– Айрис!
Ответа не последовало. Браун еще раз постучал, еще раз окликнул девушку. Потом взялся за ручку – заперто.
Тогда он стукнул в дверь более решительно.
– Айрис! Айрис!
Подождав секунду-другую и не получив ответа, Энтони посмотрел вниз. Под ногами у него был старомодный шерстяной коврик – такие подкладывают перед дверью снаружи, чтобы избежать сквозняков. Коврик плотно прилегал к двери, и Энтони отшвырнул его ногой. Щель под дверью оказалась достаточно широкой – видимо, когда-то нижнюю часть двери подрезали, чтобы легче было положить ковер поверх паркета.
Он глянул в замочную скважину, ничего не увидел, но вдруг поднял голову и повел ноздрями. Потом лег на пол и прижал нос к дверной щели. Тут же вскочил на ноги и закричал:
– Кемп!
Но старший инспектор не отозвался. Энтони кликнул его снова.
На его зов, однако, прибежал полковник Рейс. Не дав раскрыть ему рта, Энтони живо объяснил:
– Газ! Пахнет газом! Придется ломать дверь!
Рейс был мужчиной крупным. Разделаться с препятствием для них не составило большого труда. Треск, скрежет – и замок был выломан.
Они отшатнулись, но Рейс тут же распорядился:
– Она у камина. Я вбегаю и открываю окно, а вы – к ней.
Айрис Марль лежала возле газового камина, рот и нос – на газовой горелке, а краник повернут до отказа.
Еще через минуту, задыхаясь и кашляя, Энтони и Рейс положили потерявшую сознание девушку на лестничную площадку и распахнули ближайшее окно.
Энтони метнулся вниз, и Рейс крикнул ему вслед:
– Не беспокойтесь, она сейчас придет в себя. Мы поспели вовремя.
В прихожей Энтони лихорадочно набрал номер телефона и стал говорить в трубку, а за его спиной кудахтала Лусилла Дрейк. Наконец он повесил трубку и произнес с облегчением:
– Дозвонился. Он живет тут же, на площади. Будет через пару минут.
– Объясните, что случилось! – взвыла Лусилла. – Айрис заболела?
– Она была в своей комнате, – объяснил Энтони. – За запертой дверью. Голова в газовом камине, газ включен на полную мощность.
– Айрис? – пронзительно вскрикнула госпожа Дрейк. – Айрис совершила самоубийство? Не может быть! Не верю!
На лице Энтони появилась привычная ухмылка.
– Правильно делаете, что не верите, – сказал он. – Она жива.
Глава 14
– Тони, пожалуйста, можешь мне все рассказать?
Айрис лежала на софе, а отважное ноябрьское солнце за окнами дома Литтл-Прайорз давало прощальную гастроль.
Энтони посмотрел на сидевшего на подоконнике полковника Рейса и добродушно усмехнулся:
– Не буду скрывать, Айрис, я давно ждал этой минуты. Ведь, хоть лопни, охота кому-то рассказать, каким я оказался проницательным. Так что на скромность в моем рассказе можешь не рассчитывать. Это будет бессовестное самовосхваление с паузами на то, чтобы ты имела возможность воскликнуть: «Ах, Тони, какой ты умный!», или «Тони, как чудесно!», или что-то в этом духе. Итак – представление начинается. Поехали!
В целом все выглядело достаточно просто. То есть причинно-следственная связь просматривалась со всей очевидностью. Смерть Розмари, которую признали самоубийством, таковым не была. Джордж что-то заподозрил, начал свое расследование, видимо, подобрался к истине и готов был сорвать маску с убийцы – и тут убили его самого. Последовательность событий, если так можно выразиться, вполне понятна.
Но сразу возникают явные противоречия. Например: а – отравить Джорджа не могли, б – Джордж был отравлен. Далее: а – к бокалу Джорджа никто не прикасался, б – в бокал Джорджа подсыпали яд.
На самом деле из поля моего зрения выпала одна важная вещь – притяжательный падеж, и как им пользоваться. Чей, чья! Например, Джорджево ухо. Это, бесспорно, ухо Джорджа, потому что оно – часть его головы, его не удалить без хирургического вмешательства. Теперь возьмем Джорджевы часы – те, что он носил на руке. Тут уже возможен вопрос: а чьи это часы? Его или он их у кого-то одолжил? У нас на повестке дня Джорджев бокал или, допустим, Джорджева чашка чая – получается, что мое определение весьма туманно. Я лишь хочу сказать, что говорю о бокале или чашке, из которой Джордж недавно пил, но этот бокал и чашка ничем не отличаются от других точно таких же чашек и бокалов.
В подтверждение такого взгляда я провел небольшой эксперимент. Рейс пил чай без сахара, Кемп пил чай с сахаром, а я пил кофе. Цвет у этих трех жидкостей более или менее одинаков. Мы сидели за круглым столиком с мраморной крышкой, рядом еще несколько таких же столиков. Я сделал вид, что в голову мне пришла какая-то гениальная мысль, и заставил моих спутников подняться и выйти в вестибюль, по дороге расталкивая стулья. При этом трубку Кемпа, что лежала возле его тарелки, мне удалось незаметно передвинуть к моей тарелке. Когда мы оказались на улице, я все отменил, и мы вернулись к столику – Кемп шел чуть впереди других. Он пододвинул к столику стул и сел рядом с тарелкой, у которой лежала его трубка – он ее с собой не взял. Рейс сел справа от него, как и сидел, а я – слева. Что же произошло? Еще одно противоречие между а и б! А – в Кемповой чашке был чай с сахаром, б – в Кемповой чашке оказался кофе. Эти утверждения противоречат друг другу, но оба являются истиной! Кемпова чашка – вот слова, которые привели к противоречию. Кемпова чашка, когда он отошел от столика, и Кемпова чашка, когда он к столику вернулся – не одно и то же.
