— Да нет уж, лучше не надо! — отозвался я. Дело в том, что всякий, у кого на таможенной границе страны в багаже будут найдены какие-нибудь древности или исторические ценности, независимо от того, знал он о них или не знал, будет подвергнут штрафу, а сами памятники будут конфискованы, так что шансы на то, что этот прекрасный солнечный бог с маисового поля возле Санта-Люсия Котцумальгуапа когда-нибудь сможет украсить собой мой сад в Фельдбруннене, что в окрестностях Золотурна, практически равны нулю. Что касается доктора Бастиана, сумевшего вывезти в 1876 г. эти знаменитые стелы, то ему были предоставлены государственные санкции и транспортные средства для решения почти неразрешимой задачи — перевозки многотонных каменных плит. И два инженера, приглашенных для технического обеспечения работ, нашли весьма смелое решение, позволившее переместить многотонные каменные плиты по бездорожью на расстояние более 80 км, к ближайшему морскому порту Сан-Хосе: стелы, имевшие резные рельефные изображения только на одной стороне, было решено распилить на две части, а оборотную сторону, на которой никаких изображений не было, стесать, насколько то возможно, для уменьшения веса. После этого плиты, вес которых многократно уменьшился, но оставался, однако, весьма внушительным, уложили на повозки, в которые было запряжено несколько пар быков, и повезли к порту. При погрузке на корабль одна из плит сорвалась и упала прямо в море, где лежит и до сих пор… А в последующие дни мне представилась возможность увидеть немало тех самых древних камней.
Увы, черноволосая красавица дала нам не вполне точный адрес: она заявила, что Финкас Лас Иллюзионес находятся в соседней деревне. Между тем водитель трактора, хорошо знавший все дороги в этих местах, уверенно утверждал, что находятся на противоположной окраине деревни, так что нам лучше проехать туда и прямо на месте выяснить все поточнее.
В тени, на ступенях церкви, возведенной в эпоху колониального владычества Испании, сидели трое индейцев, игравших в карты. Когда мы попытались разузнать у них дорогу, один из этой троицы, ухмыляясь во весь рот, отвечал мне, что он принесет нам сколько угодно древних камней. Признаться, перспектива изучения камней небольшого размера не слишком меня обрадовала. Микроскопа у меня с собой не было, а без него весьма сложно решить, действительно ли эти камни являются древними или только кажутся такими, являя собой новейшую подделку. Местные жители научились делать превосходные подделки под старину. Мастера, прекрасно владея ремесленными навыками, вырезают на плитах сценки и мифологические сюжетные композиции, пользуясь при этом подлинными древними образцами, затем кладут их резьбой прямо на раскаленные древесные уголья, обильно мажут сапожной ваксой и оставляют на пару-другую дней прямо под тропическим ливнем. Именно такие предметы, помимо маиса и кофе, разумеется, и служат основными статьями экспорта для всевозможных туристов и путешественников, которые охотно приобретают их, пополняя свои домашние коллекции диковин и сувениров.
Под раскидистым деревом, переливающимся многоцветной листвой и увешанным странным плодами, яркими, как смородина, которые идут на корм скоту, маячила фигура полицейского, сидевшего, прислонившись к стволу. Когда я направился в его сторону, чтобы, так сказать, заручиться официальной поддержкой властей предержащих, молодой полицейский спешно поднялся на ноги и достал из-за пазухи свисток — видимо, единственно ради того, чтобы продемонстрировать, что в случае чего он готов поддержать нас оглушительной трелью. И, непонятным образом сразу догадавшись, что же именно может служить целью наших поисков в здешних местах, он сделал каменное лицо и обратился к своему коллеге. Тот преспокойно выслушал наши расспросы и, не говоря ни слова, направился к коменданту, кабинет которого находился рядом. Я последовал за ним. Комендант с дружелюбной улыбкой заглянул в мой паспорт и, перелистывая его страницы, скорчил неприязненную гримасу при виде штампов-виз некоторых стран, где мне также довелось побывать. Интересно, на каком основании он мог меня задержать? За скупку антиквариата? Впрочем, его строгая служебная мина сразу же превратилась в любезную улыбку, как только он наткнулся на наш знаменитый швейцарский крест. Он вскочил, вытянулся по струнке и на каком-то невообразимом диалекте приказал вошедшему в кабинет новобранцу проводить нас в Финкас Лас Иллюзионес.
Мы отправились в путь. Через некоторое время полицейский-новобранец неожиданно вытянул руку вперед, так что я едва успел притормозить. Наш бедный «Фольксваген» остановился перед дверью, обитой железом.
— Лас Иллюзионес! — пояснил ретивый новобранец.
