– Тем не менее она могла знать и молчать, Кемп. Она ведь не из тех женщин, у которых душа нараспашку.
– Совершенно верно. Обоих можно взять на заметку. Она могла убить из ревности, а он – для спасения карьеры. Развод означал для него полный крах. В наше время, конечно, развод уже не то, что прежде, отношение к нему другое, но для Фарадея это катастрофа – он сразу лишается поддержки Киддерминстеров.
– А что вы скажете о секретарше?
– Она тоже под подозрением. Могла иметь виды на Джорджа Бартона. Изо дня в день вместе в конторе – и поговаривают, что она была к нему неравнодушна. Не далее как вчера днем одна из бартоновских телефонисток изображала в лицах своим подружкам, как шеф держал Рут Лессинг за руку и объяснял, что он жить без нее не может, а в это время вошла сама мисс Лессинг и их застукала. Телефонистке она тут же дала расчет. Похоже, что ее это не на шутку задело. Еще имеется сестра, унаследовавшая кучу денег, об этом тоже нельзя забывать. На вид милая девочка, но кто знает, что у нее на душе? И наконец, имеется еще второй поклонник миссис Бартон.
– Интересно, какие у вас сведения об этом человеке.
Кемп задумался и произнес с расстановкой:
– Сведения поразительно скудные, и те, что есть, не особенно благоприятны. Паспорт у него в порядке. Он американский гражданин, но узнать о нем нам почти ничего не удалось – ни плохого, ни хорошего. В Лондоне он останавливался в «Кларидже» и каким-то образом свел знакомство с лордом Дьюсбери…
– Очередной вымогатель?
– Может быть, а может быть, и нет. Он чем-то сумел пленить Дьюсбери, так что тот даже пригласил его в свое имение погостить. Для Дьюсбери тогда было как раз напряженное время.
– Помню, – сказал Рейс. – На его оружейном заводе что-то не ладилось с испытаниями танков нового образца.
– Именно. Этот Браун изображал из себя знатока оружейного дела. Он побывал на заводе Дьюсбери, а вскоре там раскрыли саботаж, и как раз вовремя. Вообще он перезнакомился почти со всеми дружками Дьюсбери и особенно сошелся с теми, кто был связан с производством оружия. В результате ему показали много такого, чего, на мой взгляд, показывать не следовало. И на других заводах, в районе которых он появлялся, после этого пару раз случались серьезные неприятности.
– Весьма любопытная личность этот мистер Энтони Браун.
– Бесспорно. У него, по всей видимости, есть обаяние, и он вовсю им пользуется.
– А откуда идет знакомство с миссис Бартон? Ведь Джордж Бартон, насколько мне известно, не имел никакого касательства к производству оружия.
– Верно. Тем не менее они были в довольно близких отношениях. Он мог ей сболтнуть чего не следует. Вы лучше меня знаете, полковник: хорошенькая женщина способна вытянуть из мужчины какие угодно сведения.
Рейс понимающе кивнул. Слова Кемпа он воспринял в том смысле, в каком они были произнесены, – в виду имелась многолетняя практика полковника как руководителя отдела контрразведки, а отнюдь не какие-то проявления его личной неосторожности, как мог бы решить непосвященный.
Помолчав, он сказал:
– Вы нашли письма, которые получил Джордж Бартон?
– Да. Вчера вечером в его письменном столе, на Элвастон-сквер. Их нашла для меня мисс Марль.
– Знаете, Кемп, меня очень интересуют эти письма. Каково мнение экспертизы?
– Бумага дешевая, чернила обычные. Есть отпечатки пальцев Джорджа Бартона и Айрис Марль, а также многочисленные неопознанные отпечатки – почтовые служащие и так далее. Текст напечатан на машинке, по мнению экспертов – человеком достаточно образованным, находящимся в здравом уме.
– Образованным? Значит, слуги исключаются.
– По всей вероятности.
– Совсем любопытно. Это говорит о том, что подозрения возникли у кого-то еще.
– И этот кто-то тоже не обратился в полицию. Он хотел навести на подозрения и Джорджа, но не довел дело до конца. Здесь что-то не то, Кемп. Не мог же он сам написать эти письма?
– Мог. Но для чего?
– Чтобы как-то обставить задуманное им самоубийство, которое он хотел выдать за убийство.
– И отправить на виселицу Стивена Фарадея? Это мысль! Но тогда он организовал бы дело так, чтобы все указывало на Фарадея. А между тем прямых улик против него нет.
– А где был цианистый калий? Во что он был упакован?
– Под столом обнаружили белый бумажный пакетик с остатками порошка. Отпечатки пальцев отсутствуют. В детективном романе непременно изобрели бы какой-нибудь особенный пакетик. Взять бы этих писак да ткнуть носом в нашу работенку! Они бы скоренько усвоили, что следов, как правило, не остается и что вообще никто никогда ничего не замечает.
Рейс улыбнулся:
– Не делайте таких широких обобщений. Неужели вчера вечером никто ничего не заметил?
– С этого я и собираюсь начать. Вчера я вкратце опросил всех присутствовавших, затем поехал с мисс Марль на Элвастон-сквер и просмотрел все бумаги в письменном столе Бартона. Сегодня я подробно опрошу всех гостей, а заодно и посетителей ресторана, сидевших за двумя другими столиками в нише.
Он полистал лежащие перед ним бумаги.
