Недалеко от палатки лежит Правдоха. Лицо все облеплено комарами. И лежит, не как мы. А на сырой от росы траве. Мы спали все скрюченные, скованные холодом. Этот же… Раскинув крестом руки, на спине. Как мертвый…
— Парни, кажется, Правдоха помер!
— Да, ну, на хуй!
— Смотри, как лежит!
— Выкатился и замерз, что ли?
— Пиздец!!!
— Что делать-то?
— И не шевелится!
— Морда вся в комарах!
— Эй, Прадоха! Подъем, сука! Ты чего разлегся-то?! — Гурыч легонько пихает в бок Олега носком сапога.
Никакой реакции.
Вроде и помер, а брать его боязно. Покойник. Вдруг от какой заразы преставился-то!
— Эй, Олег! Вставай! — Буга пинает его руку.
Рука летит и падает на недвижимое тело.
— Если помер — часы мои!
— Да, ну, на хуй! С чего он умер-то!
Пальцы на руке пошевелились.
— Живой, гад!
— А ну, поднимем!
— Оживим!
В армии сострадание быстро уходит! Рядом стоящие несколько раз попинали тело на земле. Правдюков застонал, зашевелился, сонно отмахиваясь как от комаров, так и от пинков.
— Эй! Вы чего?!
— Ты, чего, морда сучья?
— Мы думали, что ты сдох!
— Некоторые уже на часы твои глаз положили!
— Думали, что с телом делать!
Правдюков схватился за часы, проверяя, на месте они или нет.
— Не боись! Мы только хотели!
— А помер бы — сняли бы.
— Не пропадать же добру.
— Покойнику имущество не положено.
— Ты чего, урод, из палатки выкатился?
— Ночью в туалет пошел, а когда вернулся, то мое место было занято. Вот сбоку и лег возле Попа. А тот, наверное, и вытолкнул меня.
— Ну, да, Женек такое может.
— А потом и уснул на улице.
— Так холодно и комары. Вон, посмотри на свою морду! Один большой комариный укус! Как же ты ничего не почувствовал, гад?
— Заебался, наверное. — Олег пожал плечами.
Действительно, все лицо было опухшее от комариной атаки. Он достал одеколон и начал протирать лицо и руки.
Земцов и офицеры спали в кунге машины, Земцов в своих спортивных трусах, кроссовках, бодр, свеж, побрит, от него валит пар. Ему весело и интересно.
— Оправиться! Построение через пять минут. Форма одежды — два. Голый торс!
— Товарищ капитан! Какая вторая форма!
— Сдохнем же! Холодно!
— Я уже кашляю!
— Ладно! — Зема пританцовывает на месте, ведя «бой с тенью». — Уговорили! На физзарядку форма одежды три! Чего вы приуныли? Сюда вас привезли на машинах! Я предлагал, чтобы мы совершили марш-бросок, но полковник Радченко мне сказал, что ваша энергия нужна при копке картошки! Поэтому будете плохо копать, я вам обратно устрою марш-бросок! Красота! Без оружия, ОЗК, противогазов, только вещмешок! Беги — любуйся природой! Согласны?
— Нет!
— Только не бегать!
— У меня ноги еще не зажили!
— Я сразу сдохну!
— Пристрелите меня здесь и закопайте вместо картошки!
— Не искушай меня, курсант! Ой, не искушай!
Разделись и побежали! Из оврага выбрались, а там по колее от машины. Ротный рядом бежит, подгоняет отстающих. Земля влажная, облепляет сапоги. Выдираем их, плевать уже на все, на красоту формы. Ни форма, а один большой комок грязи.
Завтрак был хорош! Масла и сахара — двойная пайка. Да, и приготовленная на полевой кухне еда для одной роты — вкусна и хороша!
Отошли покурить.
— Дай сигарету!
— Хуй, завернутый, в газету заменяет сигарету!
— Да, ладно, дай! Не успел в чипок сбегать перед отправкой, теперь буду весь колхоз без курева!
— Вот и бросай курить!
— Ага! В этой сырости и бросишь курить!
— Еще бы водки или спирта выдавали!
— Будет тебе и водка, и пиво с коньяком!
— На полигоне не померли, а этот колхоз точно доконает!
— Да, ладно, не нойте! Кормят же нормально!
— Бровченко! Тебе бы только пожрать! Боров хренов!
— Рота, строиться!
Отвели на участок.
Часть поля убрана. Нам достался огромнейший участок. Только вся разница от предыдущего опыта была такова, что картошка была в земле. Ни лопат, ни вил. Как прапорщик — ответственный за уборку пояснил, что полковник Радченко сказал, что тогда курсанты порежут, побьют, травмируют картошку.
Строй заржал.
— Травмировать картошку!
— Это же надо такое придумать!
— А чем копать-то?
— Можно руками, а также вот привезли тару пустую на растопку, можете дощечками от ящиков!
Вот такого никто не ожидал!
Норма на день — до хрена и трошки еще!!! От рассвета до заката. Не выполнили норму — от подъема до подъема!
Благо, что почти у каждого был нож. Разобрали тару от овощей, обстругали кое-как, придали вид каких-то лопаток. Да, чтобы заноз поменьше было. И начали копать эту картошку! Это же надо было такое придумать! Палками-копалками!
«Лопатки» ломались, земля была порой утрамбованная, как камень, руками выкапывали картошку!
