– Пускай отвергнет. Я буду знать, что он жив. Канта сказала, они были жестоки к нему, он все время плакал. А помнишь, какой был счастливый у нас? – Щеки ее стали мокрыми. – Я старалась. Столько лет старалась. И ты старалась меня утешить. Но сестра не должна прикипать к своей плоти. Она должна быть каменной. Это так трудно – столько лет быть камнем, делать вид, будто горе прошло, когда на самом деле я просто наросла вокруг дыры, оставленной во мне тем днем.
Эсбар смотрела на нее и молчала, в ее взгляде были боль, и гнев, и жалость, и любовь.
– Предательство, – прошептала Тунува. – Разве ты не хочешь выяснить, кто похитил у нас мальчика?
– Нет, Тунува. Я хочу, чтобы ты жила настоящим, со мной. Ты же знаешь, в этот раз я не смогу уйти с тобой. – Эсбар крепче сжала ее. – Нам предназначено было вместе встретить эту войну, как вместе мы сделали первые шаги по миру. Не покидай меня снова. Прошу.
Лишь раз в жизни Эсбар так молила ее – когда Тунува погрузилась в самую глубину горя, в ту ночь, которая так и тянулась до сих пор. Ей хотелось одного: чтобы та ночь закончилась.
«Прошу тебя, Тува, не сдавайся. – Эсбар встала перед ней на колени, сжала ее лицо, говорила сквозь слезы. – Пробейся ко мне, любимая, или мне придется уйти с тобой в темноту. Я не оставлю тебя одну в темноте».
– Я не могу иначе, – сказала Тунува, слезы капали с ее щек. – Прости, я не могу выпустить его из рук.
Никогда она не видела Эсбар такой опустошенной, потухшей, как в эту минуту.
– Вижу, мне тебя не остановить. Твое сердце там, как мое – в битве за обитель. – Она отвернулась. – Пусть эта чужачка уведет тебя в безнадежную погоню. Я тебя предупредила. Когда поймешь, что все было впустую, и сердце твое снова разобьется, я буду ждать здесь, с нашей семьей – чтобы напомнить, чем ты обладала и чего тебе показалось мало.
60
Предчувствие весны растопило наст. В другие, более добрые времена Вулф наслаждался бы инисской весной. Он любовался бы свежей зеленью деревьев и пестреющими в зарослях колокольчиками. Он бы собирал с Марой петрушку и чеснок, а птицы вили бы гнезда над их головами. Он бы, как в детстве, помогал отцу при окоте.
Только не в этом году. Озерный край притих, будто даже птицы предчувствовали беду – а может, и правда предчувствовали. Признаков чумы пока не было видно. Летний порт закрыли приказом регента. Вулф, не желая снова пробираться через протоки, повернул сначала к Мерроуворту, откуда еще выпускали иногда суда ловить рыбу в прибрежных водах и возить грузы вдоль берега – но не дальше того. Круглобокий челн доставил их мимо Торфяников в порт Королевы Линн. Сейчас они приближались к Дебрям и поместью на пороге леса.
Этот лес всегда наводил на него дрожь. А сегодня Вулф исполнился жгучей решимости.
– Чудная картина, – заметил Трит, вместе с ними подъезжая к Лангарту. – Хотя бы трубы дымят.
– Это не значит, что отец дома. – Вулф спешился. – Может, слуги топят.
– Суровой же должна казаться жизнь хротских вояк человеку, у которого имеются слуги, достойный Вулферт.
– А, брось язвить!
– Между прочим, как мне обращаться к вашему отцу? – осведомился Трит.
– Благородный Эдрик или барон Гленн, – ответила Мара. – А Па – благородный Манселл.
– А к вашему брату, наследнику?
– Роланд. Из вежливости можешь сказать «мастер Роланд», хотя Ролло не охотник до церемоний.
– Он, значит, просто Роланд. А Хелисента Исток, наследница Златбука, – дама Хелисента. Это как же так?
– Дама Хелисента – единственная дочь ярла. Наш отец барон, его титул ниже. И титул к его детям не переходит.
Трит понимающе кивнул:
– В Хроте все намного проще: или ты вождь, или нет.
Они не нашли никого в конюшне и сами поставили лошадей.
– Так что, – продолжал разговор Трит, – мы собираемся сказать вашему отцу, что будем подглядывать за главным человеком Иниса, проверяя, не язычник ли он?
Вулф потрепал своего конягу.
– Ты самую суть ухватил.
– А что такого, если человек почтит иной старый обычай, пока это не помеха его делу?
– Меня его вера не слишком волнует. Бардольт тоже был раньше язычником, – ответил Вулф. – Но я поклялся Эйнлеку и не могу уехать, оставив королеву Глориан в опасности. Ради нее я должен выяснить, что за человек наш регент.
– Ну и ладно. – Трит снял меховую шапку, пригладил волосы. – По мне, лучше здесь, чем в вашей угрюмой столице.
– Да уж. Но и здесь скоро станет невесело, уж очень много разрушено, – добавила Мара.
Они перешли мост через ров, и она своим ключом открыла входную дверь:
– Отец, Ролло, вы здесь?
Ей никто не ответил. Разделившись, они обошли нижние комнаты и снова встретились в главном зале.
– Ни души, – удивился Вулф.
– Здесь Сани, это наша кухарка, – пояснила Мара Триту. Тот покачал головой. – Она сказала, отец у графини Деорн, но к ночи должен вернуться. Ролло с Па собирают и вооружают народ.
Мара потерла глаза.
