– На Сейки пока безопасно, – сказала Никея. – Благодаря вам.
– Скажи мне прямо, – попросила ее Думаи. – Твоей отец собирается лишить моего власти, пока я в отлучке?
– Нет, насколько мне известно.
– Утешила…
– Мы не первый век наблюдаем за домом Нойзикен и служим ему. Может быть, в заботах о Сейки мы порой позволяли себе лишнее, но никогда не пытались заострожить золотую рыбу. С вами благосклонность богов, и потому свергнуть вас мы не можем. Разве вы еще не поняли, в чем тут дело?
Так рассуждал и отец. Купоза боялись, что драконы не отзовутся никому, кроме потомков рода Нойзикен.
Никея подошла, подсела к ней с другого бока:
– Вы просили откровенности. Так вот: от клана Купоза я советую вам вернуться в Антуму, где мы сможем вас охранять. – Свет очага превратил ее глаза в темный мед, и улыбка получилась теплой. – Как Надама, дочь своей матери, я скажу: отправляйтесь в горы.
«Ты станешь первой императрицей, начинавшей жизнь певицей богов, первой за века драконьей всадницей. Первой, кто покинул Сейки», – говорила ей Осипа. Думаи закрыла глаза. – Ты пришла разбить литейную форму».
– Найдите мне письменный прибор, – попросила Думаи. – Надо известить родителей, чтобы пока не ждали меня домой.
58
Во сне очаг грел ему спину. После дикой скачки по Торфяникам тело Вулфа, дважды побывавшее в зубах у смерти, отказалось двигать ногами. Едва опустив голову на подушку, он провалился в милосердный сон без видений, такой крепкий, что в него не пробился ни один кошмар.
В детстве ему снились пчелы. Проснувшись, он искал рой у себя в кровати, воображал, что пальцы слиплись от меда. Благородный Эдрик поначалу пытался его урезонить, объяснял, что пчелы только потому жалят, что сами боятся. «Пчелы усердно трудятся на нас, Вулферт. Если бы не они, не видать бы нам урожая».
Понемногу всем стало ясно, что этот страх исходит из прошлого, которого Вулф совсем не запомнил. Родители, не понимая его причины, просто удалили со своей земли все ульи, замуровали дупла с роями и никогда не ставили меда на стол.
Вулф знал, что больше ему не видать во сне пчел. До конца жизни его будут преследовать в кошмарах змеи и холод черной воды.
Мара растормошила его и дала глотнуть горячего бульона. Когда он разлепил веки, в щели ставней сочился медный свет, а сестра подкладывала поленья в огонь.
– Мара, не суетись, – пробормотал он. – За огнем слуги последят.
– Цыц, ты! Мне сто лет не случалось над тобой похлопотать, как над маленьким. – Она подошла, потрогала ему лоб. – Ну да, побит и обгорел, но хоть без болотной горячки обошлось.
Он сел. Все у него болело.
– Как там Трит?
– Так же, как ты: устал и продрог. Обычное дело, когда скачешь ночью по болотам. – Она осмотрела его заново перевязанные ладони. – Доктор Фортхард сказала, обмороженные пальцы заживают.
Вулф только теперь заметил обстановку. Его уложили на кровать под балдахином в комнате со светлыми стенами.
– Я соскучился по Инису. – Голос возвращался к нему. – По тебе соскучился. Думал, больше не увидимся.
– Известие о гибели кораблей застало меня у Мариан, так что я первая узнала. Пришлось возвращаться домой, сказать остальным. Никогда не видела отца таким. Он просто… провалился в себя.
– Сейчас он, верно, в разъездах, собирает ополчение Озерного края.
– Да, регент должен был уже связаться с ним. Я просила пока не говорить отцу, что ты жив, – тихо добавила она. – Лучше пусть сам увидит.
Вулф покивал.
– Не напрасно ли герцог Робарт покинул столицу? – спросил он задумчиво. – Казалось бы, место регента – рядом с королевой.
– Он и за провинции отвечает. С приходом змеев все переменилось, придется нам привыкать. – Мара потрепала его по плечу. – Поесть не хочешь?
– Пожалуй.
Пока ее не было, погас дневной свет. Мара вернулась с ломтями свежего хлеба и крапивного сыра, с кубком горячего вина и бедрышком куропатки, купающемся в пряном красном соусе. Вулф ел и пил не спеша, старался каждый кусок прожевать, как последний.
Но пути к замку он видел, как трудно с пропитанием у жителей сгоревшего Аскалона: люди толкались перед уцелевшими пекарнями, ссорились над рыбными садками на реке. Из обрывков разговоров Вулф понял, что удар по городу возглавлял змей из моря. И у змея было имя.
– Как ты очутилась в Аскалоне? – спросил он сестру. – Пожар застал тебя здесь?
– Нет. Я приехала почти одновременно с тобой. – Она зажигала свечи. – Это потому, что Робарт сослал Мариан в Катил. У него, конечно, были на то причины, и все же…
– Катил. – Вулф едва не выронил кусок изо рта. – А теперь в Торфяники пришла чума. Даме Мариан нельзя там оставаться.
Ответить ей помешал тихий стук в дверь. Прежде чем открыть, Мара вытряхнула колпачок гасильника.
– Дама Хелисента? – удивилась она, выглянув в щелку.
