Чудовищной силы взрыв ощутили в каждом уголке города. Внезапно заходила ходуном земля под ногами, с потолков посыпалась штукатурка, задребезжали уцелевшие кое-где оконные стекла. Казалось, что началось землетрясение, которого эти края не знали никогда прежде. Ударную волну почувствовали даже американские солдаты, находившиеся за несколько километров от места взрыва. А из черных провалов воронок, пробитых бомбами, полыхнуло пламя, а затем взметнулись столбы пепла и пыли. Несколько сотен людей, надеявшихся, что родная земля сможет защитить их от вражеских мин и снарядов, погибли в течение считанных секунд. Их смерть по-своему была милосердной, большая часть обитателей бомбоубежища спала, не успев даже испугаться. Взрыв выжег весь кислород в тесном подземелье, а затем своды, получившие такой удар, на какой они попросту не были рассчитаны, обрушились вниз.
- Цель поражена! В яблочко! - Командир пары, включивший прицельную систему LANTIRN, размещенную в двух обтекаемых гондолах-контейнерах под плоскостями, видел обрамленные копотью пробоины, над которыми курился дымок. - Задание выполнено, парни. Отличная работа, с меня пиво всем. Набрать высоту тридцать тысяч футов. Разворот на сто восемьдесят градусов. Возвращаемся на базу!
Тяжелые истребители, остававшиеся абсолютно неуязвимыми для своего противника, слаженно, как на авиашоу, выполнили разворот, чуть накренившись на крыло и нацеливаясь заостренными носовыми обтекателями на запад. Никто из пилотов даже на миг не задумался над тем, сколько десятков или сотен жизни он оборвал в одну секунду, просто нажав кнопку на приборной панели. Но там, внизу, умерли далеко не все.
Олег Бурцев долго стоял, прижимаясь к стене дома, выщербленной осколками и пулями. Партизан вертел головой, вслушиваясь в доносившиеся до него с низкого неба звуки. При этом он не выпускал из рук пулемет, словно потертый, с исцарапанным цевьем и прикладом РПК-74М мог помочь против ракеты "Хеллфайр", выпущенной с борта американского боевого беспилотника, кружащего над полуразрушенными кварталами Нижнеуральска в нескольких верстах отсюда, или шестидюймового снаряда, прилетевшего из пригородов, с позиций американской Морской пехоты.
Темнота, опустившаяся на город, замерший, затаившийся, была бессильна против инфракрасных сенсоров, "чуявших" тепло от самого горизонта. В прочем, могли выстрелить и просто так, вслепую, и это казалось особенно обидным, стать случайной жертвой, погибнуть не в бою, а, например, просто остановившись "по нужде". Но все было тихо, небо над головой молчало, и, бывший сержант-десантник, решившись, выдохнул, затем глубоко вдохнул, наполняя легкие ледяным воздухом, и, прижав к боку оружие, бросился через дорогу.
Обогнув глубокую, уже начавшую оплывать воронку в мостовой, последствия недавнего артобстрела, Олег перемахнул через невысокий заборчик, ограждавший заросший парк, и, пройдя по узкой тропинке, вышел к школьному крыльцу. Стоявший под каменным козырьком полузнакомый боец, нервно сосавший смятую папиросу, кивнул, когда Бурцев поравнялся с ним.
- Как там?
- Пока тихо, - пожал плечами Олег, понимая товарища без лишних слов. - На южной окраине столкнулись с разведгруппой. Сожгли МРАП, человек шесть точно положили. И у нас "двухсотых" двое.
- Ненадолго такая тишина, - меланхолично проворчал часовой, поправляя ремень висевшего на плече, вниз стволом, АКС-74.
- За околицей моторы гудят постоянно. Наверняка штурм готовится. Знать бы только где. Мины поставили, правда, может, немного и задержит.
Хлопнув приятеля по плечу, Олег прошел внутрь, встречая хмурых партизан, куда-то спешащих. Кому-то он кивал, кому-то жал протянутые руки, командиров приветствовал по уставу. Спуск в подвал встретил Бурцева тишиной и привычным затхлым запахом, сочившимся из-за не до конца закрытой мощной двери, покрытой облупленной синей краской. К этому запаху примешивался "аромат" сотен немытых человеческих тел, вынужденных проводить день за днем в тесноте, практически без каких-то условий.
Привычный спуск по крутой и узкой лестнице - Олег мог бы проделать его с закрытыми лазами, давно наизусть выучив количество ступеней - привел его в погруженное в сумрак помещение. Под низкими сводами, усиленными ребрами жесткости и подпираемыми стальными балками-швеллерами, мерцали, чуть покачиваясь тусклые лампочки. Войдя в зал, партизан привычно поежился, ощутив на себе множество человеческих взглядов - заинтересованных, взволнованных, перепуганных, злых, но чаще всего просто безразличных. Сотни людей расположились в просторном зале, на принесенных из ближайших домов кроватях и раскладушках, на самодельных двухъярусных нарах, просто на брошенных на пол одеялах. Женщины, много детей, старики, все те, кому некуда было идти, кто остался в обреченном городе, здесь найдя себе убежище и, наверное, уже не очень надеясь снова увидеть небо над головой. Кто-то из них делал вид, что спит, кто-то, покрепче нервами, и впрямь спал, иные разговаривали между собой, где-то тонко, на одной ноте, плакал ребенок.
