Ловкие пальцы тепло и легко погладили шею, распутывая узел в том месте, о котором Думаи всегда забывала. Они должны были причинить боль, а вместо того приносили сладкое напряжение, разраставшееся с каждым прикосновением.
– Однажды Йеккен застала принцессу за подслушиванием. Кое-кто говорит, что она с первого дня знала.
Натянулись волосы, острый ноготь коснулся кожи.
– Служанка сказала, что принцессе незачем скрываться. Ее императорское высочество свободно может слушать, или же рассказчица готова плести свои истории прямо у нее в покоях.
Никея снова потянулась за гребнем. Думаи замерла, когда он прошелся до посекшихся кончиков и задел плечо.
– Мне представляется, что супруга-соправительница Йеккен не любит вспоминать о корнях своего успеха, как бы романтична ни была ее история. – Никея улыбнулась Думаи в зеркале. – Пусть это останется нашим секретом.
– Если это секрет, откуда знаешь ты?
– Наш мир плавает в море секретов, принцесса. Я дала себе зарок узнать как можно больше.
После этого настала тишина. За дверью стучали шаги, пели птицы, но Думаи слышала только Никею – шорох ее одежды, ее дыхание. Каждое движение скользящего по волосам гребешка отзывалось в ней трепетом.
– Ну вот.
Думаи опомнилась не сразу. Она погрузилась в сон наяву.
– Спасибо, – поблагодарила она. – Будь добра, мой плащ.
Никея подала одежду. Думаи продела руки в широкие рукава, а Никея, поправив плащ на плечах, обошла ее сзади, чтобы завязать широкий пояс.
Внезапно она поникла всем телом. Думаи подхватила ее за локти.
– Никея, что с тобой? – спросила она мягче обычного.
– На меня иногда находит слабость.
– Ты снова играешь со мной?
Никея ответила слабым смешком:
– Выдавая свою слабость, выигрыша не увидишь.
Думаи распознала блеск наживки и все же заглотнула ее целиком, едва дрожащая Никея к ней припала. Теперь ей видны были ее губы, потемневшие от долгого полета в небесах. Она подвела женщину к кровати и поняла, что не зря забеспокоилась, не услышав от Никеи двусмысленной шутки.
Никея свернулась на перинах. Думаи потрогала ей лоб – нет ли испарины. Кончики ее пальцев показались румяными на посеревшей коже. Она нащупала живчик под рукавом – слабый трепет.
– Дыши помедленней, это горная болезнь. – Думаи взяла в руки чашу. – Вот, имбирь.
– Матушка вечно устраивала переполох, – Никея сделала крошечный глоток, – стоило мне приболеть.
– Я никогда не спрашивала, кто была твоя мать.
– Надама па Тирфози, поэтесса.
– Я знаю ее труды. Большой талант. – Думаи кивком указала на ее брошь. – Это ее подарок?
Никея часто надевала украшение, носила у сердца. Брошь изображала ягоду шелковицы с нежными золотыми листочками. Зернышки ягоды – из кровавого янтаря, темно-красные, почти черные.
– Нет, – потрогав брошь, ответила Никея. – Это семейная реликвия со стороны отца.
Она сменила усталую гримасу на легкомысленную улыбку:
– Вы уже второй раз интересуетесь моими безделушками, принцесса. Я слышала, люди начинают замечать такие пустяки, когда влюбляются.
Думаи отодвинулась от нее:
– Ты слишком далеко зашла.
– Приходится, иначе далеко не уйти.
– Я и не хочу, чтобы ты уходила. – Заметив ее улыбку, Думаи вспыхнула и добавила: – Я имею в виду, оставайся здесь, в этих покоях, пока я поговорю с Йеккен.
– Прекрасно. Я проведу ночь в вашей постели, принцесса.
– Рада за тебя. Меня в ней не будет.
Перед самой полуночью Думаи и Канифу провезли на лодке по Внутреннему Шиму. Ночь пробудила дворец, осыпала его блестками болтовни и свечей. С нависших над водой ив ухали совы, за лодкой гнались рыбки, тоже горящие крошечными фонариками.
Все так мирно, только вот с минуты на минуту ждешь, что небо обрушится на голову и вдребезги разобьет покой.
Гребная лодка остановилась у мостика. На другой стороне, в глубине дворца Черного озера, на крытой галерее вокруг пруда придворные собрались послушать оперу на воде. Актеры пели и танцевали на плавучих подмостках, с изяществом избегая опасности оступиться и кануть в воду.
Йеккен, занимавшая отдельный павильон, сразу бросалась в глаза. Она во всем была велика, от фигуры до черт лица и высокой короны – изящной серебряной башенки, украшенной по ободку самоцветами и речным жемчугом.
– Принцесса! Или, вернее сказать, жрица? – воскликнула она, как только ей представили Думаи. Речь была неторопливой, голос низким. – Присядьте со мной рядом, Нойзикен па Думаи. Не люблю лишних церемоний.
– Благодарю, соправительница Йеккен.
Канифа держался в тени. Когда Думаи села, слуга поднес ей чашу.
– Ледяное вино из-за Бездны. – Йеккен пригубила из своей чаши. – Мне пришло в голову, что о людях, изготовивших это вино, я знаю не более, чем о сейкинцах. Любопытная мысль. Мы недоумевали, отчего ваш остров так долго хранит молчание.
– Последнее посольство, насколько я знаю, состоялось несколько веков назад.
