желчных протоках, растет, перекрестно оплодотворяется (он гермафродит) и откладывает яйца. Но в теле основного хозяина он не может вывестись. Его ждет поистине кругосветное путешествие.
Яйца двуустки покидают тело хозяина вместе с экскрементами. Они оказываются во внешнем мире – холодном, равнодушном, негостеприимном. Через некоторое время из них вылупляются крошечные мирацидии. Если мы имеем дело с ланцетовидным сосальщиком, то их поглощают наземные улитки. А если с другими формами – то моллюски.
В теле улитки нарождаются подвижные церкарии с хвостом и проникают в легкое промежуточного хозяина. Брюхоногие исторгают их с комками слизи из дыхательного отверстия, пневмостома, во время дождя.
Но это лишь часть их долгого и трудного пути.
Комочки слизи, похожие на гроздья белых жемчужин, привлекают муравьев многих видов. Они охотно их пожирают. «Троянский конь» доставляет паразитов в организм насекомых. Церкарии недолго остаются в общественном желудке муравья. Они прогрызают его и заклеивают отверстия специальным секретом: муравей не должен умереть, ему предстоит еще доставить гельминтов основному хозяину, овце. Церкарии инцистируются, теряют хвост, становятся метацеркариями и проникают в полость тела муравья. Ничто во внешнем виде насекомого не выдает той ужасной драмы, что происходит у него внутри.
Формирование ланцетовидного сосальщика вот-вот завершится, марита, взрослая особь, должна поселиться в овечьей печени.
Но ведь овцы не питаются насекомыми, так как же заставить их заглатывать муравьев?
Многие поколения плоских червей бились над решением этой задачи. Она осложнялась еще и тем, что овцы отщипывают верхушки травы рано утром и в сумерках, когда они покрыты росой. Муравьи же ползают внизу, у самых корней, и покидают муравейник только днем, когда роса высыхает.
Как же объединить их в одном месте и в одно время?
Ланцетовидные сосальщики справились с нелегкой задачей весьма остроумно: распределили между собой обязанности. В то время как десятки метацеркарий заполоняют тело муравья изнутри, одна из них проникает в подглоточный ганглий, образуя особую тонкостенную цисту.
Как только одна-единственная метацеркария поражает нервную систему муравья, его поведение необратимо меняется… Да-да! Микроскопический плоский червь, паразит, овальный, лишенный сегментов, недалеко ушедший от парамеции (инфузории туфельки) и других примитивных одноклеточных, начинает повелевать гораздо более сложным и совершенным организмом – муравьем.
В результате вечером, когда всем рабочим муравьям положено мирно спать в муравейнике, особи, зараженные двуусткой, не возвращаются домой. В сомнамбулическом трансе они заползают на самый верх стеблей и листьев, затем вцепляются в растение мандибулами и замирают. Причем выбирают не просто какую-нибудь травинку, нет, непременно люцерну или пастушью сумку – словом, любимое лакомство овец.
На муравья нападает столбняк, он ждет, когда его сжуют.
Миссия метацеркарии, захватившей ганглий: каждый вечер выгонять промежуточного хозяина на луг, чтобы его проглотила овца. Пока парнокопытное не добралось до его травинки, муравей, хоть странный и вялый, с восходом солнца все равно кое-как приходит в себя и вновь обретает волю. Он удивляется, не понимая, как оказался здесь, наверху. Поспешно спускается вниз и принимается за повседневные дела. А на закате вновь вместе с братьями по несчастью, такими же зараженными зомби, упорно ползет навстречу гибели.
Наблюдая за сложным жизненным циклом печеночных сосальщиков, ученые-биологи задают себе массу вопросов. Например: как метацеркария, управляющая нервной системой муравья, может приказать ему выбрать именно это растение, хотя у нее нет доступа к муравьиному зрению и сама она ничего не видит? Или вот еще: почему она жертвует собой? Ведь известно, что, попав в организм основного хозяина, она (и только она!) непременно погибнет. Кажется, будто двуустки выбирают в своей среде одну, самую лучшую, и приносят ее в жертву ради того, чтобы остальные выжили и стали взрослыми особями, маритами.
Эдмонд Уэллс
Несколько дней никто не нападал на манекен «профессора Такагуми».
Все это время Летиция Уэллс и Жак Мельес провели в засаде. Они запаслись консервами, саморазогревающимся сухим пайком, сухофруктами и печеньем, как будто готовились к длительному ожиданию. Чтобы скоротать время, играли в шахматы. Оказалось, что Летиция – настоящий мастер, а вот Жак играл куда хуже, делал опрометчивые ходы, допускал грубые ошибки.
Летиция постоянно выигрывала, это задело Мельеса за живое, и он, собравшись, сосредоточился. Выстроил надежную систему защиты, и теперь его пешки не давали противнику развернуться. Партия превратилась в позиционную окопную войну. Верден, да и только! Ферзь, слоны, ладьи, кони мешали Летиции наносить стремительные разрушительные атаки. Мельес допускал лишь неопасный размен фигурами.
– А вы и в шахматах трусите, – ядовито заметила Летиция.