Выйдя из машины, мы увидели прямо перед собой настоящий двойник каменного изваяния, которое мне доводилось видеть и сфотографировать лет этак пять тому назад в Эль Бауль — деревушке, расположенной в нескольких километрах от Санта-Люсия Котцумальгуапа. В Эль Бауль, как и здесь, сохранилось изваяние могучего, как медведь, мужчины в воинственном головном уборе, причем весьма любопытно, что шлем этот очень плотно облегает голову, совсем как у ныряльщика. В одном из «окошек» можно различить профиль человека; «трубка» соединяет «шлем ныряльщика» с «резервуаром», или «баллоном», находящимся у него на спине. Разумеется, в этом изображении, как мне уже приходилось читать, принято видеть победителя игры в мяч… Изображение «игрока в мяч» в Эль Бауль, стоящее на заднем дворе, под навесом сахароперерабатывающей фабрики, смогло противостоять разрушительной деснице времени ничуть не лучше, чем его двойник, скучающий на автостоянке…
Памятник из Эль Бауль занесен в археологический каталог под названием «монумент № 27», но нигде нет никаких упоминаний о том, что в Финкас Лас Иллюзионес сохранился его точный двойник. Или, быть может, монумент № 27 с тех пор просто перевезли сюда? (Замечу в скобках: в тот же день я не преминул побывать и в Эль Бауль. Так вот, гордый воин по-прежнему стоит на том же месте, и деревянный навес защищает его разве что от дождя, но никак не от ветра и перепадов температуры.)
Итак, мы приоткрыли тяжеленную дверь. На дворе встревоженно захрюкали свиньи, две тощие собаки нехотя подошли и уставились на нас. Я угостил их горсточкой орехов из нашего походного НЗ. В двери напротив показался сутулый пожилой человек, как видно, сторож, куривший самокрутку из листьев коки. А вокруг на внутреннем дворе, открытые, что называется, всем стихиям, красовались экспонаты этого удивительного собрания древностей: огромные, тщательно отделанные головы, взиравшие на нас своими выпученными глазами, стелы, сразу же напомнившие мне аналогичные памятники из Сан-Августина в Южной Америке. Удивительно, но по меньшей мере четыре рельефа явно были делом рук одного мастера или, по крайней мере, одной художественной мастерской. При виде этих древних памятников мне в голову пришла мысль о том, что некогда древнейшие обитатели Южной Америки по каким-то причинам решили перебраться далеко на север, в Мексику. И гватемальские археологи сами не подозревают, обладателями каких сокровищ они являются. Ведь эти следы далеких веков поистине бесценны.
Полицейский-новобранец предложил проводить нас на следующий день и в Финкас Лос Таррос; впрочем, наш местный проводник тоже не захотел отставать от нас. И когда он принялся расспрашивать местных индейцев, работавших на плантации, те, как мне показалось, пытались сбить нас с толку и указать неверный путь. Неожиданно налетел тропический ливень, хлынувший словно из ведра, окатив джунгли очередной порцией влаги, и следом за ним на небе вновь как ни в чем не бывало засияло солнце. Воздух был настолько влажным, что мне показалось, что ноздри у меня буквально полны воды и слиплись от сырости. Москиты тоже, видимо, считали себя участниками нашей экспедиции, и как только в окне появлялась хоть малейшая щель, несколько представителей это грозного вида немедленно проникали внутрь и со всем остервенением набрасывались на беззащитную жертву.
В полдень мы оказались в густой тени каких-то раскидистых деревьев. Где-то поблизости слышались негромкие голоса. Мы сняли с плеч камеры, приготовились и двинулись прямо на звук речи, взбираясь по склону пологого холма, сплошь поросшего буйной тропической растительностью. Наконец показалась просека, а на ней — четверо индейцев-мужчин, три женщины и двое детей, то есть целая семья из девяти человек. Они расположились полукругом вокруг какого-то каменного изваяния, точнее, головы, возвышавшейся над землей на высоту более 1 м, а вокруг на небольших каменных плитах, совсем как на христианских[12] алтарях, горели свечи, и горячий воск прямо перед священным ликом капал на какие-то древние рельефы, служившие подсвечниками. Маленькая компания, погрузившись в молитвенное созерцание, обращалась к своему богу и была преисполнена благоговейного трепета. Поэтому мы старались двигаться бесшумно, чтобы не нарушить молитвенную сосредоточенность людей. И тем не менее они вскоре заметили нас и настороженно покосились на наши камеры, как если бы мы застали их за неким постыдным делом. Тогда мы направились прямиком к ним, словно единственной целью нашего появления здесь было тоже подойти и поклониться их древнему каменному богу.
Лик бога, на который были обращены взоры индейцев, взирал на нас весьма дружелюбно. На его каменном лице застыла приветливая улыбка; по обеим сторонам крепкого, решительного носа улыбались овальные глаза, и даже рот древнего бога, казалось, вот-вот дрогнет и расплывется в улыбке. В самом центре высокого лба было вырезано изображение крошечного личика. «Наконец-то нам попался хоть один улыбающийся бог», — подумал я. Индейцы тем временем молча наблюдали за нами. Они мгновенно собрали амулеты, разложенные на плитах перед древними изваяниями, и мигом убрали их в кожаную сумку.
— На этом камне изображен бог? — обратился я с вопросом к самому старшему индейцу, которого все семейство понимало почти без слов и который был единственным, кто мог дать ответ на подобный вопрос.