[32] грозил скорый бесславный конец.
На церемонии открытия OCCS [33] префект ему сказал: «Счастливчик, вы теперь сможете путешествовать по всей Франции!» И вот пожалуйста: единственное путешествие, какое сейчас выпало на его долю, — это посещение местного морга. Гастрономические утехи ограничивались сэндвичами, съеденными наспех в машине. А что касается очарования провинциальных городков, то оно заключалось в гнусных гостиничных номерах и трупах, обнаруженных в какой-нибудь канаве.
Честно говоря, Ньемана это вполне устраивало: его интересовали только Зло и Смерть. Остальное он предоставлял обычным людям, предпочитавшим жизнь и старавшимся забыть о смерти. То есть тем, кого он защищал, хотя в реальности плохо переносил их общество.
В ресторанном зале его ожидали несколько жандармов. Молодчики, выряженные в стеганые куртки цвета морской волны, стояли посреди зала с пожухшими стенами, освещенного маленькими лампочками под восково-желтыми абажурами и увешанного мушкетами семнадцатого века…
Стефани представила ему каждого из этих служивых, но их имена звучали так затейливо, что запомнить их все равно было невозможно.
Двое из них явно принадлежали к высшей весовой категории. Двое других то ли недавно закончили свое обучение, то ли недавно его начали. Еще один выглядел готовым пенсионером. И только шестой показался ему годным к службе — усатый служака лет сорока, стандартных габаритов.
— Садитесь, — скомандовал Ньеман так, словно выкрикнул «вольно!».
Жандармы скинули куртки и подтащили стулья к самому большому столу.
— Первым делом нам нужны эксперты, — объявил майор.
— Они приедут завтра утром.
— Прекрасно. Пускай обследуют каждый сантиметр часовни.
— Но…
— Но что?
— Вы же ее видели, как и я. Она была расчищена, осмотрена, и по ней ходили. Я не знаю, что еще там можно…
— Деснос, я тебе уже говорил: перестань давать ответы, прежде чем задать вопрос. Мне нужны отпечатки пальцев, образцы пород камня, слепки. То есть все, чем я смогу озадачить лабораторию в Страсбурге! Возможно, эти анализы что-нибудь и дадут.
Стефани сделала запись в блокноте. Жандармы исподтишка переглядывались.
— Второе: обследование ближнего пространства.
— Что значит «ближнего»? — спросил усатый жандарм.
— Часовни. Мы должны учитывать гипотезу, что этот «несчастный случай» на самом деле убийство, вызванное специально обрушенными подмостками.
Вытаращенные глаза, уставившиеся на него, ровно ничего ему не говорили: скептицизм явно был общим.
— Одно из двух: преступник либо кто-то из Посланников, либо посторонний — сезонник, местный житель… В любом случае ему пришлось добираться до часовни тем или иным способом — пешком, на велосипеде, в машине, на мотоцикле… Поручаю вам опросить здешних фермеров — тех, кто живет у дороги, тех, кто ездил по департаментскому шоссе в этом временно́м промежутке. Возможно, кто-то из них что-нибудь видел.
— Но мы уже проделали эту работу, — обиженно заметила Стефани.
— Значит, придется повторить. Ваш отчет пока еще тоньше, чем моя налоговая декларация.
Эти последние слова были встречены ледяным молчанием. Теперь Ньеман ощущал вокруг себя не робость, а скорее зарождавшуюся враждебность. Но ему было плевать на это.
— И третье: я хочу, чтобы вы всерьез занялись сезонниками. Их анкетными данными, гражданством, наличием судимости и так далее.
— Это значит отнестись к ним как к преступникам.
— Нет, это значит проявить здравомыслие. Мне тут твердят, что анабаптисты против насилия, что у них не могло быть никаких поводов для убийства. Ладно, предположим. Тогда кто остается? Самые близкие к этому месту — сезонники, которые ночуют меньше чем в пятистах метрах от часовни. Значит, стоит покопаться и в этом.
Усатый задал уточняющий вопрос:
— Мы должны допросить всех без исключения?
— Именно так. Проверить и перепроверить их алиби. Потребовать от кооператива их рабочие карточки.
Жандармы ерзали на своих стульях. Деснос откашлялась.
— В чем дело? — осведомился Ньеман.
— Это будет трудновато — ведь такая операция рискует затянуть сбор винограда.
— Ага, вот спасибо, что напомнили. Я хочу сразу расставить все точки над «и»: погиб человек, это не шутки. И я больше не желаю слышать эти причитания о сборе винограда. Наше расследование важнее всего.
Один из пары толстяков рискнул взять слово. Как ни странно, он говорил без всякого вогезского акцента:
— Предположим, что кто-то из сезонников вызвал разрушения в часовне, но с какой целью? Чтобы убить Самуэля? А зачем?
— Давайте сперва отработаем мои версии и посмотрим, что будет в сухом остатке, — отрезал Ньеман и, прижав к ладони большой палец, растопырил четыре остальных. Четвертый означал следующее распоряжение.
— Потрясите также строителей, пока они тут. О них мы еще не говорили, но на самом деле им было легче всего разрушить леса.
