Ствол пистолета уткнулся в лоб вжавшегося в борт Савельева, и Слюсаренко сквозь зубы процедил:
— Грохнуть бы тебя, сопляка! Сам подставился, Игорь при смерти, Антон там навсегда остался. Дерьмо!
— Мы сражаемся с захватчиками, как можем и где можем, — глухо произнес Савельев, не отводя взгляд от черного «зрачка» ствола ПСС, в патроннике которого уже покоился патрон с бронебойной пулей, для которой не была препятствием кость черепной коробки. — Разве не для этого был создан отряд? И что теперь? Вы все забились по своим норам, играете в конспирацию, боитесь нос наружу показать лишний раз, а в это время американцы ходят по нашей земле, как хозяева, ничего не боясь! Вся эта болтовня про стратегию и планы — просто треп! А сами вы — трусы! Мы дали им бой, заставили бояться себя, напомнили, что они здесь чужаки и захватчики! Мы поступили, как реальные мужики, как бойцы!
— Вы поступили, как идиоты! Мы не прячемся, а ждем, копим силы! Сейчас рано бросать вызов врагу. Он должен отвлечься от нас, и тогда бы мы ударили в спину, подло, но наверняка. А теперь нас начнут искать, землю носом будут рыть, перевернут всю Москву вверх дном и передавят всех, прежде чем нам дадут знак! Полиция уже на ушах стоит, посты всюду! Нападение на своего посла, да еще такое бездарное, американцы не простят! Кретин!!!
Кулак, обтянутый тонкой кожей перчатки, врезался в скулу Савельева, так, что у того мотнулась от удара голова и клацнули зубы. Убрав оружие в кобуру подмышкой, Слюсаренко, отстранившись от партизана, обернулся к своим товарищам:
— Как Игорь?
Один из людей полковника молча мотнул головой, и Слюсаренко выругался, а затем приказал:
— Едем на базу! На центральные улицы не суемся! Оружие держать под рукой!
Бывший офицер ФСБ откинулся назад, опершись спиной о борт машины. Он вновь взглянул на сжавшегося в углу Савельева, вдруг почувствовав стыд. Этот мальчишка сделал то, что должны были делать все они, умелые бойцы, подготовленные, организованные, отлично вооруженные. Но кроме патриотизма и благородной ненависти к врагу каждый из них помнил о приказах, оставаясь солдатами, пусть их армия не имела ни знамен, ни мундиров. И прежде чем будут расставлены все фигуры на шахматной доске, которой становился весь мир, они не вправе действовать, как бы ни было сильно чувство мести, сжигавшее изнутри каждого из тех, кто вступил в ряды партизан. Но ждать оставалось все меньше и меньше с каждым минувшим днем, и вскоре они атакуют, вложив в этот удар все силы и вышвырнув чужаков прочь, живыми или мертвыми. Но сейчас глядевшему на кое-как прикрытое мешковиной тело мертвого партизана, исполнившего долг так, как он его понимал, и не пожалевшего собственной жизни, полковнику Слюсаренко было стыдно.
Неприметный внедорожник «Форд-Эксплорер» не самой последней модели въехал в городок Калм-таун, что на самой восточной окраине штата Аризона, поздним утром, когда на улицах было уже полно машин, а по тротуарам текла живым потоком яркая толпа. Город, выросший вопреки всему в самом центре сухой безжизненной пустыни, уже пробудился ото сна, и теперь его жители спешили на работу, спеша начать очередной день, похожий, как две капли воды, на тысячи дней минувших, уже ставших воспоминаниями. Никто не обращал внимания на потрепанный джип, уверенно двигавшийся к центру городка, и двух крепких мужчин, расположившихся на переднем сидении.
Угловатый «Форд» выделялся на фоне ярких, словно игрушки, лакированных малолитражек и сверкавших глянцем бортов новеньких кросоверов, но тот, кто сидел за рулем, послушно следовал всем правилам уличного движения, не вызывая недовольства других водителей и дорожной полиции. Коротко стриженый мужчина лет сорока с несколько скуластым, но все же приятным лицом, уверенно вел машину по улицам жившего обычной жизнью городка, и мало кто мог бы поверить, что он этим утром впервые оказался в Калм-тауне, а еще пару недель назад вообще не знал о его существовании.
Ближе к центру движение становилось все более оживленным, машины сливались в один могучий стальной поток, время от времени замиравший перед светофорами. В очередной раз «Форд» остановился на перекрестке, пропуская длинный ярко-желтый автобус, свернувший к двухэтажному аккуратному зданию, над входом в который висела большая вывеска «Муниципальная средняя школа». Водитель и пассажир внедорожника увидели, как из автобуса высыпала целая толпа детей и подростков, тащивших за плечами объемные ранцы, о чем-то громко разговаривавших, оживленно жестикулируя. Для этих детей начинался новый день, полный веселья, сюрпризов и приключений.
— Неужели нам придется убить их? — негромко произнес пассажир «Форда», взглянув на того, кто сидел на месте водителя. — Ведь это всего лишь дети! Кто мог отдать такой приказ?!
