Та медленно перевела взгляд на нее:
– И я по тебе скучала здесь… среди призраков. – Она пальцами сжала себе переносицу. – Карментум – один город. Другие мы сумеем защитить. Я разошлю мужчин к сестрам, пусть предупредят об угрозе. Большинству их надо будет отправиться к Дарании, она разместит их, где сочтет нужным. И к Кедико я пошлю гонца.
– Узнав, что надвигается, Кедико от помощи не откажется.
– После его угрожающих намеков мне нужно в этом увериться. – Эсбар направилась к двери, но вдруг остановилась. – Ты будешь меня ждать?
– Всегда.
Опустившись в кресло, Тунува стала разглядывать оставленные на столе предметы: таблички, обрывки архивных записей – на пергаменте или выдавленных на глине. Такие могла повредить даже легкая сырость, поэтому их хранили в темноте и холоде. Чтобы разобраться в следах прошлого, требовалось незаурядное терпение: Клеолинда часто перемежала в одной записи селини со старым юкальским языком, несочетаемые, как масло с водой.
Большая часть собранных Эсбар записей была составлена на древнем эрсирском второй настоятельницей, Саяти ак-Нарой, от которой вела род Тунува. Были здесь и свитки на пардийском, принесенном вместе с селини из-за солончаковых равнин.
– Я ищу лекарство.
Тунува подняла взгляд на голос: Эсбар вернулась.
– Саяти предполагала, что юкальское проклятие – первая чума – вызвано сиденом.
– Как?! – опешила Тунува.
– Она отмечала, что прежде всего ей подверглись те, кто непосредственно соприкасался со змеем, а не с апельсиновым деревом. Таких магия не одаривала, а терзала, вызывая боль, словно в жилы им лили горящее масло.
– Саяти знала против нее средство?
– Возможно. Она предполагала, что дерево сумеет высосать сиден из страдающего тела, не обращая выжившего в мага, как обращает его плод. – Эсбар склонилась над ее плечом. – Смотри, вот здесь она пишет, как размять цветы и выжать их сок, – так мы получаем розовую воду. Ясно, что она обсуждала эту мысль с сестрами.
Тунува, читая, медленно кивала. Эсбар бережно развернула свиток, открыв ровные строки на пардийском.
– Сошен описывает их совещание, и что из этого вышло, – сказала она. – Лекарство, изготовленное перемалыванием лепестков, действия не оказывало. Она предлагает выгонять действующее вещество паром.
– Потому что пар – это вода, рожденная жаром, и может возвратить телу равновесие.
– Именно. – Эсбар указала на один из чертежей. – Вот изготовленный ими перегонный куб – аламбик.
– Он у нас сохранился?
– Да, но заржавел от времени. Мужчины делают новый по его образцу. Думаю, Саяти и Сошен добились успеха, не то они бы предупредили о неудаче или уничтожили запись. Я поручила Денаг с Имином объединить усилия.
– Если получится, ты поделишься средством с другими, вне обители?
– Дарании и Кедико его надо будет передать, однако Сошен отмечает, что возгонка требует времени и что на малую порцию лекарства уходит множество цветов. Мы не сможем оделять им всех и каждого. Стоит кому-то прослышать, что дерево исцеляет от чумы, до нас доберутся. – Эсбар присела на подлокотник. – Ты не замечала примет мора в Карментуме?
– Никаких. Горожанам, если остались выжившие, не чумы надо бояться.
– Ты могла бы зарисовать, кого там видела?
Тунуве давно не приходилось рисовать. Лет двадцати она помогала расписывать стены и обновлять старую роспись, радуясь потребному для этого дела вниманию к деталям.
После поляны она разлюбила это занятие. Некоторые оттенки краски напоминали…
– Попробую, – сказала она.
Эсбар достала из камина щепку, задула огонек на обугленном конце и раскатала на столе свежий пергамент. Выводя на нем тонкие черные линии, Тунува видела перед собой последний сделанный ею рисунок – всегда и всюду преследующие ее темные счастливые глаза.
Для начала она вдохнула жизнь в змея на песке – передала его мускулистые лапы, и как он удерживал свой вес на сгибах крыльев, и шипы на конце хвоста. Дальше она нарисовала змеельвицу. Она ушла в работу и впервые за много дней успокоилась, заново сотворяя увиденное. И все время ощущала рядом с собой тепло Эсбар.
Тунува сдула с рисунков пылинки:
– Это большой змей. – Она передала Эсбар первый рисунок. – А этот атаковал Львиный сад – видишь, у него не четыре, а две лапы, и он меньше. И последний – гибрид змеи со львом. Мне кажется, этот вылупился их тех темных камней.
– Как вы спаслись от большого?
– Канта защитилась от него магией.
Эсбар напряглась:
– Я думала, у Канты не осталось магии. Думала, ее сиден давным-давно выгорел.
– Это был не сиден, Эсбар. В ней другая сила, я такой никогда не видела и не ощущала. Она испускала холодный белый свет, словно превратилась в звезду. От него бежали все змеи.
– Где она сейчас?
– С мужчинами. Она всю обратную дорогу почти не приходила в себя, так что расспросить ее я не смогла.
Эсбар отложила рисунки.
– Сагул велела мне принять ее в послушницы, – сказала она. – Мне бы хотелось исполнить ее желание, но после твоих слов я снова сомневаюсь.