Старое бомбоубежище ожило после многих десятилетий забвения, служа отчаявшимся людям для того, для чего когда-то и было создано. На стенах даже висели древние, выцветшие, покрытые плесенью плакаты по гражданской обороне, наставления по использованию противогаза, и здесь же - детские рисунки. А в дальней части огромного бункера, за брезентовой занавесью, расположился медпункт, конечная цель путешествия Олега Бурцева. Его укрыли здесь, глубоко под землей, вспоминая недавний рейд американских десантников.
Врачей, вообще всех, кто хоть что-то смыслил в медицине, берегли, не считаясь ни с чем, и так же берегли те запасы медикаментов, что оставались в городе, собирая их повсюду, в давно закрытых поликлиниках, разрушенных взрывами бомб аптеках, выгоревших подчас дотла больницах, даже детсадовских медпунктах. Упаковки бинтов и ампулы пенициллина становились настоящим сокровищем для тех, кому неоткуда было ждать помощи.
Когда он вошел, отодвинув ширму, Ольга Кукушкина, никого не стесняясь, бросилась партизану на шею, повиснув на нем и целуя сухими горячими губами. А Олег, крепко прижав девушку к своей груди, шептал ей:
- Я жив! Все хорошо, Солнышко!
Отстранившись, Ольга посмотрела на Бурцева снизу вверх, и он увидел скатившиеся по щеками бисеринки слез.
- Сверху несут раненых, каждый час, каждую минуту, - прошептала Ольга. - И всякий раз сердце сжимается, всякий раз мне кажется, что это ты лежишь на носилках, истекая кровью.
- Я тебя не брошу, и, значит, умирать мне нельзя.
- Когда это закончится? Вас же всех убьют рано или поздно!
- Нас нельзя убить, - улыбнулся Олег. - Мы же за правду, а за кем правда, тот сильнее!
Обнимая девушку за плечи, Бурцев встал над койкой, на которой лежала Жанна Биноева. Увидев товарищей по отряду, он чуть привстала на локтях.
- Ну, как ты? - Олег опустился на корточки, чтобы чеченке не пришлось запрокидывать голову.
- Нормально, - уголками губ усмехнулась Жанна. Ее вынужденное заточение в лазарете длилось лишь несколько дней, но для уроженки Кавказа это беспомощное лежание на кровати казалось вечностью, настоящим безвременьем. - Руки целы, глаза целы. Еще постреляю.
Они не услышали сигнал воздушной тревоги, да он все равно безнадежно запоздал - в тот миг, когда наблюдатели на земле услышали гул турбин американских истребителей, сброшенные ими бомбы уже мчались к земле. Бомбоубежище содрогнулось от могучего удара, так что у Бурцева клацнули зубы, и рот наполнила солоноватая кровь из прокушенного языка. Затем с потолка посыпалась цементная крошка, а за ней и куски перекрытий, подземелье наполнилось испуганными криками, а потом, поглощая все другие звуки, громыхнул взрыв.
Ударная волна швырнула тело Бурцева об стену, вминая в бетон до хруста ребер, а в лицо ему полыхнуло пламя, так, что при судорожном вдохе обожгло легкие. На какое-то время наступило забытье, а, очнувшись, Олег не сразу понял это. Вокруг царила сплошная тьма, ни проблеска. И только скрежет бетонных плит, движущихся под влиянием собственного веса, заставил сержанта поверить, что он все-таки жив. Все тело болело, особенно трудно было дышать - грудь при каждом вдохе будто тисками сжимало. Но, осторожно пошевелив руками и ногами, Олег к своему удивлению понял, что они целы, во всяком случае, не сломаны.
Осторожно, по миллиметру ощупывая то, что находилось вокруг, Бурцев понял, что его накрыла бетонная плита, которой что-то помешало раздавить тело партизана, зажатое в узком пенале. Поняв, что вокруг - только камень, Олег ощутил панику, животный ужас. Он находился неизвестно на какой глубине в крохотной нише. Не было воды, но смерть от жажды едва ли грозила сейчас. Хуже было то, что не чувствовалось притока воздуха, пусть даже наполненного гарью, мерзкой вонью горелой человеческой плоти. Немедленно захотелось вырваться отсюда, грызть толщу бетона зубами, ломая ногти пробить себе путь наружу, к свету, к звездному небу. Но Олег не шевельнулся, будто оцепенев и лишь вслушиваясь в скрип оседавших глыб бетона, спешивших заполнить оставшиеся на глубине пустоты. Постепенно тело затекло, так что шевельнуться уже было попросту невозможно. А затем откуда-то извне пришли новые звуки - мерные удары металла о камень и человеческие голоса.
Захотелось закричать, позвать на помощь, но вместо вопля из глотки вырвалось какое-то шипение. Тогда Олег дотянулся до груди, вытащив из подсумка разгрузки увесистый автоматный "рожок", и принялся бить им о бетон. Звуки наверху стихли, а затем скрежет металла раздался совсем рядом, над головой. Внезапно бетонная плита, накрывшая Бурцева просела разом на несколько сантиметров, вминая тело в лежавшие под ним обломки, врезавшиеся острыми гранями в плоть, а затем начала подниматься вверх.
В широкие щели хлынул свежий воздух, от которого вмиг закружилась голова. Кто-то, пока невидимый, прокричал:
- Браток, держись! Сейчас мы эту паскуду сковырнем!
Под плиту подсунули концы ломов, навалились, закряхтев так, что пленник отчетливо услышал натужный рык, и оттолкнули ее в сторону. Сразу несколько пар крепких рук подхватили Бурцева, поднимая его над землей, а Олег смотрел в небо, на котором равнодушно мерцали холодные северные звезды.