы думаем.
– Да. Ты могла бы послать Сию, – предложила Апая. – Если не отказалась от мысли отпустить ее в мир.