– Ты сама говорила: каждая сестра на счету, – напомнила Тунува. – После Карментума это верно как никогда.
Она встала вслед за Эсбар.
– Эсбар, у меня на глазах в одночасье рухнула целая республика. Бросаться воительницей, способной на такую мощь, для нас непозволительно.
– А по-моему, еще глупее доверить ей плод, который удвоит ее силу. Кроме того, если ее магия так разрушительно влияет на змеев, она и нас может ослабить. – Эсбар подняла брови. – Ты ничего такого не ощутила, когда она призвала свою силу?
– Да, – признала Тунува. – Мой огонь еще час после того был очень слаб.
– Значит, ты понимаешь, какой риск мне приходится взвешивать. Вероятно, она поможет нам в войне против змеев, но какой ценой? – Во взгляде Эсбар блестел кремень. – А если она обратит свою мощь против нас?
– Зачем бы? Эсбар, я понимаю твои опасения, но она такая же магичка, как мы, только во всем мире для нее ничего не осталось. Она лишилась своего дерева, семьи… всего, что имела. Мы для нее – надежда обрести своих. Незачем ей нас предавать.
– Лишилась семьи… – повторила Эсбар, и Тунува коротко кивнула. – Вы, я вижу, близко сошлись в пути.
– Я больше о ней узнала, – согласилась Тунува. – Понимаю, давать ей плод еще не время. Просто мне кажется, стоит исполнить просьбу Сагул – сделать ее послушницей. Позже она докажет, достойна ли дерева, но дай ей место среди нас. Дай ей надежду.
Эсбар, гоняя желваки на скулах, смотрела в огонь.
– Канта может остаться среди нас как гостья, – наконец решилась она, – но я все же верю своему чутью, Тува. Что-то подсказывает мне не принимать ее в наши ряды. Мне не нравится, как она появилась, – невесть откуда. И не нравится твой рассказ о той чужой магии. Как я могу принять в сестры женщину, которой не доверяю?
– Если бы не она, я бы здесь не стояла…
– Может, лучше бы ты здесь и не стояла, Тунува Мелим! – огрызнулась Эсбар. – Если уж ты так благодарна Канте с Нурты, почему бы тебе не отправиться к ней в спальню?
Ужасное молчание звенело колоколом.
– Не надо, – сквозь раскаленный камень в горле выговорила Тунува. – Никогда не говори так, Эсбар.
Казалось, та потрясена собственными словами.
– Прости, Тува. Я… – Она подобралась. – Нет. Не стану извиняться.
– Тогда хоть объясни. – Тунува подошла к ней. – Эсбар, это же мы.
– Я плохо спала. – Эсбар уперлась ладонью в стол. – Что с нами творится, Тува?
Тунува не могла больше терпеть. Она шагнула через разделявшее их пространство и поцеловала Эсбар, как целовала в тот день в пустыне тридцать лет назад. Целую жизнь назад. Сейчас.
В ее объятиях Эсбар ожила. Она ответила на поцелуй с досадой и любовью, шепнула ее имя. Они, тяжело дыша, срывали друг с друга одежду, не тратя времени, чтобы добраться до кровати. Руки дрожали, как дрожали только в молодости, когда они были голодны и неловки от желания.
Тунува прижала Эсбар к стене. Потянула тканый пояс ее парчового халата, а Эсбар в ответ задрала на ней рубаху, обнажив грудь и покрыв ее поцелуями. Тунува, запрокинув голову, упивалась прикосновением ее губ к горячей коже. Ее испачканная в дороге одежда еще не просохла после дождя, но Эсбар было все равно.
Сбив на пол блюдо, они повалились на кровать. Тунува оказалась сверху, лицом к подруге, глаза в глаза. Новый поцелуй был глубоким и уверенным, и чем больше Тунува брала, тем большего ей хотелось.
Эсбар процарапала ногтями вдоль позвоночника. Тунува застонала от вспышки острого наслаждения – словно горящая стрела пробила ее насквозь. Эсбар покусывала ей ухо, подбородок, а Тунува сгребла в горсть ее волосы; желая заполучить целиком, прижала к себе, будто связывала воедино жилы двух душ. Ей хотелось любви, неторопливой и нежной; ей хотелось жадной страсти – два священных желания, неотступные, как жажда; сияющие, как плод апельсина. Война наконец пришла, но это осталось. Это будет всегда.
Она опустила Эсбар на кровать, поцеловала неровные шрамы на ее бедре. Эсбар обхватила ее коленями. Их губы встретились, поцелуи стали жаркими и торопливыми. Эсбар тихо выдохнула: «Да», когда ладонь Тунувы проникла ей меж бедер и та погрузила кончики пальцев в ее тепло.
Она была гладкой, как река. Тунува отыскала местечко, где прикосновения были ей слаще всего. Эсбар прогнулась в бедрах, и Тунува скользнула глубже. Слившись, они терлись друг о друга носами.
– Дрожишь?
– Боюсь, что так. – Эсбар тихонько засмеялась. – Пощупай мое сердце. Как в первый раз.
Она поймала ту руку, которая не трудилась в ней, и прижала к своей груди:
– Вот, и так я вся.
Тунува поцеловала впадинку на ее горле.
– У нас много лет впереди, Эсбар ак-Нара, – шепнула она. – Позволь, я тебе напомню, как умею не спешить.
Эсбар обхватила ее за затылок.
– Не оставляй меня больше, – выдохнула она. – Я только тобой держусь, любим