Именно это, Айрис, и произошло в «Люксембурге» в тот вечер. После кабаре все пошли танцевать – и ты уронила свою сумочку. Ее подобрал официант – не тот, что обслуживал ваш столик и знал, кто где сидит, а загнанный мальчишка, которого все шпыняют, который бегает с соусами, – и вот он быстро наклонился, поднял с пола сумочку и положил ее рядом с тарелкой – но не с твоей, а слева от твоего места. Вы с Джорджем вернулись первыми, и ты, не раздумывая, заняла место, помеченное твоей сумочкой – как Кемп занял место, помеченное его трубкой. А Джордж сел справа от тебя – как он полагал, на свое место. И вот он предлагает тост в память о Розмари и пьет, как ему казалось, из своего бокала – но на самом деле это был твой бокал! А уж твой бокал можно было отравить без особых фокусов, потому что единственным человеком, который после кабаре не отпил из своего бокала, была ты, за чье здоровье пили остальные!
При таком раскладе положение принципиально меняется: предполагаемая жертва – это ты, а не Джордж. А беднягу Джорджа с его вечеринкой решили просто использовать! Ведь пойди все по плану убийцы, как на эту историю взглянул бы окружающий мир? Повторение вечеринки годичной давности – и повторение самоубийства! Что ж, сказали бы люди, это у них семейное – кончать жизнь самоубийством. А в сумочке у тебя – пакетик с остатками цианида. Все ясно! Бедная девочка так и не оправилась после смерти сестры. Грустно, конечно, – но у этих богатых девиц часто пошаливают нервишки…
Айрис прервала его и воскликнула:
– Но кому понадобилось убивать меня? Зачем? Зачем?
– Ангел мой, причина хорошо известна – деньги! Денежки, большие денежки! После смерти Розмари ее деньги перешли к тебе. Теперь представь – ты умираешь, мужа нет. Что будет с этими деньгами? Они переходят к ближайшим родственникам – к твоей тете, Лусилле Дрейк! Насколько я знаю эту милую даму, на роль главной злодейки она не тянет. Но, может быть, на эти денежки претендует кто-то еще? А ведь есть такой. Его зовут Виктор Дрейк. Если деньги достаются Лусилле, можно считать, они достаются Виктору, уж за этим он проследит! Он всегда умел вертеть собственной матушкой. А Виктор в роли главного злодея – вполне могу себе такое представить. Тем более что фигура Виктора в этом деле маячила где-то на горизонте с самого начала. Он всегда был где-то поблизости, в тени – эдакая второстепенная, но зловещая фигура.
– Но Виктор в Аргентине! Он уже больше года как в Южной Америке!
– Ты в этом уверена? Мы подходим к тому, что, как известно, лежит в основе любого сюжета. «Она встречает Его!» Наш сюжет начался, когда Виктор встретил Рут Лессинг. Он ее околдовал. Видимо, она влюбилась в него по уши. Именно такие спокойные, уравновешенные, законопослушные женщины часто покупаются на чары злодеев и проходимцев.
Задумайтесь на минуту – и окажется, что все сведения о пребывании Виктора в Южной Америке исходят от одного человека – Рут. Никто эти сведения никогда не проверял – в этом не было надобности! Рут сказала, что Виктор отплыл на океанском лайнере «Сан-Кристобаль» незадолго до смерти Розмари. Рут предложила позвонить в Буэнос-Айрес в день смерти Джорджа, – а потом уволила телефонистку, которая могла случайно проболтаться, что такого звонка не было.
Конечно, проверить все это теперь не составило труда. Виктор Дрейк прибыл в Буэнос-Айрес на судне, которое ушло из Англии на следующий день после смерти Розмари год назад. В день смерти Джорджа Огилви из Буэнос-Айреса о Викторе Дрейке с Рут по телефону не говорил. А несколько недель тому назад Виктор отправился из Буэнос-Айреса в Нью-Йорк. Он легко мог договориться, чтобы в определенный день от его имени отправили телеграмму, одну из хорошо известных, с просьбой о деньгах – вот и доказательство, что он за много тысяч миль от Англии. Между тем…
– Что, Энтони?
– Между тем, – продолжил Энтони, с явным удовольствием приближаясь к кульминации, – он сидел в «Люксембурге» за соседним с нами столиком с не самой глупой блондинкой!
– Этот жуткий тип? Не может быть!
– Пожелтевшая с пятнами кожа, воспаленные налитые кровью глаза – это легко делается с помощью грима и меняет человека до неузнаваемости. Из сидевших за нашим столом я был единственным (не считая Рут Лессинг), кто раньше видел Виктора Дрейка, но я знал его под другим именем! В любом случае я сидел к нему спиной. Когда мы входили в ресторан, мне показалось, что в салоне для коктейлей я увидел человека, которого знал в тюрьме, – Манки Коулмена. Но поскольку я теперь веду респектабельный образ жизни, встреча с ним мне была ни к чему. Мне и в голову не приходило, что Манки Коулмен может иметь отношение к преступлению за нашим столом, тем более что он и Виктор Дрейк – одно и то же лицо!