Деснос хотела возразить, что этих людей тоже опросили — и Ньеману это известно, — но воздержалась.
— А вот пятый этап — самый сложный…
И он понизил голос, словно хотел донести до них свою идею как можно деликатнее:
— Нужно вернуться к тому камню во рту и расспросить Посланников.
— Но я вам уже сказала…
— Что они не подписывают свидетельства? Хорошо, тогда убедите их, что это простой разговор.
— Они не будут говорить. Да им и нечего сказать. Мы уже…
— Повидайте близких друзей Самуэля. Я признаю, что все они одним миром мазаны, но все равно у каждого из них должны быть какие-то личные особенности. И еще: я хочу получше разузнать, что собой представлял пострадавший.
— Умерший, — поправила Деснос.
— Хорошо, пусть будет умерший, — согласился Ньеман.
На самом деле он разделял сомнения Стефани: хозяева виноградника не заговорят, а если и заговорят, то лучше бы они смолчали. Но он был здесь главнокомандующим, а значит, ему надлежало верить в победу — и ради себя самого, и ради других.
Будущий пенсионер поднял руку:
— Я знаю, что вы приехали с целью продвинуть расследование, — сказал он, — такая у вас работа, все ясно. Но могу я задать вам вопрос?
— Слушаю.
— Откуда у вас такая уверенность, что это убийство?
Ньеман подумал о камне во рту погибшего. Вроде бы пустяк, но чутье подсказывало ему, что это та самая песчинка, которая застопорила ход всей машины расследования.
Он обернулся к Деснос, сделав вид, будто перепоручает ей важную миссию:
— Это вам объяснит капитан. — И тотчас же продолжил: — Я также хочу, чтобы вернули на место рухнувшие подмостки.
— А зачем? — спросил кто-то.
— Затем, что эксперты наверняка потребуют этого. Кроме того, я надеюсь… Если это действительно преступление, то орудием убийства вполне могла послужить металлическая стойка. А еще нужно, чтобы вы разыскали фрагменты потолочной фрески.
— Но их никто и не прячет!
— Так где же они?
— Наверняка их сложили в надежном месте. Эти фрески очень важны для живущих в Обители.
— Вот именно. И я хочу знать, почему столь посредственное произведение искусства так важно для христиан, отвергающих любую другую религиозную символику.
И Ньеман положил руки на стол — больше ему нечего было отсчитывать.
— Вот так-то. И не забывайте при этом о повседневных задачах. Проверьте, например, не было ли в этом регионе подобных случаев.
Стефани сунула блокнот в карман брюк:
— Вы задали нам немало работы… Завтра утром я распределю обязанности и…
— Нет. Начинайте прямо сейчас.
Семь пар бровей поднялись одновременно. Ньеман послал им улыбочку, которой надеялся изобразить сочувствие:
— Сожалею, ребята, но придется приналечь, чтобы компенсировать потерянное время.
— Вы намекаете на то, что мы плохо работали? — спросила Деснос, и ее щеки запылали, как красные огни светофоров.
— Нет, но вы работали в полной уверенности, что вам нечего искать. Вот почему меня и прислали сюда — чтобы все начать с нуля.
В знак солидарности он проводил их до самой двери отеля. Темная улица Бразона, ледяной ветер, фонари с дрожащими огнями… Все это подтверждало его всегдашнее убеждение: с наступлением ночи провинция наводит на людей преувеличенный страх.
Жандармы уже сели в свой автобус, как вдруг Ньеман окликнул Деснос:
— Я хочу, чтобы ты лично занялась камнем во рту Самуэля. Это, без сомнения, указывает на какой-то ритуал. И нужно разузнать, не было ли других подобных случаев — недавно или за прошедшие века.
— Вы хотите, чтобы я взялась за это сию же минуту?
Ньеман не ответил; ему казалось, что это само собой разумеется.
— Майор… — продолжала она, сурово глядя на него, — вы нам объяснили, каким образом нужно возобновить расследование; могу ли я, в свою очередь, дать вам совет?
— Be my guest[34].
— Если бы вы смогли отказаться от ваших замашек мелкого босса и от своего парижского презрения к провинции, я думаю, это вдохновило бы нас на более интенсивную работу.
— Да я…
— Каждый раз, как вы на нас смотрите или обсуждаете наши действия, у вас такой вид, будто вы вляпались в кучу дерьма.
— Но я…
Стефани шагнула вперед, по-прежнему теребя свой форменный пояс:
— Скажу вам еще кое-что, майор. Хотя я родилась в Гебвиллере, проработала жандармом только восемь лет и ем торт «фламбэ»[35] два раза в неделю, я не глупее всех прочих; и если Самуэля действительно прикончили, я наизнанку вывернусь, чтобы арестовать убийцу.
Ньеман расхохотался.
— Когда мы его отловим, ты пригласишь меня разделить с тобой один из них.
— Один из… чего?
— Один из этих «фламбэ».
— Запивая его вином из Обители, — добавила она и одарила Ньемана сияющей улыбкой от уха до уха.