– Я знаю, где мы, – крикнул он. – Это Торфяники.
– Откуда знаешь?
– Вон тот пупырь – это Елдова Голова. – Вулф прервался, чтобы прокашляться. – Граница между Лугами и Торфяниками. В отлив к нему можно дойти посуху. Я от тетушки о нем слышал.
– Она здесь живет, твоя тетушка?
– В нескольких милях. Кто-нибудь да укажет нам ее поместье.
– Найти бы кого-нибудь. – Изо рта у Трита вырвалось серое облачко. – Она нам поможет добраться до Аскалона?
– Да уж, я думаю.
– Хорошо. Мне очень не помешает жаркая баня и горячая инисская похлебка. – Трит смахнул с лица мокрые волосы. – Веди.
Они пробивались против ветра. Что-то мешало Вулфу отвернуть от того самого моря, по которому он не желал плыть. Раз задержались набрать пресной воды и двинулись дальше под взглядами черных чаек, клевавших крабов и выброшенную морем рыбу у края прибоя.
Вулф несколько раз встречался с баронессой Шор, когда та бывала в Лангарте. Она запомнилась ему шумной, богатой и неизменно ласковой к племяннику. Южанку, выросшую в Торфяниках, вдали от тени Дебрей, страшили блуждающие огоньки и рыщущие по болотам псы, а не лесные ведьмы.
Их сапоги оставляли в песке глубокие рытвины, тут же наполнявшиеся водой. Вулф шагал, склонив голову навстречу ветру и прижав кулаки к груди. Через несколько часов Трит тронул его за плечо. Подняв взгляд, он увидел на песке завалившуюся набок хротскую ладью. Ветер трепал клочья паруса, раскрашенного накрест белым и багровым.
Вулф узнал эти цвета. Их все знали. Хоть клан Ваттен и числился теперь добродетельным, но всякий в здравом уме по-прежнему опасался цветов крови и кости.
– Не похоже на морских волков – бросать судно на суше, – заметил Трит, нос у него порозовел под овчинным капюшоном. – Попали в шторм?
– Да…
В прибое подскакивали бочонки. Следы, исчертившие пляж, скрывались за утесом.
– Походка пьяная, – отметил Трит. – Болваны, верно, купались в вине, оттого и врезались в берег.
Вулф был другого мнения. У него зудели мозоли на ладонях. Стараясь обойтись без помороженных рук, он взобрался по просоленным снастям. Морщась от боли в плечах и между лопатками, подтянулся на борт.
Когда он забросил локоть на планшир, кровь застыла у него в жилах.
Ладья везла бревна, и они никуда не делись, связки лежали ровно. И еще лежали трупы: красные до локтя руки, раздувшиеся языки и закатившиеся глаза; руки изодраны глубокими грязными царапинами, под обломанными ногтями – кровь. Даже мертвые лица были исковерканы страданием.
– Трит, – проговорил Вулф, – не подходи.
– Что там? – Трит стиснул рукоять топора. – Что там, Вулф?
Вулф, взглянув вниз, увидел, как туманится его лицо.
– Святой, – прошептал Трит, – она уже здесь.
Глориан стояла у окна опочивальни в башне Королев. Запах пропитал ее волосы, постель, все, к чему она прикасалась. Ее, несмотря на жар, бил озноб. Темнота открыла ей бушующие по всему городу пожары.
Рыцарь Брамель вынес королеву из огня. Она очнулась в своей постели, кашляя так, что, казалось, лопнут ребра, и увидела рядом доктора Фортхард. Пока Глориан кашляла, пожар захватывал оба берега реки, пламя прорывалось между домами, подбираясь к святилищу Святой Девы. Двенадцать женщин ринулись внутрь спасать ее прах, но огонь не пустил. Одной расплавленный свинец кровли выжег глаз.
Королева Клеолинда не нуждалась в спасении. Она была укрыта камнем и мертва.
На второй день Глориан впала в лихорадочную дремоту и проснулась от взрыва воплей, когда провалился мост Розариан, унеся с собой пятьдесят человек. В сенной гавани перевернулись под тяжестью набившегося народа несколько барж, многие утонули, потому что Лимбер, особенно в это время года, был холодным и быстрым.
На третий день огонь дошел до верфей на южном берегу, а потом – до квартала у Омеловых ворот.
На четвертый день в замок пробилась Хелисента. Она пыталась отыскать череп, но мятущаяся толпа унесла ее через весь город. Огонь, дым, давка на улицах – перепуганные люди, брошенные телеги, одичалый скот – долго не давали ей вернуться к Лимберу. Страх толкал в спину, и она решилась проплыть вдоль набережной, цепляясь за причальные кольца, а теперь ей занималесь Келл Бурн, залечивая сбитые в кровь ноги, простуду и жестокий кашель.
Череп пропал. От Бардольта Храустра осталась только бедренная кость, которую не выпустила из рук Глориан. Но главное, Хелисента выжила, и Адела, и Джулиан.
На шестой день пожары продолжали шириться, гоня толпы на север, за мост Прошений. Там им, наверное, казалось безопасно, пока порыв ветра не перенес через реку искрящееся облако углей – стаю светляков, поджигавших все, к чему прикасались.
Дальше она потеряла счет дням и ночам. Огонь был как полночное солнце – нет, не солнце, а Огненное Чрево. Флорелл старалась скрыть от нее худшее, но Глориан составляла карту пожаров по зареву, крикам, зловонию.
«Тебе полагалось их хранить, – напоминала она себе, подходя к окну. – Служить им щитом».
