Нет…
Фиридел поднялся на крыло. Ветер от их взмахов бросил на колени сотни людей. Глориан с мучительным рыданием потянулась к костям, но сильные руки схватили ее за плечи, утащили с набережной. Она споткнулась на булыжнике и упала бы, не подхвати ее рыцарь Брамель Статворт.
Череп выскользнул из ее руки. Ее тянули дальше.
– Нет! – выкрикнула она.
Брамель молча подхватил ее на руки, как ребенка.
– Пусти меня! Папа…
– Заберите ее. По Старому мосту, – проревел с седла Робарт. – Лучники, копейщики, ко мне!
Глориан повисла сломанной куклой, ее голова болталась. Страх, на время усмиренный телом, вырвался теперь наружу и развязал все жилы в суставах. Кони кричали в один голос со всадниками. А потом она вдохнула ветер – раскаленный, сокрушающий – и черный, густой, горячий дым.
52
Эйнлек Отлинг, восседавший на китовом черепе, худобой и бледностью равнялся с китовыми костями. Надо лбом у него блестел венец, кольчугу прикрывала звериная шкура, на боку висел меч. Густые, как у дяди, темно-русые волосы были коротко подрезаны, выпуклые серые глаза отливали сталью.
Лицо его было тонким, голос мягким, но никто не смел ему противоречить с тех пор, как он пристегнул к плечу железную руку, заменив ею им самим отрубленную в ту ночь, когда он и его младший дядя попали в плен.
Эйнлеку было тогда семь лет. Он отрубил себе руку вместе с кольцом оков и бежал, не дав Вертингу использовать себя против Бардольта. Кровавый Клинок вскоре после того был разбит. Если Бардольт был Молотом Севера, то Эйнлек – его клинком. Люди прозвали его Железнобоким не только за блестящую металлом конечность.
– Ты уверен?
Вулф, стоя в круге света от очага, опирался на костыль с мягкой обмоткой. Он кутался в меха и жался к огню, но внутри до сих пор ощущал убийственный холод моря.
– Уверен, – прохрипел он.
Эйнлек ущипнул себя за седловину чуть вздернутого носа. У него, как и у его матери, в волосах виднелась широкая белая прядь, стекала на лоб. Вулф молча ждал.
Первым делом его отнесли к целительнице. Вулф обморозил ступни, руки пошли волдырями, разъеденная солью кожа облезала. Он долго не мог говорить – кровоточили губы. И горло было обожжено.
Целительнице пришлось потрудиться, спасая ему жизнь. Она шепотом повторяла запретные песни, упрашивая ледяных духов не мучить больного. Она медленно отогревала ему руки, пока не опали волдыри, оставив на пальцах черные струпья. Она сушила его намокавшую кожу и залечивала разъеденные солью раны.
Избавить его от шрамов, оставленных змеем в душе, было не в ее силах.
– Я не верил. Даже когда на берег стало выносить трупы, не хотел верить. Мне до сих пор страшно коснуться задницей этого трона, все кажется, он войдет и придушит наглеца, до срока занявшего его место. – Эйнлек тяжело сморгнул. – Расскажи, что там было. Ментцы?
Вулф попытался проглотить горевший в зобу пыльный уголь. За время пути он выпил воды больше своего веса, потому что рассол, который он глотал долгими днями, выгнал всю влагу из тела.
– Нет, – сказал он. – То было много древнее.
– Гора Ужаса. – Эйнлек опустил на трон мягкую ладонь. – Нет. Невозможно.
– Это был не Безымянный. Все легенды говорят, что шкура у того красная. Этот был черный, но, верно, они в родстве, – сказал Вулф, превозмогая невыносимую боль. – С ним прилетели… другие. Отпрыски, рабы… Святой знает. Они спалили своим дыханием флот. До последнего корабля.
– Змеи.
– Да.
Эйнлек крепче сжал пальцы. Взгляд его блуждал по залу, словно пересчитывал что-то невидимое.
– Как нам сражаться с таким врагом? – спросил он. – Как от него оборониться?
– Ни на земле, ни в небесном чертоге нет на то сил.
– Как ты выжил, во имя челюсти Святого? – резко спросил Эйнлек. – Я плавал в том море, Вулф. И не стыжусь признать, что оно в середине лета выбило из меня дух. Ты провел в нем много дней зимой. Среди обломков нашли женщину с «Твердости», она замерзла насмерть. А ты стоишь передо мной.
Огонь сжигает тело. Гнусный дым, угли. Оплавленное нечто – раньше это был Велл. Регни горит у него в руках. Все, что случилось на «Убеждении», клеймом выжжено в памяти.
Волей случая у него оказался при себе мех с пресной водой. Вода поддерживала в нем жизнь, пока волны несли их сквозь серый туман под равнодушными звездами.
Он сумел подтянуться на обломок мачты и привязать к нему Регни, поэтому не утонул и не потерял ее, – но как он пережил холод, знал один Святой. Иней покрыл его волосы, слепил в иголки ресницы. Первая ночь прошла в мучениях, а потом кожа утратила чувствительность, и он заснул, не надеясь проснуться.
– Я выбрал море, – ответил он наконец. – Лучше лед, чем огонь. Не знаю, почему я еще дышу. Святой не впустил меня в Халгаллант.
Эйнлек разглядывал его, разрываясь между жалостью и недоверием. В уголках рта у Вулфа еще остался вкус соли.
Та семья не стала отнимать у него Регни. Ее забрали из его рук только в Элдинге. Теперь в святилище она ожидала погребения в Аскрдале.
– Я один выжил? – спросил Вулф.