Этот человек, смуглый, с орлиным профилем, который лишь немного портил перебитый нос, был похож на латиноамериканца или, скорее, на индейца, хотя и весьма отдаленно. Никто из водителей встречных машин, видевших его, наверняка ни разу не слышал о таком месте на земле, далеко за океаном, как Кабардино-Балкария, уроженцем которой и был бывший офицер Воздушно-десантных войск России Заур Алханов, один из тех самых «голубых беретов», которыми инструкторы пугали американских солдат.
— У нас есть приказ, — флегматично бросил развалившийся на заднем сидении третий пассажир, Керим Тохтырбеков, лениво вертевший головой по сторонам, прищурив и без того узкие щелочки раскосых азиатских глаз. — А мы — солдаты, и сейчас идет война, а солдат знает, что на войне приказы нужно не обсуждать, а выполнять. Все эти люди — наши враги, а наш долг уничтожить их как можно больше. Для этого мы здесь. Вспомни, не мы напали на них, это их «томагавки» и бомбы стирают с лица земли наши города. Мы лишь наносим ответный удар. Ради этого погиб весь экипаж «Усть-Камчатска», ценой своих жизней доставивший нас сюда, и сейчас где-то на другом краю земли гибнут каждую минуту десятками, сотнями наши братья, те, кто не сложил оружие, кто верит, что мы сможем выполнить свою задачу, брат. Их мы не вправе подвести, ни мертвых, ни живых! Превратим все в пепел, отомстим, так будет справедливо!
— Но ведь это дети, женщины! Гражданские! Это будет не война, а убийство!
Заур Алханов обернулся, провожая взглядом остановившийся у тротуара автомобиль, возле которого переминался с ноги на ногу хмурый, насупленный мальчишка лет четырнадцати, терпеливо ожидая, пока его мать даст последние наставления младшей сестренке, часто кивавшей в ответ на скороговорку уже начинавшей опаздывать на работу женщины, едва успевшей довезти детей до школы. Для них троих, как и для тысяч остальных жителей маленького американского городка, это был обычный день, полный привычных забот и суеты. И лишь те, кто удобно устроился в салоне «эксплорера», знали, что для тысяч суетившихся вокруг людей этот день мог стать последним. Сегодня именно им, прибывшим из далекой России, пересекшим смертельно опасный океан, было дано право вершить суд.
— Солдат воюет с солдатами, это честно, — упрямо помотал головой Алханов, напряженный взгляд которого скользил по яркой толпе. — Это честно, правильно. Но если мы будем убивать беззащитный «мирняк», чем мы отличаемся от самих американцев?!
Сидевший за баранкой Тарас Беркут, до этого не принимавший разговора, пристально наблюдая за катившим в общем потоке, метрах в пятидесяти впереди, обшарпанным микроавтобусом «Форд», искоса взглянул на Алханова, процедив сквозь зубы:
— Ты прав, боец, идет война, но в этой войне нет военных и гражданских. Одни нажимают на курок, убивая наших братьев, но другие явно или молча одобряют это убийство. Все эти люди, кого ты так жалеешь, покорно согласились с политикой своего президента, которого сами же и выбирали. Они готовы встречать «груз двести» из-за океана, значит, они одобряют войну, что ведется против нас чужими руками. Я тоже пожалел бы это стадо, выйди оно на улицы, устрой протесты перед Белым Домом. Пусть это ничего не изменило бы, и оккупация России продолжилась, с обожаемого тобой «мирняка» вина была бы снята, пускай и отчасти. Но они молчат, их все устраивает. А то, что убивают не они сами, так ведь это же американцы, они привыкли все делать чужими руками. И за это, за свою алчность, лицемерие, заслуживают наказания!
— Значит, товарищ полковник, мы просто нажмем на кнопку, и несколько тысяч человек умрут в один миг?
— Если объявляешь кому-то войну, будь готов к поражению и к тому, что враг явится на твою землю. А если не хочешь этого — живи в мире со всеми. Мы проделали весь этот путь для того, чтобы научить зажравшуюся мразь этой простой истине, и сделаем это. Не для того погибли наши моряки, ушедшие на дно, не для того мы вот уже который день петляем, как зайцы, по чужой земле, где каждый встречный — наш враг, каким-то чудом опережая наших преследователей на полшага. Я не верю, что нам слишком долго будет сопутствовать удача, потому мы должны исполнить приказ здесь и сейчас!
— Но почему именно это место?
Беркут усмехнулся:
— Все просто. В городке Калм-Таун, штат Аризона, шестьдесят один год тому назад родился некто Джозеф Мердок, сделавший потом неплохую карьеру в политике.
Поток машин впереди поредел, по мере приближения к границе города, и микроавтобус «Форд» ускорился. Тарас Беркут тоже надавил на газ, и стройные ряды частных домов, та самая «одноэтажная Америка», остались позади, а впереди раскинулась пустыня, вздыбившаяся неровными «складками» барханов, над которыми возвышались потрескавшиеся скалы. Солнце стояло достаточно высоко, воздух уже прилично прогрелся, и над полосой асфальта колыхалось марево. Внедорожник, возвышаясь на широких колесах с рубчатыми «вездеходными» покрышками, ходко шел по отличному шоссе, не отставая от фургона больше, чем на две сотни метров, так что микроавтобус всегда оставался в поле зрения Тараса Беркута и его людей.
Заур Алханов потянулся к панели магнитолы, включив радио, и салон «эксплорера» наполнился голосами: