Плюс к утру надо было подстричься, иметь чистый носовой платок. Подшить и погладить х/б. Дел много. Ночь коротка, спишь ты или не спишь — никого не волнует. Задача поставлена, в лепешку разбейся, но выполни. Любой ценой. Как? Никого это не волнует.
Утром — подъем, физзарядка, умывальник, завтрак. Все по распорядку. С одной поправкой, что подняли на два часа раньше, чем все училище.
Снова строевой смотр. Все невыспавшиеся, злые как собаки. То, что ночью казалось пришито правильно и верно, а также красиво и эстетически привлекательно, за пять минут до строевого смотра кажется убогим, неверным, похабным, не по Уставу. Твою мать!!! Офицеры сейчас порвут всех и вся.
Орут все и сразу. Я ору на подчиненных и командиров отделений. «Комоды» — на подчиненных. Курсанты орут, что они видели в гробу и в половом органе мамы старшины всю армейскую систему, когда все роты батальона получили парадку вовремя и за два — три дня днем спокойно ее оборудовали, а мы, как макаки, в карты проигранные, должны совершать подвиг за одну ночь. И этот подвиг никому на хрен не нужен. Я хоть и разделяю их чувства, но рекомендую всем заткнуться.
На удивление, строевой смотр прошел спокойно. Отдельные замечания были, но это — мелочи.
Те, кто наклеил шевроны и курсовки на ткань были наказаны отрыванием своего художества. Хреново. Ладно бы отдали, так офицеры, кто просто, буднично, как Вертков, Земцов, а кто с издевкой, как Тропин, Баров, отрывали слои ткани. Ладно, если отрывались хорошо, у некоторых, они рвались вместе с шевроном, курсовкой.
Сами виноваты. Говорили же, что все это можно в отпуск наклеить, но не перед присягой, когда будут трясти, как осину.
Да, и в отпуск не стоит. Есть такой начальник строевой части в училище подполковник Корнеев. Этот гад редкостный. Он строит отпускников, проверяет соответствие формы уставным требованиям. Вплоть до длины шнурков. И плевать ему, что у тебя билет на руках, что убытие транспорта через пару часов. Не устраивает его что-то и все — устранять выявленные недостатки. Следующее построение через сутки, в 17:00.
Говорят, что наши предшественники после выпуска пришли к Корнееву домой, одели противогазы и… ввалили ему по самое не хочу. Почти все зубы вынесли. Теперь Корнеев, как Брежнев, говорит с присвистом и причмокиванием, как вурдалак, и много золотых зубов во рту. Но, все это байки училищные, а, может, и правда. Но то, что Корнеев лютует перед отпуском, знает все училище. Мы его еще в глаза не видели, но уже боялись и ненавидели. Как впрочем, и все курсанты.
После строевого смотра — полчаса на устранение недостатков, получить оружие, и на плац. Строевая подготовка и тренировка присяги. Репетиция.
Потом снова репетиция. И еще одна. Прохождение торжественным маршем. А потом еще раз. Все вместе. Все сначала.
Если в училище построение на большом разводе было хоть и по батальонам, но по старшинству курсов. Четвертый курс (первый батальон), потом — третий курс (третий батальон), второй курс (второй батальон), первый курс (четвертый батальон) — мы. То на присяге наш батальон шел первым в училище, первым проходили торжественным маршем мимо трибуны с высоким командованием.
Присяга на главной площади города, мы не должны опозориться. Там будет все училище. Там будет полгорода. Сначала было волнение, затем наступила усталость, за ней — равнодушие.
Постоянные тренировки, казалось, выбили все эмоции, только усталость и смертельное желание спать, спать, спать.
И вот построение всего училища на большом плацу, пара напутственных слов, и все училище выдвигается на центральную площадь славного города Кемерово.
Первыми — сорок первая рота.
Через пару кварталов случилась какая-то заминка. И команда по цепочке «На крышки люков не наступать!»
Нам-то это было очевидно, но какому-то задроту из сорок первой эта аксиома была неведома. Итог — утащили в сторону. Перелом голени. Присягу будет принимать в больничной палате, пижаме полосатой расцветки.
— Интересно, ему автомат дадут?
— Ну, да, на живот положат!
— Кто ему автомат в больницу потащит?
— Ага, прикинь, лежит какой-нибудь дедушка с кислородной подушкой, тут толпа военных топает, да все с оружием.
— Тут и пиздец дедушке настанет!
— Только «ап-ап» успеет прошептать!
— Таким идиотам из сорок первой нужно не автоматы давать, а снегоуборочные лопаты.
— Почему снегоуборочные, а не совковые?
— Совковые — железные, сами убьются на хрен, да и других искалечат. Поэтому только из фанеры. Ущерб минимальный, да, и кто вокруг — выживут. — Женька Поп ухмылялся.
Вдоль строя прохаживался Земцов. Начищенный, наглаженный, подтянутый, подбородок задран — картинка из «Строевого Устава ВС СССР». Красавец.
— Разговорчики в строю. Всем смотреть под ноги. Шепотом предупреждать товарища о грозящей опасности. Не спать на ходу. Думать, просчитывать ситуацию! Не наступать в лужи, масляные пятна. Одним словом — думать. Считать последствия! — вполголоса он инструктировал роту.
За внешним его лоском и спокойствием чувствовалась напряженность. Волнуется ротный. Мы все волнуемся. Вот и показалась площадь.
Построились. Доклад начальнику училища полковнику Панкратову. И началось принятие присяги.
Во рту пересохло. Все стояли, не шелохнувшись, ждали, когда тебя вызовут для принятия присяги. Никто не хотел опозориться.
Боковым зрением видели, как в четвертом взводе сорок первой роты кто-то упал. Не вынес напряжения.
— Слабаки, — кто-то шепотом за спиной произнес.
— Они и присягу-то принять не могут как курсанты. Стоя в строю, а не на больничной койке.
— Падают, как подрубленные.
— Не рота, а группа инвалидов, поступивших в училище по блату.
— А ну-ка! Всем тихо! — уголком губ прошипел я.
Тем временем курсанты принимали присягу. Те, кто возвращался в строй, были с потными лицами, пунцовыми щеками.
— Поздравляю!
— Поздравляю!
— Молодец!
— Спасибо, парни!
Все полушепотом. Мы искренне радовались, что все шло ровно и гладко, как учили. Никто не споткнулся, не перепутал ни текст присяги, ни долго выходил из строя. Это тоже целая наука. Когда стоит колонна по три человека, все с оружием, как правильно, грамотно выйти из строя. Кто-то должен сделать шаг вперед, кто-то шаг в сторону. Тоже не все так просто. И при этом, чтобы все было четко, ровно. Не зацепи стволом автомата рядом стоящего товарища. Сложно. Но нужно сделать как нужно! И мы делали. И гордились собой. Мы — курсанты! И кто принял присягу, подписал ее текст, стал полноправным членом огромного коллектива под названием АРМИЯ!
Был период в жизни, когда всерьез рассматривал возможность стать археологом. Изучал много литературы. В том числе изучил Библию и Евангелие. С точки зрения истории. Есть там фраза: «Имя мне — легион». Там шла речь о каком-то бесе, что вселился в какого-то мужика, и разговаривал с окружающими, мол, нас много бесов.
Легион древнеримский, в зависимости, где дислоцировался, был от двух до шестнадцати тысяч. То есть от полка до дивизии.
И мы сейчас становились частью громадной машины — армии. И мы могли все. Пока мы в армии, нам не страшен ни черт, ни дьявол. Самый страшный для нас — командир. Он — вершитель наших судеб. И Бог, и Дьявол в одном лице.
Вон он ходит Земцов, принимает рапорта у командиров взводов, что взвода приняли присягу.
Потом выступили те, кто на трибуне. Вроде и слова банальные, в другой раз и не слушали, а сейчас… сейчас они были обращены к нам — взволнованным, ловящим каждое слово новообращенным.
Команда для первокурсников «Разойдись». Подбежали родственники, друзья, к кому приехали на присягу.
Цветы, поздравления. Есть возможность размять спину, ноги. Поправить форму. И снова в строй.
Прохождение торжественным маршем. Шагает взвод, рота, училище. Кажется, что здание обкома партии подпрыгивает от нашего марша. Стекла дрожат. Идут курсанты! Мы — единое целое, единый организм! Порвем всех и вся!
Шеренга держит равнение, колонна держит равнение. И как говорит капитан Баров, «квадратно-гнездовым способом» тоже поддерживается равнение.
В училище идем аккуратно. Не хватало еще после присяги, перед первым увольнением свалиться в колодец и переломать себе ноги. Тогда вообще неизвестно когда в увал пойдешь.
Каптер роты был из моего взвода, бывший солдат Юра Алексеев.
В увольнение положено идти в ботинках. Только вот нет моего размера — сорок пятого. Обидно, аж до слез.
— Юра! Твою мать за ногу! И мне что теперь в увольнение не идти, что ли? Из-за того, что ты не нашел ботинки? Просил же, как человека, с другими ротами поговори, может, как у нас это заведено, где-то есть то, что ему даром не надо, а он держит!
Юра, хоть из бывших солдат, а толковый парень. Без гонора, мы с ним как-то быстро сошлись.
— Командир! Замок! Славян! Честное слово — спрашивал. Ну, нет таких лыж на тебя. В каждой роте такие большие ботинки носит только по два — три человека. А у нас в роте — два, да, и то нет их. Вот, самый большой — Егорова, сорок четвертый. Напяль, иначе будешь здесь торчать, вместо увала.
Кто-нибудь пробовал натянуть новенькие, ни разу не надеванные армейские парадно-выходные ботинки на размер меньше на растоптанные, обросшие сухими мозолями ноги? Фиг! Думаю, что когда в средневековье инквизитор придумал пытку «испанский сапог», то вдохновил его на это, средневековый каптер, который, сволочь, не мог подобрать своему товарищу по оружию нужную пару обуви!
Штаны от парадки быстро все гладили внизу, пока были в сапогах помялись. Построение. Инструктаж, который никто и не слушал. И так все уши уже прожужжали. Не пить, не курить на ходу, честь воинскую отдавать и прочее. Или как говорят в армии: «Дисциплину не хулиганить! Водку не пьянствовать! Вести себя с честью и достоинством! С гражданским населением вести себя мирно! Милиционеров не обижать!»
Кто собирался в увал в одиночку, то, памятуя о дерзком местном населении, одевал под рубашку поясной ремень. Черт его знает, чем обернется встреча на незнакомых улицах славного города Кемерово.