– Это я трус?! – возмутился Жак. – Да вы мне шагу ступить не даете, постоянно нападаете. Как же мне не обороняться?
Внезапно она замерла и, приложив палец к губам, призвала его умолкнуть. Ей послышался еле уловимый шорох в номере.
Они проверили камеры видеонаблюдения: никого! Тем не менее Летиция Уэллс была уверена: убийца уже пробрался внутрь. Попискивал детектор движения, он явно кого-то засек.
– У нас гость, – прошептала она.
– Верно! – воскликнул комиссар, напряженно вглядываясь в экран. – Это муравей. Всего один. Вон он, взбирается на кровать.
Летиция вдруг бросилась к Жаку и велела ему быстро расстегнуть рубашку и поднять руки вверх. Достав платок, она тщательно вытерла его подмышки.
– Что это с вами? – пробормотал он растерянно.
– Не мешайте, я кое-что придумала. Кажется, я догадалась, что именно сделает наш убийца.
Она тихонько отодвинула фальшивую стену, подкралась к манекену и намазала ее по́том Жака Мельеса, пока муравей ничего не видел, запутавшись в складках покрывала. Затем Летиция поспешно вернулась в укрытие.
– Да что же это… – начал комиссар возмущенно.
– Молчите. Давайте понаблюдаем за ним.
Муравей наконец подполз к манекену и отхватил жвалами крошечный квадратный кусочек ткани от пижамы мнимого японского профессора. Забрав его, он уполз из номера через ванную, откуда, собственно, и появился.
– Ничего не понимаю, – изумился полицейский. – Муравей не укусил Такагуми, а только взял микроскопический образец материи. Странно.
– Ради запаха, господин комиссар, исключительно ради запаха.
– И что же нам теперь делать? – спросил Жак, понимая, что операцией с этого момента командует Летиция.
– Будем ждать. Настоящий убийца непременно объявится. Уж теперь я в этом уверена.
Мельес, однако, оставался в недоумении.
Она обратила на него пристальный взгляд фиалковых глаз, которые безмерно восхищали его, и спокойно объяснила:
– Увидев одинокого муравья-разведчика, я вспомнила о том, что мне рассказывал отец. Он некогда жил в Африке, в стране Берег Слоновой Кости, в племени бауле. Туземцы придумали довольно необычный способ убивать людей. Если убийца хочет прикончить кого-то исподтишка, он крадет лоскут одежды, пропитанный запахом пота намеченной жертвы. Затем ловит ядовитую змею, сажает ее в мешок и кладет туда украденный лоскут. Затем подвешивает мешок над котлом с кипящей водой, так что змея начинает извиваться от боли, приходит в ярость и запоминает запах, который считает причиной своих мучений. Теперь остается лишь выпустить змею где-нибудь в деревне. Она найдет «обидчика» по запаху и непременно его укусит.
– Значит, вы считаете, что наш убийца находит жертву по запаху?
– Именно так. Запахи – основной источник информации для муравьев.
– Ах вот как! – возликовал Мельес. – Наконец-то вы признали, что убийцы – муравьи!
Летиция постаралась охладить его пыл.
– Пока муравей никого не убил. Пострадала лишь пижама – на ней едва заметная дырочка.
Жак на секунду задумался, а затем набросился на журналистку:
– Как вы могли пропитать ткань моим запахом? Теперь муравьи будут охотиться за мной, они захотят убить меня, а не кого-то другого!
– Ну, я же говорила, что вы трус. Вымойтесь хорошенько, обработайте подмышки дезодорантом, и вы спасены! Но сначала пропитаем как следует профессора Такагуми вашим потом.
Ее слова ничуть не успокоили комиссара. Он сунул в рот жевательную резинку и нервно заработал челюстями.
– Однажды они уже пытались напасть на меня!
– Насколько я могу судить, вы целы и невредимы. На ваше счастье, я все предусмотрела и принесла то, что вас наверняка развлечет и утешит.
Сказав это, Летиция вытащила из сумки маленький портативный телевизор.
Долго-долго они ползут между дюнами в безводной пустыне, от усталости едва переставляя лапки.
Тонкий слой песка покрывает их, прилипнув к спинкам и брюшкам, скрипя на хитиновой оболочке, иссушая жвалы.
Запыленные доспехи больше не блестят, став тусклыми, серыми.
Но отряд идет вперед, только вперед.
У пчел больше нет питательного меда, чтобы поддерживать воинов.
Общественные желудки муравьев опустели. Сочленения, будто мешочки с рыхлым гипсом, отчаянно скрипят на ходу.
Отряд совсем выбился из сил, но впереди его подстерегает новая опасность. На горизонте они замечают облачко пыли, и оно постепенно растет, приближаясь. Сквозь пыльную завесу трудно разобрать, что за противник им угрожает и какова его численность.
За три тысячи шагов муравьям все же удается разглядеть врага – на них надвигается армия термитов. Солдаты с широкими грушевидными головами – их ни с кем не спутаешь – начинают выстреливать через выводные протоки защитным секретом, мгновенно склеивающим лапки авангарду муравьев.