Зарево над городом – бледное днем, багровое ночью – просочилось и в замок. Огонь камина выглядел кощунственно, и она в конце концов попросила слугу его загасить – самой было страшно. Мальчик неуклюже возился у камина, с непонятным выражением поглядывая на Глориан. Когда он ушел, она заперла дверь на засов.
Должно быть, у него родные в городе, а она тут, в каменной крепости… Аскалонский замок стоял в отдалении от других зданий, так что даже его садам вряд ли что грозило. За его высокими стенами горели бревна и известка, дерновые и соломенные крыши, шерсть – не город, а готовая растопка.
Святой никогда не обещал, что не случится других бед. Только – что не вернется Безымянный. Инисцы оказались не готовы, потому что верили в защиту своей королевы.
«Матушка, отец, вас зову, помогите! Помоги мне, Святой! Дева, помоги! Я все отдам. – Глориан заломила руки. – Сестра моя, ты не ошиблась. Пошли мне весть».
Стук в дверь прервал ее молитву.
– Ваша милость?
Она не сразу справились с задвижкой, чтобы впустить Флорелл.
– Что там? – спросила она, вцепившись в нее. – Флорелл, говори!
– Горят десять кварталов, под угрозой и другие.
У Флорелл белки глаз были залиты кровью. Глориан выпустила ее и отвернулась, прижимая к сердцу кулак.
– После бездождья кровли совсем сухие. Пожар не остановить. А с ними и резню. Люди бросаются друг на друга, обвиняют в явлении змеев и друзей и врагов.
– Что делать?
– Герцогиня Глэдвин предложила снести здания по границе пожара, чтобы перекрыть ему путь. Робарт с ней согласен и готов сам оплатить хозяевам убытки. Они сейчас выехали на южную окраину.
– Ты советовала мне утвердить свою власть, – сказала Глориан. – А выйдет так, что с бедой, посеянной моими дерзкими словами, покончит благородный Робарт. Мне следует быть рядом с ним.
– Нет, Глориан. Ты – наследница. – Флорелл схватила ее за плечи. – Ты сделала все, что могла. Ты встала против этого Фиридела, как встал бы твой отец. Робарт прав, тебе нельзя покидать безопасного укрытия.
– Куда уж безопаснее, разве что он забьет меня в сундук и сбросит в море.
– Среди пожаров слишком опасно. Надо довериться Святому.
– Почему же он их не остановил? – надломленным голосом спросила Глориан. – Почему бездействует?
– Это можешь знать только ты. Ты – его потомок.
– А будь его потомком ты, что бы сказала?
– Испытание. – Флорелл обвела взглядом город. – Испытание веры.
– Может быть, это предостережение. – Глориан отошла от окна, заходила по комнате. – Век недовольства оскорбил Святого. Быть может, мать не сумела унять его гнева.
– Твоей матери хватило бы загладить дела трех негодных предшественниц. Она в вашем роду величайшая! – с жаром возразила Флорелл. – Его наследница, его воплощение. Тебе досталось ее сердце и ее твердость, Глориан. Я видела, как ты стояла перед змеем.
– Я раздразнила его, и он ответил.
– Склонившись перед ним, ты бы плюнула в лицо предку. Он не преклонял колени перед Безымянным.
Глориан сомневалась. Она могла бы взмолиться о пощаде для своего народа. Она бы просила зверя о милости.
– Принц Терико… Он уже на пути к Инису? – спросила она.
– Был. Но теперь опасность…
– Доставьте его сюда, Флорелл. Мне нельзя выйти по одной-единственной причине. Только потому, что я бездетна. Будь у меня дочь, вы бы легко выпустили меня в город.
– Глориан…
– Ты скажешь регенту, чтобы любыми средствами доставил сюда Терико. Исполняй.
Флорелл на миг прикрыла глаза:
– Я передам ваши пожелания герцогу Робарту. Ваша милость.
Когда она ушла, Глориан опустилась на пол у остывшего камина, обняла снятый с кровати валик. Она снова стала ребенком, которому для утешения нужно было прижаться к чему-то тяжелому и теплому.
«Я обвенчаюсь. Сделаю все, что прикажешь, выйду за принца Терико или за любого, кого мне приведут. Я выношу плод. Я продолжу бесконечную лозу, а потом буду сражаться до самого горького конца. – Глориан зажмурилась, потянувшись в то пространство между мирами, где текла река слез. – Пусть это кончится. Пожалуйста, пусть это кончится. Святой, вестница, сестра – помоги мне. Пошли дождь».
Она, должно быть, проспала несколько часов и проснулась, прижавшись щекой к каменному полу, – от рокота. Испугалась, что рушатся стены, бросилась к окну и успела увидеть расколовшую небо молнию – словно протянутую с небес руку.
И с ней нахлынул неподражаемый, милосердный запах дождя.
«Я слышу».
55
Думаи, ахнув, очнулась ото сна. Мокрая – будто ее прямо из моря бросили в постель, она не сразу вспомнила, где находится.
Сердце перекатывалось волной. Сев в постели, она уткнулась лбом в колени. С волос капал пот.
Сквозь оконные шторы пробивался первый свет. Здесь она постоянно просыпалась в неурочный час – в тишине и неподвижности восхода. И каждое утро расхаживала по дорожкам, добиваясь такой усталости, чтобы проспать до полудня. Случалось, сон смаривал ее перед закатом, но музыка и шум голосов лакустринских придворных будили снова и не давали уснуть ночь напролет.