– Мара, я знаю, мы с тобой давно не разговаривали. Впустишь? – ответил ей голос с северным выговором. – Просто я услышала, что ты здесь, и решила облегчить душу.
– Конечно входи.
Мара отступила в сторону. В комнату вошла Хелисента Исток, в сером суконном платье под плащом, на вид измученная не меньше Вулфа. Заметив его, она сказала:
– Я слышала, что ты жив.
Вулф не стал вставать с постели:
– А теперь и видишь.
– Ты хочешь поговорить наедине, Хелисента? – спросила Мара. – Можно куда-нибудь перейти.
Хелисента сцепилась с Вулфом взглядами.
– Нет. Уж слушайте оба. – Она подсела к огню. – Мара, когда у меня умерла мать, ты пригласила меня в Лангарт. Я тонула в своем горе, а ты до меня дотянулась, разговорила сквозь боль потери. Мне так помогла твоя доброта. Прости, что опять за тебя цепляюсь…
– Ну что ты, Хелисента. Мы обе в юности потеряли мать. Таких уз время не подточит. – Мара села в кресло с ней рядом. – Скажи, чем я могу помочь?
– У меня мысли разбегаются. Не знаю, как их собрать.
– Ты не спеши.
Хелисента дала себе минуту на размышление.
– Королева Глориан должна была вступить в брак с принцем Терико Искалинским. Несколько дней назад стало известно, что он убит змеями. Глориан согласилась на брак с его двоюродным дедом. Герцогу Ковуга за семьдесят.
Мара с Вулфом перекинулись потрясенными взглядами.
– Ей нет и семнадцати, – сипло проговорил Вулф. – Как она могла согласиться?
– Чтобы усилить Инис. И из уважения к заключенному ее матерью договору. Она решила, что это лучший способ исполнить свой долг. – Хелисента потерла висок. – Она уверяет, что герцог Робарт предоставил ей выбор, что он не навязывал этого брака, а только осторожно одобрил. Но вы мне скажите, что он за человек, если мог хотя бы подумать о таком?
– Для королевских браков это обычное дело?
– Нет, о Святой! Случается разница в возрасте, но не такая же! – Хелисента содрогнулась. – И вот моя вторая мысль – ручаюсь, она как-то связана с первой.
Вулф все не мог расцепить челюсти. Их свело до ломоты в зубах.
– Закон всегда запрещал людям бывать в Дебрях, – сказала Хелисента. – Шесть лет назад мой отец заметил ночью движение шести огоньков в ту сторону. И на следующий год опять их видел, ко времени праздника Ранней Весны.
– Язычники? – предположила Мара.
– И мне так подумалось. Какое-то шествие. Убедившись, что это повторяется ежегодно, мой отец уведомил герцога Робарта, а тот ответил, что этим делом надо заняться. После того огни некоторое время не показывались. Я писала отцу о браке королевы Глориан с принцем Гумой. Сегодня пришел ответ. – Хелисента сглотнула. – Отец пишет, что несколько дней назад к нему пришли лесники. Отец, уже известив Робарта, все равно посылал людей в Дебри накануне Ранней Весны: проследить, чтобы никто их не растревожил. В прошлом году они решили войти в лес с другой стороны – с вашей стороны – и снова увидели те фонари. Похоже, нарушители границы теперь заходят из Озерного края.
– Наши отцы ничего такого не замечали, – пробормотал Вулф. – И мы сами тоже.
– Лангарт они могли обойти стороной. – Хелисента оглянулась на дверь. – Меня вот что пугает. Тот лесник сказал отцу, что среди людей с фонарями был герцог Робарт.
Долгое молчание…
– Договаривай, – попросил Вулф.
– Я боюсь, что герцог Робарт – язычник и помогает другим в исполнении старых обрядов.
– Ты и меня считала язычником, как все, – напомнил Вулф. – Неужели королева Сабран не заметила бы, что ее доверенный советник держится другой веры?
– Не заметила бы, – с напором ответила Хелисента, – потому что она его и выбрала за те самые качества, которыми он прикрывается: за усердие, ум и терпение. Регент, не верящий в Святого, не признает и власти дома Беретнет. Тогда Глориан в еще большей опасности.
– Если бы он хотел ослабить династию, зачем бы добивался от нее наследницы?
– Не знаю. Только тут пахнет гнильцой, а откуда, пока не разберу. Знаю только, что если регент – язычник, в его власти ослабить Шесть Добродетелей. Он мог бы вывести из забвения старый обычай. Чем ему послужит этот брак, точно не скажу, но нутром чую неладное, а чутью я привыкла доверять. Вот почему мне понадобилась помощь.
– А твой отец не докладывал герцогу Робарту? – спросила Мара.
– У него никаких доказательств, кроме слов лесника, – покачала головой Хелисента, – и ему не хотелось заваривать кашу. Но сейчас в руках Робарта королевская власть. Осмелимся ли мы оставить все как есть?
Вулф молчал. Он знал, каково это: когда тебя боятся из-за пустых шепотков.
– Может, я и ошибаюсь. Тот лесник мог солгать. А вдруг я права? – Она сложила руки на коленях. – Отец уехал из дома, оценивает понесенный Луговым краем ущерб. Я не могу покинуть двор. А вы оба можете.
– Чего ты от нас ждешь? – спросила Мара.
– Скоро праздник Ранней Весны. Поймав регента на участии в языческом обряде, мы получим основания его сместить.
– И что дальше? – прищурился на нее Вулф.