– По-видимому, так. Остальные сгорели, утонули или замерзли. Я послал на поиски корабли и ныряльщиков.
Вулф закрыл глаза.
– Офандаутская чума распространяется все дальше, – говорил Эйнлек. – Безымянный вынес из Огненного Чрева болезнь, которая поразила жителей Юкалы. Должно быть, это она вернулась. Кто бы ни сразил нашего короля, нет сомнений, что он служит врагу. Мы будем сражаться.
– Против них нет оружия, государь. Ни один клинок не пробьет его шкуру.
– А хротцы не умирают пуховой смертью, – твердо возразил Эйнлек. – Ты был в дружине моего дяди. Теперь, когда он мертв, ты без позора можешь удалиться – или присягнуть мне. Сын Хрота заслуживает места в зале.
Вулф стиснул челюсти, до боли сощурил глаза.
– Если согласен, поплывешь в Аскалон. Дочь дяди уступила мне свои права, и за то я перед ней в долгу. Ты был на «Убеждении». Ты можешь клятвенно засвидетельствовать, что королева Сабран мертва, – это укрепит положение Глориан. Ты можешь помочь ей, Вулф.
– Ты хочешь, чтобы я вернулся на берега Пепельного моря.
– Да.
– Государь, не знаю, смогу ли.
– Не давай страху укорениться, не то никогда больше не посмеешь ступить и шагу. – Эйнлек склонился к нему, костяшки прижатых к трону рук побелели. – Послушай меня. Глориан всего шестнадцать, а она теперь – божественная глава стран Добродетели. Ей понадобятся железные кости, а я должен внушить тем, кто ее окружает, что Хрот готов защищать свою любимую принцессу. Ты и твоя доля можете мне в том помочь.
Глориан владеет мечом. Она сильна. Но Вулф видел в ней уязвимость, жажду одобрения. Знать учует добычу в юной королеве, еще не обретшей своего голоса.
– Ты можешь побывать дома, известить родных, что жив. Избавить их от горя, – говорил Эйнлек. – Но прежде… присягнешь ли ты мне и королеве Иниса?
Вулфу понадобилось несколько вздохов, чтобы сдержать жестокую дрожь – дрожь, спутанные корни которой уходили в глубину еще не обретшего имени чувства. Он, не выпуская костыля, преклонил колено.
– Мой король, – прошептал он. – Святой мне свидетель, да!
С виду корабль не годился для такого плавания, но в гавани не было морских судов. Серые волны бились в хлипкие борта, паруса сгорели бы в мгновение ока. Галера, к которой ковылял Вулф, называлась «Волнорез». Вкус желчи и соли бил ему в нёбо.
Не бывало такого, чтобы хротский воин боялся моря. Но у него потели ладони и сводило живот.
– Вулф?
Он всмотрелся сквозь туман. Трое, кутаясь в тяжелые меха, ждали у сходней «Волнореза». Карлстен, Трит и Саума – все, что осталось от его доли.
Окликнул его Трит. Саума, увидев, опешила, разинула рот.
– Вулф, – выдохнула она.
Карлстен обернулся. Лицо его налилось злобой, но Вулф так устал, что ему было все равно. Трит, не дав никому слова сказать, шагнул вперед. Его опасливый взгляд ударил Вулфа под дых. Чтобы еще и Трит его боялся!
Он замер, когда Трит коснулся его щеки. Потом нерешительно заглянул в его теплые, темные глаза.
– Надо же было проверить. – Трит взял его лицо в ладони. – Ты вернулся.
Вулф, вздрогнув, кивнул.
– Велл и Регни… – подала голос Саума. – Живы?
– Я пытался… – шепотом ответил Вулф. – Пытался.
– Плохо пытался. – Карлстен сплюнул на доски. Трит поежился. – Бардольт мертв. Сабран мертва. Эйдаг, Велл, Регни мертвы, а что между ними общего – это Вулферт, пропади он пропадом, Гленн.
Карлстен раздувал ноздри:
– Наш новый король проявил бы мудрость, убив тебя. Он станет следующим.
– Еще одно слово, и следующим станешь ты, Карл. Даю слово, – процедил Трит.
– Ты у нас теперь глава доли? – презрительно ухмыльнулся Карлстен. – Кто это сказал?
– Хватит. Заткнитесь, вы оба! Все мы присягнули Эйнлеку Отлингу и Глориан. Кроме нас, никого не осталось. Нам нельзя ссориться. – Саума цедила слова сквозь зубы. – Ты, снова присягнув дому Храустр, упустил случай уйти от Вулфа, Карл.
– Я еще не знал, когда давал клятву. – Карлстен ожег их обоих взглядом. – Будь я проклят, если останусь рядом с ведьмаком.
Он зашагал от причала к городу.
– Карл! – крикнула ему вслед Саума. – Карлстен!
– Оставь его, – попросил Вулф. – Есть вещи похуже нарушенной клятвы.
Трит снова повернулся к нему:
– Как это было? Расскажи, Вулф. Что случилось с кораблем?
Саума тоже ждала. Вулф хотел рассказать, но запах растопленного жира и дыма снова встал в горле.
– Не могу. Хотел бы, но… – Глаза у него слезились. – Не могу.
Трит кивнул.
– Расскажешь, когда сможешь, – мягко сказал он. – А пока нас ждет корабль.
53
Тунува следила за порхающим между стволами гигантских тиков ткачиком. Ее одежда до сих пор воняла дымом.
Змей со своими присными еще не добрались до Лазийской пущи. Безымянный провел в Юкале много дней; не только поедал жителей, но и отравлял страну, превращая мир в точное подобие Огненного Чрева. Те создания, должно быть, пировали сейчас на костях карментцев.