– Когда боги еще не спали. Для многих лакустринцев вы стали легендой: таинственный, далекий Сейки. Разумеется, это преувеличение. К нам доходили и корабли, и купцы с Сейки, и наши у вас иногда бывали. Я сама любительница сейкинского жемчуга, – призналась Йеккен; в уголках ее губ крепились искорки серебряной фольги, так что легчайшая улыбка блистала серебром. – Итак, вы будущая императрица Сейки. Вашу историю я знаю от короля Падара.
– Он тоже говорил с мастером Кипруном?
– Несомненно. Наш нелюдимый алхимик теперь нарасхват, – сухо отозвалась Йеккен. – Он был в горах Нангто. Король Падар летал к нему, но вам это ни к чему: я вызвала его сюда, чтобы избавиться от болвана, занявшего теперь его башню.
– Значит, мне можно поговорить с мастером Кипруном?
– Если пожелаете. Король Падар за вас поручился. Другой иноземной принцессе я бы не позволила околачиваться во дворце, но раз мне уже навязали одну, почему не принять вторую?
Думаи понятия не имела, о ком речь.
– К тому же, – говорила Йеккен, – вас, как и меня, и короля Падара, растили не для трона, а потому я сомневаюсь, что вы, принцесса Думаи, явились за нами шпионить, в чем я, безусловно, заподозрила бы другую.
– Я благодарна вам за доверие. – Думаи смотрела на актера, безупречно исполнившего стойку на голове; его наградили аплодисментами. – Не знаю, есть ли у сепульцев средство, чтобы пробудить своих драконов?
– Вы хотели спросить, есть ли оно у нас. – Правительница допила вино. – Наши боги, за исключением нескольких одиночек, повинуются имперской дракане. Она пока спит. Мы с императрицей обсуждали, будить ее или надеяться, что она, как верят в народе, проснется сама. Король Падар убедительно отстаивал первое – однако вы, пробудив разом всех своих драконов, выказали немалую смелость.
– Я не видела выбора.
– По всему, те создания вас сильно напугали.
– Да. Я выросла на горе, отнимавшей у меня и силы, и самую плоть. Я мало чего боюсь. – Думаи показала свои укороченные пальцы. – Но то, что я видела в Сепуле… привело меня в ужас, правительница Йеккен.
Та всмотрелась в ее руку, потом в лицо, и ее полночный взгляд стал еще острее.
– Мне говорили, вы любите сказки, – рискнула заметить Думаи. – А сказку про Безымянного знаете?
– Слышала.
– Мне кажется, в ней кроется доля истины.
– В первый раз зверь явился один. Один, – напомнила Йеккен. – И вскоре был повержен.
– Но наш раз – не первый. И как его удалось победить, нам не известно.
Соправительница издала тихий гортанный звук, принятый Думаи за согласие.
В это время по мосту проскакал высокий белый конь в уборе из перьев. На нем сидела остроскулая женщина, ее смуглая кожа разгорелась от холода. Спешившись, она широким шагом направилась к павильону, сняв на ходу шлем и открыв завитые колечками волосы.
– Иребюл, у меня гости. От много веков не дававшего о себе знать торгового партнера. – Йеккен вздохнула. – Тебе непременно надо являться так?
– Только ради спешки, – с нездешним выговором отозвалась незнакомка; на ее кожаных сапогах застыла снежная корка. – У меня известия с Севера. Придется разбудить Щедрую императрицу.
Думаи вдруг догадалась, кто эта девушка, – хюранская принцесса, обменянная на лакустринского наследника.
– Чтобы поднять ее величество, я должна знать, по какому случаю вырву ее из удобной постели, несмотря на угрозу болезни и ее нездоровье, – ледяным тоном ответила Йеккен. – Не соблаговолишь объяснить?
Принцесса Иребюл выдохнула густое облачко пара.
– Как пожелаете, скоро все узнают. – Она громко, во всеуслышание, объявила, прервав представление: – Король Хрота мертв!
Думаи окаменела. Со всех сторон слышались взволнованные голоса.
– Король Бардольт? – Императрица Йеккен вздернула брови. – Мертв?
– Если верить северным хюранцам, – холодным, ровным тоном ответила Иребюл. – Молот пал, надо ждать войны.
Она скрестила руки на груди:
– И еще одно дело – ближе касающееся нас. На пути из Голюмтана я обрела нежданную спутницу.
– Ту нелепую птицу?
– Нет, лучше. – Принцесса Иребюл впервые улыбнулась и подняла глаза. – Наиматун из Глубоких Снегов.
Восторженные крики охватили галерею. Думаи высунулась из павильона, чтобы взглянуть на дракану ростом много больше Фуртии, глубоко вонзившую когти в деревянную крышу и блестевшую белыми зубами.
– Ну, принцесса Думаи, – невозмутимо заметила Йеккен, – похоже, империя Двенадцати Озер последует вашему примеру.
51
Глориан оделась в серое от мехового ворота до кончиков сапог. Даже ожерелье было траурным, из серебра и туманного жемчуга. Она крутила на пальце доставшееся от отца широкое кольцо, пока Флорелл капала ей за уши розмариновым маслом – ароматом горести.
– Мне кажется, неправильно, что здесь нет дамы Мариан, – сказала Флорелл.
– Королева Сабран не хотела бы ее присутствия на своем погребении. – Джулиан подала ей гребень. – Разве не так?