– Посмотрю, не найдется ли чего-нибудь на ужин. А вам обоим надо отдохнуть. Вулф, покажешь Триту его комнату?
Вулф через монастырскую галерею и по лестнице провел друга наверх, к нависавшей надо рвом гостевой спальне – той, которую сам любил больше других.
– Так вот где ты рос? – Трит с любопытством оглядывался по сторонам. – Приятное место.
Он снял с себя мешок и оружие и принялся разминать плечи.
– Ты рассказывал про Дебри, но я не думал, что они прямо от порога начинаются.
– Я иногда удивляюсь, почему отец оставил меня жить у самого леса. Ратдунское святилище иногда принимает сирот. Мог сунуть меня в колесо для найденышей и забыть.
– Колесо для найденышей?
– Окошко с люком в стене святилища, для подкидышей. Чтобы не умерли от холода до прихода священников. – Вулф складывал в очаг дрова. – Родители не разрешали нам уходить за деревья. Роланд все равно заходил, потому что он старший и хотел доказать, что ничего не боится. Отец, как увидел, рассвирепел. Я думал, он с Ролло шкуру спустит.
– Да нет там ничего такого, Вулф. Как и в ледяных озерах Хрота ничего нет.
– Кое-что есть. Волки, пещерные медведи и тому подобное. – Вулф взял в руки кресало. – Меня по волку и назвали. Отец видел волчицу рядом с местом, где меня нашел. Он ее отпугнул, но потом стал задумываться, не меня ли она оберегала. Мое имя на старом инисском значит «волчье сердце».
Он выбил искру на растопку. И едва вспыхнул огонек, выронил кресало; ему снова увиделся в огне корабль – и она.
– Вулф?
На лбу у того проступила испарина.
– Ничего. Спасибо тебе, Трит, что поехал со мной. – Он подобрал кресало и встал, чтобы вернуть железный крючок на пояс. – А ведь мог уплыть с Саумой.
– И упустить такое дивное приключение? – фыркнул Трит. – Ни за что!
Вулф немного повеселел.
– Я от тебя не отстану. Ты много чего затаил, Вулф Гленн, – вечно что-то в себе прячешь, – но как глубоко ни зарой память об «Убеждении», все равно всплывет. И тогда не дело тебе быть одному. Даже Бардольту иногда нужно было выговориться, вспоминая войну.
– Знаю. – Вулф глубоко вздохнул. – До сих пор не верю, что его нет.
– Да… – Трит, сложив руки на груди, оперся о кроватный столбик. – Как королева Глориан?
Вулф смотрел на разбегающиеся по поленьям огоньки.
– Я обещал с ней лечь.
– Что-что?
– Сказал, что хотел бы лечь с ней, – почти неслышно повторил Вулф. – Что готов помочь ей зачать дитя.
Трит недоверчиво фыркнул. Вулф только глянул, и его улыбка погасла.
– Вулф… – Трит потер переносицу. – Я знаю про Регни.
Вулф вскинулся.
– Не так ты хитер, как тебе мнится. С ней обошлось, но Глориан, королева Иниса, кровь Святого… Тебя казнят. Пошевели мозгами.
– Пусть Инис своими пошевелит. Совет Добродетелей добивается, чтобы она сейчас же обзавелась наследником.
– Законным наследником, зачатым на супружеском ложе!
– Вот-вот, для того регент и выдал ее за принца чуть не шестьюдесятью годами старше.
Трит вылупил на него глаза:
– Святой! – Он присел на корточки. – Вот почему ты его заподозрил?
Вулф смущенно кивнул:
– Эйнлек велел мне ее защищать, я и буду защищать.
– Святой, Вулф! Не велел же он тебе ее обрюхатить?
– Не о том речь, – тихо ответил Вулф. Трит вскинул бровь. – Да, она красавица. Не скажу, чтобы мне это трудно далось. Но у нас с ней… другое. Мы поклялись, еще ребятишками, в вечной дружбе. А какой я друг, если позволю ее пахать какому-то старикашке?
Трит поморщился.
– Это довод, – признал он, – но, ради любви Святого, будь осторожен, Вулф. Прелюбодеяние с ней – государственная измена. Твоя красивая голова плохо будет смотреться на пике.
– Буду осторожен. Да может, она меня и не захочет.
– Ты и сам знаешь, что ерунду говоришь. – Трит натужно усмехнулся. – Дура будет, если не захочет.
Вулф нахмурился, заглянув в его темные глаза. Трит закашлялся и отвернулся.
– Нам обоим нужно отдохнуть, – сказал он. – Вечером увидимся.
– Верно.
В коридоре Вулф задержался – ему почудилось, что он что-то упустил в этом разговоре.
Он думал уйти к себе, выспаться после долгой дороги. А вместо того спустился вниз, где Мара по давнему своему обыкновению сидела, забившись в уголок под полками и развернув на коленях толстый том.
Ему подумалось, что едва ли он еще раз увидит Лангарт. Налетит Фиридел со своей стаей и никого не помилует, все разрушит.
Он сел рядом с сестрой, обнял ее и поцеловал в макушку.
– Что это ты? – покосилась она.
– Ничего.
Мара, повернувшись, потрепала его по щеке.
– Я тебя тоже люблю, – сказала она. – Хотела сказать… я ведь никогда не говорила и горько об этом жалела, когда считала тебя погибшим, – что день, когда отец принес из этого леса мальчишку, был лучшим днем моей жизни.
Вулф заморгал – глазам стало горячо. Мара привалилась к нему и уснула.