А прапорщик — злыдень, шел сзади проверял качество работы иногда, поддевая какой-нибудь клубень. И как ябеда, кричал кому-нибудь из взводных:
— Товарищ капитан! Товарищ капитан! А курсанты здесь картошку пропустили!
И возвращались назад мы, и ломая ноги, раздирая руки в кровь, выкапывали ненавистную всем картошку.
— Блядь!
— Ненавижу прапорщиков!
— Теперь понимаю, что ефрейтор в армии — это фигня, а вот прапорщик — самая что ни на есть гнида!
— Давить таких надо!
— Танками!
— Может, прибьем этого стукача, да, присыплем здесь, а?
— На удобрение?
— Хорошее удобрение получится!
— Почему?
— Да, в нем говна больше, чем воды.
— Не зря его Радченко отрядил для контроля!
— Ну, да, есть же нормальные прапорщики! Вон, начальник вещевого склада — нормальный мужик! С пониманием! И форму поменяет, и договориться можно, чтобы сапоги подбить, еще что-нибудь.
— А этот…
— Носит же земля таких гадов!
— Курица — не птица! Прапорщик — не офицер!
После ужина оказалось, что мы не выполнили свою норму и погнали снова на поле. Машины под погрузку стояли сзади и освещали нам фронт работ.
Офицеры в свете фар наблюдали за нами. Постукивая палочкой по голенищу своего хромового сапога. Периодически выковыривая из земли очередную картофелину, подзывая курсантов назад, что бы те убрали свой брак в работе. Неестественное, сюрреалистическая картина. Светит полная луна, на поле медленно едут пять грузовиков, освещают фарами несколько стоящих офицеров и больше сотни фигур курсантов в шинелях, подогнув полы шинели спереди и сзади, ползают на коленях, вырывая картошку из земли.
И комары! Толпы, тучи комаров над каждым курсантом. Фары машин, как будто специально для комаров освещают наши тела. Нате, мол, жрите, не промахнитесь! Мы вам цель подсветим, так удобнее атаковать и жрать этих гадов — курсантов!
Прямо можно рисовать одну из картин ада. Рабы — не рабы. Вроде как, для собственного пропитания стараемся, но не таким же способом!
Потом отбой! Все вповалку, прижавшись друг к другу, поджав ноги в сапогах, вещмешок под голову, ворот шинели поднят. Руки втянуты в рукава шинели, или рукав в рукав. Некоторые чтобы было теплее голове, засовывают голову в вещмешок. Перед отправкой был шмон, отбирали все «вшивники». Короткий, тяжелый сон. И комары не дают покоя. Жужжат! Кружат! Впиваются, сосут. И снова визгливое жужжание тысяч, десятков тысяч насекомых.
Утром снова построение. Зарядка. Земцов, видя наше физическое состояние, проводит ее по укороченной программе. Казалось, что сил уже нет. И эта картошка, комары и это поле никогда уже не кончится. И все мы здесь умрем. Если сначала были шутки-прибаутки, истории об уборке картошки в детстве, юности, то сейчас все это сменилось тихой злостью, отупением.
Периодически вспыхивают из-за пустяков ссоры на грани драки. Разминают все. Обидчики расходятся на разные концы поля. Поле большое, никто никому не мешает. Пошел осенний дождь. Моросящий. Мелкий. Подлый.
— Ну, все! Конец мучениям! Спасибо, Господи, за ниспосланный дождь!
— Ну, все! Небо обложено. Сегодня и завтра — выходной! Отоспимся!
— Шабаш!
— Рота! Строиться! На обед! После обеда взять плащ-палатки и на поле! — Земцова просто так не возьмешь!
Поставленная задача должна быть выполнена четко и в срок!
Теперь мы уже вспоминали сухую погоду как что-то прекрасное, красивое и далекое!
Офицеры в плащ-накидках стоят, контролируют нашу работу. А мы в шинелях, сверху плащ-палатки по-прежнему ковыряем землю. Теперь уже машины вязнут в раскисшей земле. Собранную картошку приходится таскать на край поля. Но теперь можно спать с заходом солнца.
Иуда-прапорщик кусает себе локти. План не выполняется. Радченко его грозится в порошок. Он прыгает, как шавка, вокруг ротного и взводных, умоляет выгнать нас в поле, чтобы собрать еще пару ходок ненавистного нам картофеля.
— Товарищ капитан, — это он к Барову. — А, вон там ваши курсанты плохо выкопали. Много оставили!
— Товарищ прапорщик! Идите на хуй! Вы заметили недостаток — сами и устраняйте!
Молодец капитан Баров! Молодец!
Мы греемся, сушимся вокруг костра, несмотря на капающий дождь, напряженно вслушиваемся в разговор между злыднем-прапором и ротным.
— Товарищ прапорщик, прикажите машинам освещать нам поле, тогда и пойдем копать дальше. А так в темноте — не получится.
— А, может, факелы сделаем, а? — заискивающе молвил враг рода курсантского. — Я и сам могу светить, где копать. Одни светят, вторые копают, а, товарищ капитан? Меня полковник Радченко самого на картошку пустит!
— Не хочешь, чтобы пустил — идите на… — Земцов выдержал паузу, мы замерли от предстоящего мата. — На поле, копайте картошку. Сами.
Высунул руку из плащ-накидки.
— Дождь, товарищ прапорщик. Дождь. Ни один факел не выдержит. И, кажется, — он посмотрел на небо — усиливается. Внимание, сорок вторая рота! Замкомвзодам проверить наличие личного состава, доложить командирам взводов, через десять минут — отбой!