Она отправила стрелу в полет.
Попала в глаз. Мучительный визг вздыбил волоски у нее на руках. Толпа заметалась – карментцы толкались, карабкались на стены, спасаясь от бьющегося в волнах змея.
– Тува, поспеши, – поторопила Канта. – Мы уже близко.
Она снова свернула в глубину улиц. Над домами кипел черный дым, Карментум погрузился в сумерки. Его люди некогда согласились отбросить золотой шлем монархии. Теперь ими правил лишь страх.
Фыркали перепуганные верблюды, лошади увлекали повозки в пожар, дымились падающие тела. Тунува, не выпуская Сию, воображала себя в горячечном сне, и городская стена виделась ей порогом между бредом и явью.
У ворот Сию забрала Лукири. Кругом безумные голоса, толпы карментцев. Тува старалась их не видеть. Слишком много жизни. Слишком много смерти. Они забили собой горло города. Лалхар, по-прежнему хромая, лаем прокладывала дорогу, и вот они за стеной, в пустыне, укрытой только небом.
Пришла война.
Ждала пятьсот лет и вот пришла.
Они бежали. Ослабевшая от ран Лалхар задыхалась, у нее не осталось сил нести на себе всадницу.
– Тува! – крикнула Канта.
Тунува в развороте наложила стрелу, но тут же опустила лук. Руки отяжелели, будто каменные.
То, что неистовствовало в Львином саду, что сжигало Карментум… все обратилось в пыль в сравнении с ним.
Вот этот – этот зверь был исчадием Безымянного. Четыре лапы, крылья, способные накрыть тенью весь город, хвост, как бьющий в стену таран, и два ужасающих рога. Шкура цвета железной руды, когти и беспощадные зубья на хвосте блестят металлом, отлитым в глубинах мира.
Одним выдохом змей превратил в факелы сотню бегущих горожан. Огонь бил, как из горы Ужаса, уничтожая все, к чему прикасался. Тунува собрала в себе сиден и накрыла остальных щитом сторожка.
Равнина превратилась в охотничьи угодья.
Огненная буря терзала ее щит. Жар даже сквозь собранную в кулак магию едва не сбил ее с ног. Она была в самом сердце солнца и слышала, как хватает ртом воздух Сию. Едва пламя угасло, они бросилась дальше – пока огромный неповоротливый змей разворачивался обратно.
Вот он снова увидел их, и глаза его вспыхнули. Тунува не удивилась бы, брызни из них искры. Она скорчилась под его ужасным дыханием – так меньше сидена уходило на защиту.
Надо было добраться до пещеры, где осталась Нинуру. Там они будут прятаться, пока чудовище не насытится убийством.
К третьей волне пламени Тунуву трясло от усталости. Сию собрала остатки своей магии в слабый щит, но ее не учили этому искусству. Ее сторожок опасно истончился с одной стороны, потому что с другой она прикрывала Лукири, – правая рука Сию пошла волдырями. Тунува расширила свой сторожок.
Змей закрыл солнце и пошел вниз. Его тень разрослась, и перед ними обрушилась его туша. Дрожь земли сбила с ног Лалхар. Тунува послала две длинных стрелы ему в грудь – туда, где должно было гореть сердце.
Одна со звоном отскочила от его брони, другая сломалась. Оставив лук, Тунува удлинила свое копье и представила себя в Военном зале, с Эсбар. Она замедлила дыхание, успокоила мысли.
«Не страшитесь! – Слова Матери заполнили ее душу. – Вы – само солнце во плоти!»
Толстый, с три мужских торса, хвост летел на нее. Она поднырнула под удар. Палящий ветер, нахлынув следом, ожег ей шею. Прицелившись, она метнула копье ему под челюсть и не промахнулась. Змей гневно взревел. Он ответил жаром горнила, и снова Тунува выставила против него всю силу, что еще оставалась в ней.
Когда разошелся дым, она лежала на земле вся в поту и дрожала. Тварь скалила зубы, каждый длиннее ее руки. По древку копья стекала кровь.
– Умри.
Какой низкий голос – как выдох содрогающейся земли. Она не сразу распознала слова сквозь туман в голове.
«Эрсирский. Он говорит по-эрсирски!»
Глаза пусты, но не слепы, из них смотрит звериная злоба. Обессилевшая Тунува подняла голову навстречу врагу.
«Откуда он знает человеческую речь?»
Она уже выжгла в себе половину запаса магии. Ее учили восстанавливаться, но столкнуться с таким врагом довелось впервые.
– Вставай! – всхлипнула Сию. – Тува, вставай!
Змей разинул бездонную пасть. Тунува подняла руку, чтобы поставить новый сторожок – в уверенности, что он будет последним, – когда к зверю метнулась мохнатая белая полоса.
Нинуру.
Она сомкнула челюсти на перепонке крыла и рванула. Выпущенные на всю длину когти ушли глубоко под чешую – словно для того и были созданы. Змею удалось ее стряхнуть, но Нинуру, извернувшись в воздухе, упала на лапы прямо перед Тунувой. Шерсть дыбом, клыки оскалены до корня, и таких звуков Тунува от нее никогда не слышала: низкое рычание, перемежавшееся душераздирающим визгом. Она, такая маленькая, встала против огромного чудовища.
Когда голова змея опустилась достаточно низко, Тунува дотянулась до своего копья и рванула. Из раны хлынула кровь – как черная смола. Пролившись на землю, она зашипела.
