Все это - и брезентовые шатры палаток цвета хаки, и спирали колючей проволоки, и вышки со сменявшими друг друга часовыми, и сами люди по обе стороны периметра, называлось фильтрационным лагерем для бывших военнослужащих Российской Армии. Нужно было говорить - для бывших офицеров, ведь рядовых, сержантов и даже прапорщиков среди тех, кто томился неизвестностью за шипами проволочной ограды, была хорошо, если десятая часть.
- Товарищ генерал-полковник, - адъютант, сам носившие погоны капитана, и тенью следовавший за бывшим командующим объединенной группировкой федеральных сил в Чечне всюду, куда бы тот ни направился, заставил Бурова вздрогнуть, возвращаясь из мира безрадостных мыслей обратно в серую реальность. - Сергей Николаевич, поспешим? Должно быть, американцы уже прибыли!
- Мне некуда торопиться!
Люди, проигравшие свой самый важный бой, оставшиеся в живых после мясорубки, творившейся здесь, в Грозном, да и по всей Чечне, ждали, сами не зная чего. Никто не издевался над ними, никто не мучил пленников, не расстреливал их по ночам, зарывая бульдозерами братские могилы. Их кормили, им дали свободу, пусть относительную, почти не вмешиваясь в происходившее внутри периметра. Лишь изредка появлялись американские офицеры, выбиравшие кого-то из пленников, устраивая допросы, долгие, излишне подробные, ни к чему в итоге не приводившие. Так было уже довольно давно, недели, казавшиеся тем, кто и в плену продолжал считать себя офицерами, верными родине, годами. Но сегодня, в это генерал вдруг поверил всей душой, все могло измениться. Все должно было измениться сегодня.
Те, кто шел навстречу, становились по стойке смирно, сходя с пути, отдавали честь, козыряя подчеркнуто щеголевато, как не делали и на парадах. Лишившись столь многого разом - веры в родину, веры в самих себя, не сумевших превозмочь врага, эти люди могли впасть в отчаяние, но они, словно утопающий за соломинку, хватались за дисциплину и устав, словно так чувствовали себя частью чего-то большого, а не никчемными осколками прошлого. Наряды, развод караулов, утренние и вечерние поверки, которыми в прошлой жизни зачастую так пренебрегали, вдруг превратились в ритуал, которому следовали неукоснительно.
Вот и теперь своего генерала приветствовали по уставу, вкладывая в каждый жест, в каждый взгляд предельное уважение к тому, кто бился до конца, кто не прятался за спинами солдат, успев взглянуть в лицо смерти, выдержав ее ответный взгляд. Буров отвечал тем же, не делая разницы между лейтенантом и полковником - все они, все те, кого согнали сюда, как стадо, заслужил уважение командующего. Эти люди могли сложить оружие, сдаться, не ставя на кон свои жизни, но они шли в бой, и все, что Сергей Буров смог дать им - возможность умереть, как мужчины, сражаясь за свою страну. И в памяти были живы те, кто использовал этот единственно возможный способ избежать бесчестия. И все же генерал верил, что сумеет дать им нечто большее - возможность жить ради своей страны.
У ворот, за которыми, собственно, начинался лагерь военнопленных, притормозил, сбавляя скорость, одинокий "Хаммер". Часовые не мешкали, распахнув створки, и армейский внедорожник, обыкновенный М1114, такой же, как тысячи ему подобных, наводнивших и Чечню, и всю Россию, медленно въехал внутрь под взглядами караульных, стоявших на вышках в полной экипировке, касках, бронежилетах, с нацеленными куда-то вниз и внутрь карабинами М4.
Джип проехал еще сотню ярдов, не больше, остановившись уже окончательно. Водитель, получив приказ, не стал глушить двигатель, а единственный пассажир выбрался наружу из тесного салона обманчиво большой машины. На нем тоже был полевой камуфляж, правда, иной расцветки, чем на собиравшихся вокруг глухо урчавшего мощным мотором внедорожника людях.
Генерал Мэтью Камински не любил вычурности и лишней помпезности. Командующий Десятой пехотной дивизией считал себя солдатом, и старался ничем не выделяться среди тысяч бойцов его части. Но и свои и чужие солдаты чувствовали в этом поджаром, сухощавом немолодом человеке командира, способного одним приказом оборвать сотни, тысячи жизней, если это будет нужно для победы. И это ставило его выше всех, кто был рядом.
- Дьявол! - пробормотал себе под нос генерал, увидев людскую массу, живую стену, возникшую вокруг "Хаммера". Люди, из-за камуфляжа, одинаково потрепанного, похожие друг на друга, точно братья, хмуро, с ожиданием и вызовом смотрели на Камински. Нет, они не были сломлены, не были побеждены. И здесь, под прицелами часовых, за колючей проволокой, они были и оставались армией.
На секунду, всего лишь на миг, Мэтью Камински показалось, что эта хмурая, источавшая напряжение и злость толпа набросится сейчас на него, сомнет своей массой, втопчет в землю сотнями солдатских сапог, разорвет сотнями крепких рук. И не поможет ни надежная "Беретта", кобура с которой увесисто оттягивала ремень, ни часовые, бдительно наблюдавшие за происходящим. Огонь полудюжины винтовок М16 - ничто по сравнению с порывом сотен разъяренных, переставших жалеть свои жизни людей.
