Он взял ее за плечи и слегка встряхнул:
– Айрис, ну куда это годится? Как можно посреди мостовой ни с того ни с сего задумываться. В чем дело, родная? Что с тобой происходит?
Айрис подняла на него глаза – расширенные, потемневшие от страха. Он разгадал их выражение еще раньше, чем она произнесла тихо и торопливо:
– Я боюсь.
К Энтони вернулся его обычный чуть насмешливый тон. Он сел на диван и усадил Айрис рядом с собой.
– Давай-ка выкладывай все начистоту.
– Не знаю, право, должна ли я тебе говорить.
– Это еще что за новости? Ты, кажется, подражаешь героине третьеразрядного романа, которая в первой же главе заявляет, что не может открыть герою свою ужасную тайну, хотя причин для этого нет никаких, кроме желания автора чем-то занять героя и тем самым растянуть повествование еще на двести страниц.
На лице Айрис промелькнула едва заметная улыбка.
– Я бы тебе рассказала, Энтони, но я не знаю, что ты подумаешь. В это так трудно поверить…
Энтони начал загибать пальцы:
– Незаконнорожденный ребенок – раз, любовник-шантажист – два…
Айрис возмущенно прервала его:
– Ну что ты выдумываешь! Ничего похожего.
– Какое счастье! У меня просто гора с плеч свалилась, – сказал Энтони. – Ну, давай, глупышка, не тяни.
Лицо Айрис снова омрачилось.
– Ты все смеешься, а это совсем не смешно. Вчера вечером…
– Да? – Энтони насторожился.
– Ты ведь был сегодня на следствии, ты сам слышал… – Айрис умолкла.
– Что, собственно, я слышал? – спросил Энтони. – Слышал разные технические подробности о свойствах солей цианистой кислоты, в частности о цианистом калии и его действии. Слышал отчет полицейского инспектора – не Кемпа, а другого, с усиками, который первым прибыл в «Люксембург» и начал там распоряжаться. Слышал, как бухгалтер из конторы Джорджа Бартона по предложению официальных лиц опознал труп. Наконец, слышал оповещение о том, что следствие откладывается на неделю, поскольку судебному следователю больше сказать было нечего.
– А ты хорошо помнишь отчет инспектора? Помнишь, как он сказал, что под столом была найдена свернутая бумажка со следами цианистого калия?
– Как же, помню. Очевидно, тот, кто подсыпал яд в бокал Джорджа, незаметно бросил пустую бумажку под стол. Простейший способ: если будет обыск, никакой бумажки при нем – или при ней – не обнаружат.
К его изумлению, Айрис вдруг охватила дрожь.
– Нет, нет, Энтони! Все это было совсем не так!
– Что было не так? Что ты об этом знаешь?
– Бумажку бросила я, – сказала Айрис.
Он обратил к ней недоуменный взгляд.
– Слушай, сейчас я все тебе объясню. Помнишь, как Джордж выпил шампанское и как потом все это произошло?
Он кивнул.
– Кошмар… Как в страшном сне. И главное, как раз в тот момент, когда казалось, что все уже обошлось… Ты понимаешь?.. После концерта, когда зажегся свет, я вдруг почувствовала такое облегчение. Ты ведь помнишь, когда в прошлый раз зажегся свет, Розмэри была уже мертвая… И вчера меня все время мучил страх, что вот опять наступит этот момент и опять случится что-то ужасное… Мне чудилось, что Розмэри где-то здесь, за столом, рядом с нами… и мертвая…
– Айрис!
– Я понимаю, это все нервы… И когда зажегся свет, и я увидела, что все сидят на своих местах как ни в чем не бывало и ничего не случилось, у меня сразу стало так легко на душе. Как будто все это кончилось навсегда, безвозвратно, как будто можно начать жизнь сначала. И мне сделалось так весело! Я пошла с Джорджем танцевать, потом мы вернулись к столу. Потом Джордж вдруг заговорил о Розмэри и предложил тост в память о ней, а потом он упал… и весь этот кошмар снова нахлынул на меня. Я совершенно оцепенела от ужаса. Стояла как вкопанная, а внутри меня всю трясло. Помню, как ты подошел, чтобы взглянуть на него поближе. Я отступила на шаг. Потом появились официанты, кто-то крикнул, что нужно послать за врачом. А я все стояла и стояла как изваяние. И вдруг словно какой-то ком подступил к горлу – и сразу полились слезы. Я раскрыла сумочку, чтобы достать платок, стала рыться в ней не глядя, нащупала платок – и почувствовала, что внутри что-то зашуршало. Сложенная плотная бумажка, как пустая обертка из-под порошка. Но как она туда попала? Ведь никаких порошков у меня в сумочке не было! Я отлично помню, как я собиралась на вечер и укладывала туда разные мелочи. Я ее перевернула, встряхнула, а потом положила пудреницу, губную помаду, носовой платок, гребешок в футлярчике, шиллинг и немного меди. Кто-то подложил мне этот пакетик – другого объяснения нет. Тут меня словно ударило: я вспомнила, что после смерти Розмэри у нее в сумочке нашли точно такой же пакетик и в нем были остатки яда. Мне сделалось страшно, так страшно! Пальцы разжались, и бумажка выскользнула из платка и упала под стол. Я не стала ее поднимать. И никому ничего не сказала. Ты только подумай, Энтони! Ведь это значит, что кто-то хотел изобразить все так, как будто Джорджа отравила я. Но это же неправда!
