– При чем тут слова Фуртии?
– Алхимики изучают землю. Астрономы смотрят в небо. Каждая наука для овладения ею требует целой жизни, и потому лишь немногие пытались повенчать искусство золота с искусством серебра. – Он развернул большой пергаментный лист. – Я читал об этом давным-давно. Теория весов.
Он отодвинулся, позволив им рассмотреть чертеж: в самом деле, весы, на каких взвешивают лекарственные травы. Алхимик указал на две чаши с лежащими в них шарами миров.
– Две стороны точно уравновешивают друг друга, – пояснил мастер. – Верхнее правит чашей холода, воды и ночи. Нижнее правит огнем, теплом и дневным светом. Мы в каждый данный момент находимся в одном из двух периодов. Например, в период правления небесных сил дни могут стать холоднее, а воды изобильнее. Основной принцип тут – настройка мира на эту двойственность. Если одна часть нарастает, другая убывает в вечном равновесии. Некоторые, развивая эту идею, приводили также в пример колесо или песочные часы.
– Говорят, первые драконы пришли с небес, – подхватила его мысль Думаи. – Сверху.
– Действительно, а сейчас не их время. Вот почему они уснули. Разумно предположить, что существует и нечто, берущее начало внизу, – равное, но противоположной природы. Например, нечто из огненных гор.
– Но огненные горы часто извергаются – или извергались, пока боги не усмирили наши земли, – напомнил Канифа. – Обычные извержения не выносят наверх чудовищ.
– Нет, – согласился мастер Кипрун, чуть не носом тычась в чертеж. – Мне приходило в голову, что извержения, возможно, сдерживают огонь, как выходящий пар сдерживает кипение воды. Но если что-то нарушило равновесие и огня стало слишком много… возможно, излишек скопился в так называемой горе Ужаса.
– Вы знаете, где это? – спросила Думаи.
– За Бездной, за морем, которое пока неодолимо даже для лучших наших судов. Но и происходящее в отдалении способно нас задеть. Лист, упавший с дерева в Бракве, отзывается землетрясением в Ярате.
– Неужели?
– Возможно. Я не раз убеждался, что почти все мои слова подтверждаются.
Никея с задумчивым видом шагнула к ним. Встав рядом с Думаи, она всмотрелась в чертеж:
– Что, по-вашему, могло столь резко нарушить равновесие, мастер Кипрун? – Она наклонилась так, что волосы свесились с плеч. – То, что так перекосило мир, не могло остаться незамеченным.
Куда девался ее обычный тон?
– Понятия не имею. Разумно предположить, что мы живем в эру Огня, – сказал мастер Кипрун, – но в эту эпоху огонь разгорелся слишком сильно. Земля пересохла, растрескалась от засухи, реки обмелели. Тают даже льды Севера. Причина ли это или следствие…
Его речь перешла в тихое, неразборчивое бормотание.
– Если и правда змеев порождает нарушение равновесия, – медленно проговорила Думаи, – означает ли это, что у них нет ни цели, ни разума?
– Подозреваю, что так. Возможно, слабое подобие разума у них есть, но его недостаточно, чтобы перевесить их природу.
– А по природе они… зло?
– Нет-нет. Огонь слепо уничтожает все на своем пути, но разве вы назовете его злым?
– Но драконы-то добрые? – В утверждении Канифы слышался отзвук вопроса.
– И снова нет. Соправительница Йеккен за такие слова казнит меня на месте, однако назвать драконов добрыми было бы упрощением. Они пребывают в гармонии с природой. То же ли это, что доброта?
Думаи впилась в алхимика взглядом, ожидая решающего слова. Мастер Кипрун не сводил глаз с рисунка:
– Эру Огня должно завершить нечто, пришедшее сверху. – Он опустил ладони на стол. – Астроном! Вот уж не думал, что однажды скажу такое, и все же нам нужен астроном.
– Погодите. – Никея повернулась к окну. – Слышите?
Все замолчали. На стене внизу перекликались часовые, но ветер рвал слова. Шагнув к окну, Думаи увидела поднимающийся к небу столб черного дыма.
Она единым духом пронеслась по лестнице и выскочила за дверь, на стену. В городе поднялся крик, клубы дыма густели.
– Запах. – Канифа оказался рядом с ней. – Так же пахло в Сепуле.
– Оставайся с Никеей, – велела ему Думаи. – Стены здесь каменные, ничего со мной не случится.
– Думаи, куда ты? – крикнула ей вслед Никея, но Думаи уже мчалась прочь.
Тайное озеро лежало посреди дворца. Думаи проскочила через просыпающийся двор, вдоль Внутреннего Шима выбралась на мраморную террасу над клочком голубой глубины. Фуртия и Наиматун вынырнули из воды и смотрели в сторону города.
Наиматун была больше, старше. Она могла бы проглотить Фуртию целиком, и место бы еще осталось. Будь у нее время, Думаи залюбовалась бы ее чешуями, подобными заиндевелому стеклу, и ее гривой с вплетенной в шелк яркой бронзой. Рога у нее были длинные, белые.
Сбросив обувь, Думаи вылетела на мелководье, по колено в воде двинулась к ним.
– Фуртия! – звала она.
Дракана повернула к ней голову.
«Дитя земли. – Она раздула ноздри. – Они здесь».
«Знаю, великая. Надо увидеть, что нам грозит».
«Их может остановить только падение ночи».