Ничего не произошло. Страх, охвативший американского генерала, отступил, растворяясь без следа. Мрачный строй русских так и остался неподвижным, лишь на миг качнувшись, раздавшись в стороны. Из толпы навстречу генералу выступил крепкий немолодой мужчина, тяжело шагавший, прихрамывая и опираясь на грубую трость, обычную палку, правда, до блеска отполированную. Следом за ним, держать чуть слева, шагал молодой офицер. Мужчина остановился перед Мэтью Камински, в паре шагов, исподлобья уставившись на американца.
- Вы хотели меня видеть? Зачем?
- Вы уже собрали своих людей, генерал? - спросил Камински, взглянув в глаза Сергею Бурову. Их взгляды встретились на мгновение, и ни одни не уступил в этом поединке.
- Сперва я один выслушаю вас, потом можете обращаться ко всем.
Они уже были знакомы, встретившись на утро после окончательного захвата Грозного, когда в город, приходивший в себя после яростного ночного боя вошла колонна Десятой легкой дивизии. С тех пор прошло немного времени, и генералы не забыли друг друга, тем более, Мэтью Камински бы пусть и нечастым, но гостем здесь. Могло показаться, что командующий американским контингентом на Кавказе просто наслаждается зрелищем поверженного врага, но на самом деле Мэтью Каминским двигали иные причины, заставлявшие его вновь и вновь появляться в фильтрационном лагере, ловя на себе злые, мрачные взгляды тех, кто продолжал считать себя офицерами, продолжал служить своей стране.
- Как долго будет продолжаться этот фарс? - Буров не сводил взгляда с американца. - Нас держат здесь, как какое-то стадо, проводят никому не нужные допросы. Вы же еще и тратитесь на питание для нескольких тысяч крепких, здоровых мужиков.
- Мы просто не знаем, что делать со всеми вами.
- Ну, так отпустите моих парней по домам, - усмехнулся, разводя руками, Сергей Буров. - Многих ждут жены, дети, давно ждут и не знают даже, живы ли их близкие или случилось худшее.
- Я оценил шутку, - Мэтью Камински не выглядел веселым при этом. - Отпустить? Да, конечно, так и поступил бы, если бы был уверен, что ваши солдаты снова не возьмут оружие в руки, генерал. Получив свободу, многие ли из тех, кого я вижу здесь, мирно разойдутся по домам, вернувшись к своим близким и родным? Я не собираюсь своими руками создавать себе врага, ту армию, от рук которой опять начнут гибнуть мои бойцы. Ваши люди еще не наигрались в защитников отечестве, многие захотят рискнуть еще раз, а я не желаю, чтобы снова полилась кровь!
- Если не отпускать на волю, и если вам надоело возиться с нами, остается только одно - вырыть где-нибудь за городом траншею поглубже и пошире, и закопать там всех, разом!
- Да, вы, русские, все привыкли решать радикально, - кивнул Камински в ответ. - Это вполне по-вашему, но есть еще пути, чтобы разобраться с нашей, - на этом слове американец сделал ударение, подчеркивая, что заботы касаются не его одного только, но и русского визави, - проблемой. И вы, генерал, поможете мне окончательно решить судьбу ваших солдат!
В голосе командующего Десятой пехотной не было иронии или сарказма. Он лишь делился собственными мыслями с собеседником.
- Мы, американцы, не собираемся поддерживать порядок в России. Достаточно наших солдат отдало жизни за безопасность иракцев и афганцев, чтобы мы могли позволить себе жертвовать их жизнями вновь. Но и наблюдать безучастно, как Россия скатывается в пропасть, тоже нельзя. А сейчас, когда последним приказом вашего главы правительства была распущена армия, когда ваша полиция во многих городах просто разбежалась, может начаться кровавый хаос. И остановить его должны вы сами, русские! В Москве уже собралось новое, временное правительство, и одним из первых его решений было создание национальных сил безопасности - новой русской полиции. И из ваших людей, генерал, мы можем сформировать первые ее отряды, которые наведут порядок в стране. Именно мне поручена эта миссия, генерал, но в таком деле мне потребуется ваша помощь, ведь за вами шли и сейчас готовы идти многие!
- Хотите сделать все чужими руками? А вот это, как раз, очень по-американски!
Буров с вызовом посмотрел на американского офицера.
- Черт возьми, мы хотим дать вам возможность остаться хозяевами своей страны, и только! Если ваших солдат кто-то ждет дома, пусть тогда они и отправляются по домам, но не для того, чтобы, отлежавшись, набравшись сил, продолжить войну с нами, а чтобы эти дома защищать. А мы готовы даже дать им оружие, чтобы не делать чужую работу! Никто не собирается порабощать ваш народ, никто не будет завоевывать Россию! Мы устранили опасность для самих себя и хотим уйти, а вам оставим все, что вы имели, и сами наводите порядок в своем доме. Именно это, генерал, я и хотел сказать вам и надеюсь, что вы это передадите своим людям, и еще надеюсь, что они поймут это и поверят моим словам!
Генерал Камински искренне хотел, чтобы русские, тысячи русских офицеров и солдат, день за днем проводивших на этом обнесенном колючей проволокой клочке земли, поверили. Но он и сам верил с трудом, повторяя лишь то, что велено было сказать. Только его дивизия потеряла только убитыми почти тысячу солдат, неужели только для того, чтобы теперь Армия СШ