Энтони протяжно свистнул.
– Никто не видел, как ты выронила эту бумажку?
Айрис на мгновение задумалась.
– Трудно сказать… По-моему, Рут могла заметить. Но у нее в тот момент был какой-то странный вид – совершенно отсутствующий. Так что я не знаю – заметила она что-нибудь или просто смотрела в мою сторону невидящим взглядом.
Энтони еще раз свистнул.
– Ничего не скажешь, веселенькая история!
– Я просто с ума схожу, – сказала Айрис. – Я все боюсь, что они узнают.
– Странно, что на обертке не нашли отпечатков твоих пальцев. Ведь полиция первым делом смотрит отпечатки.
– Там и не могло быть моих отпечатков. Я же к ней не прикасалась, я ее нащупала через платок.
Энтони кивнул:
– Считай, что тебе повезло.
– Но кто мог ее подложить? И когда? Сумочка весь вечер была при мне.
– Ну, возможность всегда найдется. Например, когда ты пошла танцевать после концерта, она оставалась на столе. Вот тебе первая возможность. А вторая – еще до начала вечера, в дамской комнате. Ты можешь рассказать, как дамы ведут себя, когда они остаются одни? Как ты понимаешь, эта сфера мне недоступна. Что вы делаете – сразу расходитесь к разным зеркалам?
Айрис задумалась.
– Мы все подошли к одному столу. Там такой длинный стол со стеклянной крышкой, а над ним, во всю ширину, зеркало. Свои сумочки мы положили на стол и стали приводить себя в порядок – представляешь?
– Не очень, но это неважно. Продолжай.
– Рут припудрилась, Сандра пригладила волосы и поправила шпильку, а я сняла меховую накидку и отдала ее гардеробщице. Потом вдруг заметила, что чем-то запачкала палец, и отошла к другой стенке вымыть руки.
– А сумочка осталась на столе под зеркалом?
– Да. Пока я мыла руки, Рут все еще стояла перед зеркалом, а Сандра, кажется, отошла отдать женщине свой палантин[71]; потом она вернулась к зеркалу, а Рут пошла мыть руки. Тут я сама еще раз подошла к зеркалу и стала поправлять волосы.
– Выходит, и та и другая могли незаметно раскрыть твою сумочку и что-то туда сунуть.
– Да, но ведь, когда я обнаружила пакетик, яда в нем уже не было. Значит, яд сначала всыпали Джорджу в шампанское, а потом уже подложили мне пустую бумажку. И вообще, по-моему, ни Рут, ни Сандра на такое не способны.
– Ты слишком идеализируешь людей. Сандра – фанатичка; живи она в Средние века, она бы собственноручно сжигала своих врагов на костре. Что касается Рут, то из нее, на мой взгляд, вышла бы первоклассная отравительница, которая умеет все предусмотреть заранее и не оставляет следов.
– Но если это Рут, то почему она никому не сказала, что видела, как я уронила бумажку?
– Тут я сдаюсь. Действительно, если Рут намеренно подсунула тебе обертку из-под цианистого калия, в ее интересах было проследить, чтобы эта бумажка оставалась при тебе. Да, похоже, что это все-таки не она… Остается официант – мы снова возвращаемся к официанту. У официанта больше всего возможностей. Ах проклятье! Будь это хотя бы какой-нибудь посторонний, временный официант, нанятый на один вечер… Так нет же!
Айрис вздохнула:
– Я рада, что рассказала тебе. Больше ведь никто не узнает? Мы с тобой – и все, правда?
Энтони посмотрел на нее в некотором замешательстве:
– Нет, Айрис, так не пойдет. Возьми себя в руки. Сейчас мы сядем в такси, и я отвезу тебя к старику Кемпу. Такое скрывать не полагается.
– Нет, нет, Энтони, я не поеду! Они решат, что я убила Джорджа.
– Безусловно, решат, если потом выяснится, что ты столько времени просидела набрав в рот воды и ни словом не обмолвилась об этом эпизоде. Вот тогда твои объяснения прозвучат неубедительно. А если ты явишься к ним сейчас и добровольно обо всем расскажешь, тебе, конечно же, поверят.
– Энтони, я тебя прошу!
– Айрис, пойми, твое положение сейчас очень уязвимо. И помимо всего прочего, существует еще такое понятие, как истина. Ты печешься о собственном спокойствии и благополучии, в то время как надлежит вершить правосудие!
– Ну что ты, в самом деле, читаешь мне проповедь, будто в церкви?
– Молодец, – сказал Энтони, – ловко ты меня поддела! А теперь собирайся – мы едем к Кемпу! Немедленно!
Она неохотно вышла вслед за ним в холл. Он взял со стула пальто, которое она сбросила, вернувшись, и помог ей одеться.
В ее глазах он прочел молчаливый протест, смешанный со страхом, однако не проявил ни малейшего снисхождения, только сказал:
– Перейдем через площадь и там возьмем такси.
Они уже собрались выходить, когда услышали звонок – от парадной двери он был проведен в нижний этаж, в помещение для прислуги.
– Господи, совсем вылетело из головы! – воскликнула Айрис. – Это Рут. Она сказала, что зайдет после работы и мы окончательно решим все про похороны. Они назначены на послезавтра. Я согласилась, что лучше все обсудить, пока тети Люсиллы нет дома. Она вносит одну только путаницу.