– Вот они: Джеральд Толлингтон, офицер гренадерского полка, и леди Патриция Брайс-Вудворт. Помолвленная пара. Держу пари, что они были поглощены друг другом и больше ничего не замечали. Далее – некий Педро Моралес, мексиканец, весьма непривлекательный субъект, даже белки глаз желтые. При нем девица, мисс Кристин Шеннон, роскошная блондинка, из тех, что зарятся на чужой кошелек и при этом глупы донельзя – во всем, что не касается денег. Даю голову на отсечение, что она-то ничего не видела. Вообще один шанс из сотни, что они могли хоть что-то заметить, но на всякий случай я записал их фамилии и адреса. Начнем с официанта Джузеппе. Он уже ждет. Я велю послать его сюда.
Глава 2
Джузеппе Больсано был человек средних лет, с умным, слегка обезьяньим лицом. Он нервничал, но в меру. По-английски он говорил довольно бойко, так как, по его словам, приехал в Англию шестнадцати лет и женился на англичанке.
Кемп принял его очень доброжелательно.
– Ну, Джузеппе, расскажите-ка, что еще вам удалось припомнить.
– Для меня это большая неприятность, сэр. Я обслуживал этот стол. И я разливал вино. Люди скажут, что я совсем спятил и в бокалы с вином кладу яд. Это неправда, но люди будут говорить. Мистер Гольдштейн уже сказал мне взять отпуск на неделю, чтобы клиенты не задавали вопросы и не говорили: вот этот Джузеппе, это он. Мистер Гольдштейн справедливый, он знает, что я не виноват, я работаю много лет. Поэтому он не уволил меня, а в другом ресторане меня бы уволили. Мистер Шарль, он тоже очень добрый. Но все равно это для меня большое несчастье. Я теперь боюсь. Все время себя спрашиваю: нет ли у тебя врагов, Джузеппе?
– Ну и как вам кажется? – спросил Кемп сухо. – Есть или нет?
Печальное обезьянье лицо Джузеппе сморщилось от смеха. Он развел руками:
– Враги – у меня?! Нет ни одного врага! Много хороших друзей. Врагов нет.
Кемп хмыкнул.
– Обратимся к вчерашнему вечеру. Скажите, какое подавалось шампанское?
– «Клико»[54] тысяча девятьсот двадцать восьмого года. Очень хорошее и дорогое вино. Мистер Бартон всегда заказывал самое лучшее вино и закуски.
– Он заказал вино заранее?
– Да. Он обо всем договорился с Шарлем.
– А что вам известно о пустом стуле?
– Об этом тоже он договорился. Он сказал Шарлю, а потом мне. Он ждал какую-то молодую даму. Она должна была прийти позже.
– Молодую даму? – Рейс и Кемп переглянулись. – Вы не знаете, кого именно?
Джузеппе покачал головой:
– Нет, я ничего про это не знаю. Она должна была прийти позже. Это все, что я слышал.
– Ну хорошо. Вернемся к вину. Сколько всего было бутылок?
– Две бутылки, третью держали наготове. Первая бутылка быстро кончилась. Вторую я открыл незадолго до концерта. Я наполнил бокалы и поставил бутылку в ведро со льдом.
– Заметили вы, когда мистер Бартон последний раз пил из своего бокала?
– Дайте подумать. Когда кончился концерт, они все выпили за здоровье молодой барышни. Праздновали день ее рождения. Потом все пошли танцевать. И когда вернулись к столу, мистер Бартон выпил и… все. Сразу умер.
– Вы наполнили бокалы еще раз, пока гости танцевали?
– Нет, мосье. Бокалы были полные, когда пили за здоровье мадемуазель. И тогда выпили не до конца, только отпили немного. Вино еще оставалось в бокалах.
– Припомните, не подходил ли кто-нибудь – хоть кто-нибудь, безразлично кто – к столу, пока все танцевали?
– Нет, сэр, никто не подходил. Я точно говорю.
– Все пошли танцевать одновременно?
– Да.
– И вернулись к столу тоже вместе?
Джузеппе отчаянно наморщил лоб, напрягая память.
– Мистер Бартон, он вернулся первый, вместе с барышней. Он был солидный мужчина и не мог так долго танцевать. Потом вернулся джентльмен со светлыми волосами, мистер Фарадей, и молодая дама в черном. И потом уже леди Александра Фарадей и джентльмен с темными волосами.
– Вы знаете мистера Фарадея и леди Александру?
– Да, сэр. Я часто вижу их в «Люксембурге». Они очень известные люди.
– Скажите, Джузеппе, а заметили бы вы, если бы один из гостей что-нибудь опустил в бокал мистера Бартона?
– Я не уверен, сэр. Я обслуживал еще два других столика в нише и два в главном зале. Я должен был подавать блюда. Я не следил за столиком мистера Бартона. После концерта все всегда идут танцевать, это для меня отдых, я стою без дела и смотрю. Поэтому я могу сказать, что тогда к столу никто не подходил. Но после танцев все клиенты возвращаются, и я сразу снова берусь за дело.
Кемп кивнул.
– Но я думаю, – продолжал Джузеппе, – невозможно было это сделать незаметно. Мне кажется, это мог сделать только сам мистер Бартон. Но вы так не думаете? – Он вопросительно посмотрел на полицейского инспектора.
– Это что, ваше собственное предположение?