– Хорошо, а как он подсыпал яд в бокал с шампанским?
Рассказ подхватил полковник Рейс:
– Простейшим в мире способом. Во время кабаре он вышел позвонить и прошел мимо нашего стола. Дрейк ведь в прошлом актер; мало того, в прошлом он еще и официант! Для актера загримироваться и сыграть роль Педро Моралеса – сущий пустяк. А для бывшего официанта, с отработанной походкой и поступью, привыкшего наполнять бокалы, обладающего определенной техникой и знаниями, не составляло труда незамеченным пройти мимо стола. Любое неловкое движение сразу привлекло бы ваше внимание, но официанта – пусть бывшего – никто из вас не заметил. Вы все следили за кабаре и прозевали официанта – часть ресторанной мебели!
– А Рут? – с сомнением в голосе спросила Айрис.
– Пакетик с цианидом в твою сумочку подложила, конечно, она, – объяснил Энтони. – Может быть, в гардеробной, в начале вечера. Точно так же, как год назад подложила такой же Розмари.
– Мне всегда казалось странным, – призналась Айрис, – что Джордж ничего не сказал Рут про эти письма. Ведь он обо всем с ней советовался.
Энтони хмыкнул.
– Конечно, он ей сказал – первым делом. Она и не сомневалась, что скажет. Потому и написала их. А потом, вызвав у него подозрения, составила для него план действий. И все прекрасно подготовила для самоубийства номер два. Что подумает Джордж? Ты убила Розмари, а потом тебя замучили угрызения совести либо охватила паника, и ты решила уйти из жизни! При таком раскладе Рут в проигрыше не будет.
– А ведь она мне нравилась, очень нравилась! Я даже хотела, чтобы она вышла замуж за Джорджа…
– Возможно, она стала бы ему хорошей женой, но тут на ее пути возник Виктор, – заключил Энтони. – Мораль: любая женщина-убийца когда-то была хорошей девочкой.
Айрис поежилась.
– И все ради денег!
– Эх ты, невинное дитя… Естественно, ради денег! Про Виктора и говорить нечего. Рут же – частично ради денег, частично ради Виктора, частично, мне кажется – из ненависти к Розмари. Конечно, дорога к убийству была длинной – и вот она уже пытается сбить тебя машиной, а потом прощается в гостиной с Лусиллой, хлопает входной дверью – и поднимается к тебе в спальню. Как она выглядела? Была взволнована?
Айрис задумалась.
– Вроде бы нет. Она постучала в дверь, вошла, сказала, что все распоряжения сделаны, спросила, как я себя чувствую. Я ответила, что нормально, правда, слегка устала. Тогда она подняла мой отделанный каучуком электрический факел, сказала, вот какой замечательный факел… и после этого я ничего не помню.
– Ясно, что не помнишь, – сказал Энтони. – Потому что она замечательно треснула тебя по затылку – слава богу, не очень сильно – твоим замечательным факелом. Потом положила тебя поудобнее возле газового камина, закрыла окна, включила газ, вышла, заперла дверь, ключ сунула в комнату через щель, щель закрыла шерстяным ковриком, чтобы не было сквозняка, – и преспокойно пошла вниз по лестнице. Мы с Кемпом успели укрыться в туалете. Я помчался к тебе, а Кемп проследовал за ничего не подозревавшей мисс Рут Лессинг до места, где она оставила свою машину; я, кстати, сразу заподозрил неладное, когда она пыталась нас убедить, что приехала на метро и на автобусе!
Айрис содрогнулась.
– Как ужасно сознавать, что кто-то жаждет тебя убить… Неужели она меня так ненавидела?
– Вряд ли. Просто мисс Рут Лессинг – женщина очень деловая. Ведь она – соучастница двух убийств, и что же – все это впустую? Лусилла Дрейк наверняка выболтала ей, что ты готова в любую минуту выйти за меня замуж, и Рут поняла – медлить нельзя. Ведь если мы поженимся, твоим ближайшим родственником стану я, а не Лусилла.
– Бедняжка Лусилла… Мне так ее жаль.
– Нам всем ее жаль. Добрая душа, безобидное существо.
– Виктора арестовали, да?
Энтони взглянул на Рейса, тот кивнул и сказал:
– Сегодня утром, когда он прилетел в Нью-Йорк.
– И что, он собирался жениться на Рут – потом?
– Она так хотела. Думаю, и это дело довела бы до конца.
– Энтони… что-то мне неуютно с моими деньгами.
– Хорошо, милая, давай пустим эти деньги на доброе дело. Какие-то средства у меня есть – на жизнь, на уют для любимой жены хватит. А твои пусть идут на благие дела – на детские дома, на бесплатный табак для престарелых, на то, чтобы по всей Англии лучше варили кофе…
– Немного оставлю себе, – сказала Айрис. – Пусть у меня тоже что-то будет – вдруг когда-нибудь захочется от тебя уйти?
– Едва ли это правильно, Айрис, – с таким настроением начинать семейную жизнь. Кстати, ты же сама любишь говорить: «Тони, как замечательно!», «Тони, какой ты умный!».
Полковник Рейс улыбнулся и встал.
– Собираюсь заехать к чете Фарради на чай, – объявил он. Чуть подмигнув Энтони, добавил: – Не хотите составить компанию?
Энтони покачал головой, и полковник вышел из комнаты. В дверях остановился, обернулся и сказал через плечо:
– Прекрасно сыграно.
– Это, – заметил Энтони, когда дверь за полковником закрылась, – высшая форма одобрения по-британски.
Айрис негромко спросила:
– Он думал, что это я?
– Не надо держать на него зла, – сказал Энтони. – Он знал стольких прекрасных шпионок, которые похищали тайные формулы и выуживали секреты у генералов, что стал испытывать к женщинам неприязнь и видеть мир в искаженном свете. Он считает, что в любом преступлении должна быть замешана красивая женщина.
– Но как ты мог знать, что я ни при чем, Тони?
– Любовь подсказала, – отшутился Энтони.
Вдруг лицо его изменилось, посерьезнело. Он взял вазочку, в которой одиноко стоял серо-зеленый стебелек, увенчанный розоватым цветком.
– Почему он цветет в такое время года?
– Бывает, когда осень мягкая. Такое вот растение.
Энтони достал стебелек из вазы, прижал на миг к щеке. Прикрыл глаза и увидел густые каштановые волосы, смеющиеся голубые глаза, чувственные розовые губы… И сказал, как бы между прочим:
– Ее с нами больше нет, верно?
– Кого?
– Ты знаешь, о ком я. Розмари… Наверное, Айрис, она знала, что тебе угрожает опасность.
Он прикоснулся к прозрачной зелени стебелька губами – и легким движением выбросил его за окно.
– До свидания, Розмари, спасибо тебе…
Айрис сказала негромко:
– Вот розмарин, таит в себе воспоминанья…
И совсем тихо добавила:
– Молись, люби и помни…