«Но мы можем их задержать! – Думаи подкрепила свои слова жестами. – Прошу тебя. Попробуем отогнать их».
Фуртия согласно заклекотала и склонила голову, позволив Думаи, как по лестнице, взобраться по ее шее. Не было времени седлать или искать ездовые сапоги, зато ноги окрепли за последнее время, привыкли держаться на драконьем хребте – она чутьем угадывала, куда упереться ступнями. Закрепившись, Думаи ахнула – увидела над собой взирающую сверху Наиматун из Глубоких Снегов.
«Кто ты, дитя острова?» – вторгся в ее мысли новый голос.
Наиматун приблизила к ней огромную голову, и Думаи, протянув руку навстречу, коснулась ее носа. От Наиматун пахло зелеными реками и мхом.
– Меня зовут Думаи, – отчетливо выговорила она на лакустринском. – Нойзикен па Думаи.
«Я вижу воды в твоей душе. Как вышло, что ты несешь в себе свет?»
Не дав Думаи времени ответить, Фуртия засветила свой гребень и всплыла в небо над дворцовыми стенами.
Фуртия держала курс на самый густой дым. Думаи закашлялась, срывая горло. Чад пахнул гнилью и гарью. Положившись на силу коленей, руками она оторвала полоску от рубахи и погрузила ее в густую гриву, позволив ткани пропитаться соленой влагой. Намокшей полоской она обвязала рот и нос.
Город Тысячи Цветов горел.
Из гавани разбегались лодки. На улицах пылали дома и лавки, разгорались алым, как перистые облака на закате. Десятки тысяч людей бежали к реке Шим, иные несли на руках малых детей или скарб.
Фуртия зарычала. На ее броне жемчужинами собирались капли. Думаи промокла до костей, зубы стучали. Под ней двигались холодные мышцы, сладко запахло штормом, а потом дракана раздулась, вобрав в себя ближайшую тучу. Спустившись до самых крыш, она встряхнулась, обдав улицу водой, и пожары под ней угасли.
Думаи успела, подняв глаза, заметить несущееся на них крылатое создание. В долю мгновения она впитала в себя увиденное, холодно отложив в памяти три наблюдения: похож на тех из долины, только меньше; лапы не четыре, а две; если дохнет огнем, может оказаться столь же страшен.
Змей налетел, и удар едва не сбил Думаи наземь. Ее вопль затерялся в шуме схватки – ревела Фуртия, скрежетали когти, выл ветер. Запах бури унесло прочь, его сменило горячее удушье. Голова стала тяжелей вдвое. В животе все стронулось с места, когда Фуртия, накренившись, вильнула влево. Думаи сквозь темные стяги своих развевающихся волос увидела железные клинки зубов, клацнувших с пронзительным звоном, – и вот зверя уже нет.
«Великая, ты ранена?»
Фуртия встряхнулась.
«Этот из малых…»
Думаи успела пожалеть, что решилась лететь без седла. Пальцы, вцепившиеся в драконью гриву, ныли, бедра от усилия удержаться на скользкой шкуре сводила судорога. Мелькнула изворачивающаяся в воздухе крылатая тварь: бурые подпалины чешуи, медные шипы на спине, – а потом змей, раскинув кожистые крылья, пошел вниз.
Наиматун ударила его лбом. Змей закувыркался, задел крылом какой-то храм, сбил три колонны, обвалил карниз. Едва он стал набирать высоту для нового удара, лакустринская дракана смяла его крылья челюстями и отшвырнула тело в реку.
«Там…»
Бросив взгляд навстречу ветру, Думаи забыла дышать.
Поначалу она не усомнилась, что видит змея из Разбитой долины. Два рога и четыре лапы, крылья сами по себе. Потом разглядела, как играет свет на его чешуе – не мёдом на солнце, а чистым сиянием металла. Это создание от рыла до хвоста было одето в отражавшее пожары блестящее золото – золото, выкраденное из земного ядра. Змей был бы великолепен, если бы не его начисто лишенные милосердия глаза.
Ростом он устрашал, как устрашал и гул голосов, когда люди внизу замечали чудовище. Думаи впервые видела живое существо такого размера – его крылья растянулись бы через реку от берега до берега. Даже Наиматун с ним не равнялась, а молодая Фуртия рядом выглядела прутиком. Она, как все сейкинские драконы, была длинной и стройной – созданной, чтобы скользить в морских волнах.
Она без тени страха летела навстречу змею. Думаи же страх сковал, точно мороз. Она чуяла змея, его противоестественность, и сердце с каждым мгновением колотилось все сильней.
Змей не сводил с нее взгляда.
– Великая, стой!
Пятки у нее соскользнули, потому что на теле драканы сильнее прежнего взбурлила соленая вода.
– Фуртия!
«Стой, он слишком силен».
Фуртия взревела, разевая пасть. А потом ее ударила волна жара, и страшный железный рог процарапал бок.
Белый огонь ее гребня зашипел и погас.
Последовавший за этим звук Думаи не с чем было сравнить – ветер визжал, угрожая порвать барабанные перепонки. Фуртия словно сдулась и сорвалась вниз, серебристая кровь дождем брызгала из ее бока.
Мир перевернулся. Думаи держалась – стиснув зубы, роняя слезы. Фуртия под ней дрожала. Ее гребень снова полыхнул, она перевернулась над самыми крышами, рванулась вверх, но слишком резко, слишком внезапно, и Думаи сорвалась с ее спины.