Почти все змеи укрыты толстой броней, но Мать, сражаясь с Безымянным, высмотрела у него слабое место под крылом, где чешуя переходит в перепонку. Тунува знала: бить надо туда или в глаз. Она нашла в себе силы выпрямиться.
Змей взглянул на нее.
И тогда вперед ринулась Лалхар.
Змей перехватил ее в прыжке. Сию закричала от боли, будто страшные зубы вонзились в ее тело.
– Лалхар!
Младший ихневмон заскулил и обмяк с промятыми ребрами. Нинуру яростно выла, драла змея когтями, в первобытном бешенстве рвала и кусала шипы на его морде. Лалхар выскользнула из его пасти и сползла наземь.
– Лалхар! – Сию с криком упала на своего ихневмона. – Нет, Лалхар…
– Сию, шевелись! – рявкнула Тунува.
Сию обернулась, прикрывая Лалхар своим маленьким телом. Змей надвинулся на нее, роняя капли крови с зубов, разинул пасть-пещеру, чтобы проглотить девушку целиком.
Перед ним встала Канта.
Змей, мгновенно забыв о Сию, обратился к ней, раздул ноздри. В Канте не было ни следа страха. Она вскинула левую руку, и меж ее пальцев загорелось зимнее солнце. Нет, не солнце – белая шаровая молния, взрывающаяся звезда. Холодное слепящее сияние.
Оно совсем не походило на огонь.
Тунува не верила своим глазам. Воздух пронизало благоухание – запах металла, дождя, горького миндаля рвался из руки Канты вместе с лучами. Когда сияние стало нестерпимо ярким, змей вскинул крыло и взревел, а Тунува опрокинулась на землю – ее кровь отвергала изливающуюся из северянки жестокую силу.
«Это не сиден, – мелькнула в голове последняя мысль. – Ее магия другая».
Ее собственный сиден ушел на недосягаемую глубину. Она слышала, как упала рядом Сию, как завопила Лукири, а потом Канта целиком обратилась в свет.
Поднимался дым, сыпался пепел, и небо скоро окрасилось красным. Еще полдня слышались крики. К ночи они добрались до южного конца Эрийского прохода: две магички пешком, одна на ихневмоне и притихший ребенок в полотняной люльке.
Карментум стал тем, чем был до прихода юкальцев, – руинами на краю мира, тихими и безлюдными.
50
Думаи разбудил пробиравший до костей холод полета. Она подняла голову, с привычным уже усилием разогнув онемевшую шею.
Рассвет пролился чашей расплавленного золота, засветил гряду облаков, оставив всю землю в тени. Под ними лежала империя Двенадцати Озер – величайшее государство Востока.
Сейчас страна эта разделилась надвое. Земли севернее реки Дапранг захватило большое хюранское племя бертаков, а остальными по-прежнему владел древний дом Лаксенг. Шимский договор положил конец военным действиям, оставив за бертаками город Хинитун. В залог мира лакустринцы с хюранцами обменялись наследниками.
Думаи не собиралась ввязываться в политику. Ее дело – поговорить с алхимиком Кипрун и выяснить, не знает ли та, что терзает глубины земли и гонит на поверхность змеев. Она всей душей желала, чтобы отец тем временем удержал власть над двором.
«Он столько лет обходился без тебя, – говорила она себе. – Справится и теперь, пока ты пытаешься погасить пожар на Сейки».
Думаи оглянулась на Никею. Бледная, дрожащая женщина еще спала, прижимаясь к Канифе. Опасна, да, но она всего лишь человек. Малая угроза в сравнении с тем блестящим сепульским зверем.
Фуртия летела молча. Снег внизу – белый, расстилавшийся на сколько хватало глаз – окрасился отблесками зари. Как бы ни тосковала Думаи по прежней жизни, она ни за что на свете не отказалась бы от этого зрелища – мира с высоты драконьего полета.
Когда они завидели впереди южную столицу, время близилось к полудню. Летом Лаксенги перебирались к побережьям, но пока что Щедрая императрица правила страной из города Тысячи Цветов.
Если легенды не лгали, тысячи тысяч было бы ближе к истине. Весной все улицы укрывались цветами – персики, абрикосы, сливовые деревья поили воздух сладкой патокой.
Думаи пыталась сохранить в памяти город, которому не видно было конца. Она еще на Сейки изучила картины и описания, но все они не подготовили ее к ширине Белоцветной дороги и бесчисленному множеству расходившихся от нее, разделенных каналами кварталов.
Она высмотрела знаменитую часовую башню (механизм работал на водяном двигателе), кузницы и каменоломни, ветрорезы и купеческие суда на реке Шим. В самом узком месте над руслом выгибался Полумесяц – огромный горбатый мост без поддерживающих опор, – а вдали поднимались горы Лакры.
Когда Фуртия стала снижаться, Думаи яснее разглядела дома: почти все из тесаного камня, иногда глинобитные.
«Это хорошо, – подумалось ей. – Камень не горит».
Люди, заметив дракона, поднимали крик. Фуртия опустилась перед недостроенным дворцом Черного озера. Он еще расширялся к югу, этот город в городе, скрывающий свои секреты за высокой стеной. Его многочисленные кровли были выложены окаменелым деревом, а башню звездочетов – по слухам, высочайшую в мире – венчал небесный глобус.
Строительство продолжалось уже од