– Вот уж тут я с тобой не согласна, – возразила Варвара. – Нам свойственны искания, а не сомнения и колебания. Ну да я не хочу спорить. Я вот хочу представить себе Приречье будущего. Тут будет город, заводы, железная дорога, школы, театр!..
– Так и будет, Варенька! Так и будет! – подтвердил Григорий, окинув пытливым глазом рудоискателя полуразрушенные скалы.
И он видел здесь, в глухолесье, огромные дома, автострады, дороги, электростанции. Он видел, как идут сюда тысячи и тысячи дерзающих строить прекрасный мир.
Эпилог
Минуло пять лет. Отшумели военные годы, суровые, незабываемые! Механики вдохнули в себя масляно-терпкий запах мастерских, который они вспоминали на бранном поле как нечто драгоценное и милое сердцу; танкисты, освободившись от жаркой и душной брони, вздохнули полной грудью за штурвалами комбайнов, тракторов и автомобилей… Вся земля, казалось, преобразилась в мгновение ока, как только настал мир, а вместе с ним – созидание! Рождались новые города, узлы железных дорог, рудники и шахты, заводы и фабрики, строились комбайны и тракторы, сооружались жилые дома и все то, что двигает человечество вперед, украшает землю и несет счастье человеку, жаждущему мира, а не войны!
…Ветер гнал тучи.
Дымчато-белые, ползли они откуда-то с запада на восток, навстречу восходу солнца, и, сталкиваясь с резкими, студеными ветрами Приречья, пучились, клубились над тайгой, заслоняя собой и синь неба, и звезды, и лиловые горизонты. На тайгу дохнула стужа. Ветер бросался мокрым, липким снегом. Вершины горбатых гор, столпившихся вокруг нового города – Рудногорска, засеребрились в эту ночь, выделяясь на небе так ярко, будто они были осыпаны заячьим пухом. Черные, гордо возвышающиеся буровые вышки как бы подпирали хмурое небо. И по их глухому шуму, и по ярким вспышкам электросварок, зарницами освещающих мутное пространство, видно было, что тут идет напряженная работа рудоискателей даже в такую буранную ночь! И весь новый город, если взглянуть на него с высоты Железной сопки, город, полуспиралью опоясавший цепь железных глыб, горящий тысячами ярко мерцающих электрических огней, напоминал во мраке ночи звездный Млечный Путь.
В бревенчатых домиках потухли огни. И только в крайней пихтовой избе, по соседству с Девятой буровой, тускло светятся оливковыми квадратами маленькие окна. Начальник Приреченской разведывательной партии Яков Ярморов сидит за квадратным сосновым столом и, склонив свою светло-русую голову над отчетами геологов и буровых бригад, что-то выписывает на бумаге.
– Чи долго ты будешь там кряхтеть? – раздается из соседней комнаты зычный голос Анны Нельской. – Или думы тебя одолели? Лягай спать, скоро утро.
Но Ярморов еще долго не ложится спать.
Дела в Приречье шли в гору. О Приречье заговорили геологи в Томске, Иркутске, Новосибирске и в Москве… Тут оказалось такое крупное месторождение железа, которое затмило все смелые фантазии Муравьева. Через год после открытия месторождения в Приречье развернулись изыскательские работы и началось строительство нового города. Начальником разведывательных работ был назначен первооткрыватель – Яков Ярморов. Теперь в новом городе одиннадцать тысяч рабочих, три школы, техникум, большая электростанция. Дворец культуры, механические мастерские… А давно ли в этом уголке тайги тонул в болотной мшарине Ярморов?
Над Приречьем мерцает Млечный Путь нового города и нет-нет да пролетают хвостатые кометы прожекторов. Тревожным осенним гулом шумит тайга. Ползет дымок из труб бревенчатых домиков… А люди с упорством и настойчивостью все глубже и глубже врезаются в толщу земли, исследуя ее недра.
Но вот засинело небо. Дохнул легкий ветерок. По восточной кромке горизонта полетели над тайгой первые пурпурные лучи восходящего солнца!.. Дымчато-белесые тучи вспенились, как морские волны, и, все так же клубясь, стали подниматься выше, тесня друг друга и, как бы от натуги, синея. На их синем фоне хлопьями белого дыма лежали причудливые гряды, кое-где розовеющие от солнечных лучей.
Настало утро. Густой призывный бас электростанции возвестил начало дня. Эхо ее мощного голоса откликнулось в скалистых сопках и покатилось далеко-далеко. Вскоре после ее гудка тенором прозвенел голос Пятой буровой, затем Девятнадцатой-бис, потом откликнулись мощным сопрано механические мастерские… И тут, переплетаясь друг с другом, запели все буровые увертюру начинающегося дня!..
И в то же утро от причалов города на Енисее отвалил быстроходный теплоход геологоуправления. Весь он был какой-то собранный и уютный. На его буксире гуськом шли желтые баржи. Нос парохода был высоко поднят над водою, как у ледокола. Большие иллюминаторы тянулись вдоль корпуса – от носа до кормы. Надстройка, как у пассажирских пароходов, была белая, и все окна и двери плотно задраивались. Капитанский мостик, полуспиралью опоясанный желтой обшивкой, напоминал башню крейсера.
Теплоход медленно разворачивал баржи вниз по течению. Он уходил в последний рейс на север. Река кипела, плескалась, бурлила. Мимо теплохода скользили глиссеры, проплывали, отплевываясь гарью и дымом, газоходы. С шумом проносились моторные катера… Из порта доносился гул, скрежет якорных цепей, подъемных лебедок, пыхтение пароходов на причалах.
На борту теплохода толпились геологи – молодые, незнакомые лица!.. Невдалеке от них, прислонившись к опалубке, стоял Григорий Муравьев. Все такой же широкоплечий, сильный человек. И только морщины под глазами и на лбу да вертикальная складка между бровями говорили о пережитом. Густые черные усы придавали его лицу строгое выражение. Григорий смотрел на берег в бинокль. Варвара махала ему рукою и что-то кричала, но он не слышал. Он видел только ее руку, черную голову… Рядом с нею был сын Федя и тоже махал рукою. Подле них стояла высокая, в черном пальто и черной шали, Фекла Макаровна.
– Сына береги!.. Сына! Тут – холод! Стужа! – приложив ладони раструбом, крикнул на берег Григорий.
– До свидания! До свидания!.. – ответила Варвара и, склонившись, взяла сына на руки.
Но вот первая баржа заслонила собой теплоход. Потом выступила вторая, третья… И весь караван отошел от берега. Теперь Варвара видела только бурую корму последней баржи, но все еще смотрела вниз по течению.
– Мама, что ты все смотришь и смотришь, а я ничего не вижу? Где папа? Где якорь? Он еще в воде? – торопливо, скороговоркой, спросил резвый, краснощекий, в черной бекеше крепыш. – Где якорь?
– Якорь поднят, Федя, – ответила Варвара, не взглянув на сына. Она все еще смотрела на удаляющийся караван.
– Поднят? А я и не видел. Ты сама все смотришь! И якорь видела, а я нет. С папой лучше. Вот я буду геологом и буду все смотреть сам.
Фекла Макаровна увела Федю к дебаркадеру показывать якорь. Варвара осталась на бровке крутого яра и все еще смотрела на вздымающиеся воды Енисея.
Она думала о Григории. Он уехал разведывать новые месторождения…